Merge ‘объединить’. В этом заключается убедительное объяснение, внешнее объяснение того, почему языки имеют свойство смещенности.
Ну, а свойство надо как-то реализовать. Как его реализовать? Для того чтобы оно заработало, необходимо указать несколько вещей. Тут мы входим в положение, внутреннее по отношению к вычислительной системе. Это как если бы мы поставили инженеру задачу «реализовать свойство смещенности», потому что системе оно необходимо. И как же это сделать? Нужно найти цель смещения; похоже, что все приводится в движение вершинными элементами, так что давайте будем из этого исходить. Если найдена цель смещения, которой будет какая-то вершина, то тогда нужно ее выделить по какому-то свойству, что заодно определит, какой элемент будет к ней притягиваться: именная группа, группа вопросительного элемента, еще какой-то элемент? Далее, нужно, чтобы эта вершина предоставляла позицию для смещения: некоторые вершины предоставляют, некоторые — нет. И еще вам нужно найти, что смещать. Таким образом, должны быть три вещи: вам нужны три свойства, а в формальных терминах — три признака; термин «признаки» попросту означает свойства, которые вводятся в вычислительную систему. И инженер признает: «Хорошо, мне нужны три признака»: признак, выделяющий цель и определяющий, какое выражение может к ней передвинуться, признак, выявляющий, что именно смещать, и признак, решающий, есть при целевом элементе свободная позиция или ее нет. Действительно, объект передвижения выявляется по структурному падежу, цель выявляется по избыточным свойствам — согласовательным признакам, если она притягивает именную группу, а свободная позиция — это свойство ПРП. Во всем этом всегда считался каким-то непонятным этот самый принцип расширенной проекции (ПРП) (extended projection principle — ЕРР); «расширенной» потому, что никакая семантическая роль не задействуется; роль заключается в том, что «вот вам позиция, можете на нее смещаться», на этой позиции элемент интерпретируется как смещенный. Так что, кажется, что вам нужны три свойства, а имеются у вас три неинтерпретируемых словоизменительных признака; по меньшей мере, это говорит о том, что неинтерпретируемые признаки присутствуют именно для того, чтобы реализовать смещенность.
Есть еще кое-какие основания так думать. Одним из свойств вычислительной системы является то, что в минимальном варианте от нее требуется удовлетворять условие интерфейса: выражения должны поддаваться интерпретации на стыке. Нельзя, чтобы на стыке с другими системами присутствовали вещи, которые эти системы не смогут прочитать. Например, на сенсомоторном уровне не должно быть слов, не переписанных фонетически, поскольку сенсомоторная система не знает, что делать с такими словами: нельзя выдавать, например, орфографическое слово. И то же будет верно со стороны мышления: надо исключить неинтерпретируемые признаки. Значит, вычислительная система все эти признаки как-то устраняет, но как она их устраняет? Естественный ответ: устраняет их тогда, когда они сделали свое дело. Если это дело заключается в том, чтобы реализовать свойство смещенности, то, когда они его сделают, надо их устранить. И похоже, что именно так все и действует. И сделав дело раз, эти признаки не могут сделать его еще раз: выполнив условие структурного падежа, нельзя выполнить его снова где-то еще. С согласованием чуть похитрее, поскольку система, по-видимому, проделывает его много раз, на что есть свои внутренние причины, и все же если один раз согласовательный признак оприходовали, то, например, выше он уже ни с чем согласоваться не сможет. Он застывает на месте. И все эти вещи прилажены друг к другу таким образом, чтобы придать некоторое правдоподобие идее о том, что они не несовершенства, что они складываются в оптимальный способ удовлетворения внешнего требования, удовлетворения условий интерфейса. Мне не кажется, что такая аргументация может кого-то сразить наповал. Это аргументация, построенная так, чтобы выглядеть правдоподобно, но она имеет некоторую силу, и если она верна, то тогда окажется, что словоизменительная морфология не является несовершенством. Кое-что в ней, как число при существительных, совершенно естественно, это пример удачной конструкции; другие компоненты, как, скажем, структурный падеж или согласовательные признаки при других элементах, по-видимому, делают работу, которую вычислительная система должна выполнить, и, надо сказать, делают ее неплохо.
Делают-то они ее неплохо, но порой это ведет к странностям: так, например, иногда неинтерпретируемая словоизменительная морфология функционирует, несмотря на то что никакой смещенности нет, с неаккузативными глаголами, например. Предположим, мы нашли структуру с целью Т, которая имеет и (избыточные) согласовательные признаки, и признак ПРП, но составляющая, которая согласуется с Т, не может сместиться к цели, поскольку что-то другое удовлетворило признак ПРП: может быть, вставной элемент, как в (1), а может быть — составляющая, которая находится ближе к Т и тем самым упреждает смещение в силу условий локальности, как в (2), где позиция, из которой составляющая to-me, удовлетворяя ПРП, поднялась в позицию субъекта, отмечена t:
(1) ThereT-seem (to те) tobemanypeopleintheroom [Т-кажутся (мне) находящимися в комнате много людей15] ‘Мне кажется, что в комнате много людей’.
