Джордж Оруэлл знаменит своим красноречивым обличением тоталитарного врага и скандального поведения его секулярного священства; наибольшего внимания в этом смысле заслуживает, быть может, его сатира «Скотный двор». Писал он и об аналогичном явлении в свободных обществах — в своем введении к «Скотному двору», в котором рассматривалась «литературная цензура» в Англии. В свободной Англии, писал он, цензура «во многом добровольная. Непопулярные идеи можно замалчивать, а неудобные факты держать во тьме безо всякой надобности в официальных запретах». В результате «всякого, кто ставит под сомнение превалирующую ортодоксию, с удивительной эффективностью заставляют замолчать». У Оруэлла было лишь несколько замечаний по поводу методов, используемых для достижения такого результата. Первый был связан с тем, что пресса находится в руках «богачей, у которых есть все мотивы для того, чтобы по определенным важным темам сообщать информацию недобросовестно». Второй прием — это хорошее образование, которое прививает «всеобщее молчаливое согласие, что „нехорошо” упоминать данный конкретный факт».
Введение к «Скотному двору» известно не так хорошо, как сама книга. Объясняется это тем, что оно не было опубликовано. Оно было найдено в бумагах Оруэлла тридцать лет спустя и помещено в достаточно заметном издании. Но оно остается неизвестным.
Судьба книги и введения к ней — это символичная иллюстрация того, о чем идет речь. Их секулярное священство плохое, даже омерзительное; их диссиденты безукоризненны. Дома и на зависимых территориях ценности обратные. Те же самые условия сохраняются и для преступлений, которые секулярное священство должно с негодованием осуждать либо замалчивать и оправдывать, в зависимости от субъекта.
Проиллюстрировать это опять же слишком даже просто. Но иллюстрации уведут нас от темы. Важно их ошеломляющее единообразие — факт, который подробно документировался в диссидентской литературе, где его легко проигнорировать, на что как раз и указывал Оруэлл в своем безвестном эссе о добровольной цензуре в свободных обществах.
Хотя этот путь и уводит от темы по упомянутым причинам, я, тем не менее, проиллюстрирую общую закономерность несколькими актуальными примерами. При таком единообразии найти современные примеры редко бывает трудно.
Мы собрались в ноябре 1999 г. — месяц, на который выпадает десятая годовщина нескольких важных событий. Одним таким событием было падение Берлинской стены, которое фактически знаменовало собой конец советской системы. Второе — это крупномасштабная бойня в Сальвадоре, осуществленная террористическими силами США под названием «армия Сальвадора» — организованными, вооруженными и обученными властвующей сверхдержавой, которая давно контролирует этот регион, по существу, именно таким способом. Наихудшие зверства совершали элитные части, только что прошедшие возобновленную США переподготовку, очень похожие на индонезийских коммандос, по вине которых в этом году опять были учинены ужасающие варварства в Восточном Тиморе, — и в этот самый момент еще фактически продолжаются в лагерях в индонезийском Западном Тиморе. Индонезийским душегубам США оказали содействие в виде обучения, продолжавшегося весь 1998 г., устроенного стараниями Президента Клинтона и в нарушение ясно выраженных намерений законодателей в Конгрессе. Совместные с силами США военные учения закончились всего за несколько дней до референдума 30 августа 1999 г., в результате которого была развязана новая волна руководимого армией насилия после года варварств, зашедших много дальше того, что происходило до натовских бомбардировок в Косове. Все это известно, но, как сказал бы Оруэлл, «замалчивается безо всяких официальных запретов».
Вернемся к упомянутым десятилетним годовщинам и скажем несколько слов по поводу каждого из этих двух примеров, начиная со зверств на территории зависимого от США Сальвадора в ноябре 1989 г.
Среди убитых оказались шесть ведущих латиноамериканских интеллектуалов, священники-иезуиты. Один из них, отец Игнасио Эльякуриа, ректор крупнейшего университета в Сальвадоре. Он был известным писателем, как и другие. Мы, стало быть, имеем право спросить, как средства массовой информации США и интеллектуальные журналы — и вообще западные интеллектуалы — отреагировали на убийство шести ведущих интеллектуалов-диссидентов террористическими силами США: как они отреагировали в то время или же теперь, в десятую годовщину.
На сегодня ответ прост. В ответ — молчание. Электронный поиск в американских СМИ не нашел ни одного упоминания имен шести убитых интеллектуалов-иезуитов. Более того, нет почти что ни одного американского интеллектуала, который бы знал их имена или прочитал хоть одно слово, написанное ими. Во многом то же самое, насколько мне известно, происходит и в Европе. Резким контрастом выглядит тот факт, что всякий наизусть знает имена и цитирует сочинения восточноевропейских диссидентов, которые подвергались жестоким репрессиям, но в постсталинский период не испытывали ничего подобного тем ужасам, которые являются обыденными реалиями жизни во владениях Вашингтона.
Этот контраст свидетельствует о многом. Он многому может научить нас в отношении нас самих, ежели мы пожелаем учиться. Он хорошо иллюстрирует то, что описывал Оруэлл: добровольное подчинение власти со стороны секулярного священства в свободных обществах — в том числе и СМИ, хотя они лишь наиболее заметный пример.
Было бы справедливо сказать, что убили интеллектуалов-иезуитов двояко: сперва устранили физически, затем их заставили замолчать те, кто вложил оружие в руки убийц. Здесь эта практика должна показаться знакомой. Когда осудили на тюремное заключение Антонио Грамши, фашистское правительство подвело итог этого дела такими словами: «Мы должны