(2) To-те T-seem t to be many people in the room [Мне Т-кажутся t находящимися в комнате много людей].
В английском языке правило образования (2) заблокировано, но в других языках — нет; например, в исландском и в таких итальянских конструкциях, как AGiannipiaccionoidolci ‘Джанни нравятся сласти’, это правило работает в согласии с анализом глаголов при экспериенцере [26]. Во всех таких случаях мы имеем «дистанционное согласование» Т и именной группы, которая остается в своей начальной позиции, manypeople в примерах (1) и (2) (или idolci в итальянской конструкции с экспериенцером). Зрительно manypeople и г dolci согласуются с целью Т (и отсюда косвенно — с глаголом, который прилегает к Т). Но в соответствии с намеченным сейчас объяснением падеж — номинативный падеж — также приписывается как рефлекс этого согласования; в некоторых языках, таких как исландский, присутствие этого падежа также зримо. В примерах подобного типа мы имеем все элементы, вовлеченные в смещение, но согласующаяся именная группа не смещается. Это результат слепого действия механизмов, «сконструированных» для реализации смещения, здесь заблокированного, потому что ему мешают другие факторы.
В случае же (2) механизмы применяются, но не к тем элементам, которые проявляют внешние признаки согласования, а к цели Тик to-me, причем при последнем будут показатели глубинного дательного падежа, выражающие семантическое отношение, независимое от системы падежного согласования. Иные соображения, в еще большей степени обосновываемые в рамках самой теории, могут указывать на то, что между Т и более близким поднятым дативом тоже есть какое-то «согласование», объясняющее локальное смещение ради удовлетворения ПРИ, но согласование только частичное и потому внешне никак не проявляемое, сообразно с общими принципами.
Вот в этом и заключается направление исследований: пытаться показать, что видимые несовершенства в действительности имеют какую-то вычислительную функцию, какую-то оптимальную вычислительную функцию. И о других случаях тоже нужно подумать. Так, тяжелейшим случаем является фонологическая система: вся фонологическая система выглядит как величайшее несовершенство, она обладает всеми недостатками, какие только можно помыслить. Посмотрите, как единица представлена в лексиконе, без всякой избыточности, включая только то, что нельзя предсказать по правилам. В лексическую единицу не включается фонетическая форма для любого контекста, если ее можно предсказать по правилам; включается только то, что фонология должна знать, чтобы дать результат на выходе, и это очень абстрактное представление, абстрагированное от фонетической формы. Вероятно, что вообще ни один из элементов, фигурирующих в лексической репрезентации, не получает интерпретацию на интерфейсе, т. е. они все являются неинтерпретируемыми признаками. Интерфейс представляет собой некую очень узкую фонетическую репрезентацию, может даже не фонетическую, а слоговую или просодическую репрезентацию. Просодии в лексической единице нет, поэтому она добавляется по ходу дела; то, что есть в лексической единице, не прочитывается на интерфейсе, оно по ходу дела видоизменяется. Вероятно, вся фонология представляет собой несовершенство. К тому же, в определенном смысле у фонологической системы неподходящие вычислительные свойства. Например, разумным условием вычислительной оптимальности является условие инклюзивное™, которое гласит, что при вычислениях не должно добавляться ничего нового; вычислительная система просто берет те признаки, которые у нее есть, и перестраивает их; это — самая лучшая система, она и впоследствии не добавляет ничего постороннего. А фонология это условие нарушает, как ей вздумается. Вся строгая фонетика в узком смысле — новая, метрика — новая, все просто добавляется по ходу дела. Если посмотреть на фонетику, то кажется, что она нарушает все разумные вычислительные принципы, какие только можно себе представить. И тогда встает вопрос: фонология — это что, просто какая-то уродливая система? Или она представляет собой нечто вроде словоизменительной морфологии, т. е. оптимальное решение какой-то задачи? И ведь есть такая задача, которую фонология должна удовлетворительно решать, которую должен принимать во внимание инженер, конструирующий язык. Есть генерируемые синтаксические структуры, и они генерируются именно так, чтобы удовлетворять условиям ЛФ, условиям мыслительной системы; а есть сенсомоторная система, у нее свои свойства. Синтаксические структуры должны взаимодействовать с этой «внешней» системой. И инженер будет вынужден найти какой-то способ соотнесения данных синтаксических объектов с данной сенсомоторной системой. Хорошо бы еще показать, что фонология позволяет это сделать оптимальным образом. Это осмысленный вопрос; может, чересчур трудный, но определенно осмысленный. Лучший ответ, на какой можно надеяться, — да, позволяет. Наверное, когда-нибудь станет возможно превратить это соображение в реалистичный вопрос, в реальный исследовательский вопрос. Такие вопросы даже не возникают, пока не начнешь мыслить в этих терминах, но, возникнув, они оказываются очень даже осмысленными, и, на самом деле, в языке на все можно смотреть таким образом. Тот факт, что параметры существуют, должен из чего-то следовать; почему система не имела просто одного достижимого состояния? Почему параметры такие, а не другие? На то, вероятно, есть свои веские причины, вот только бы понять какие.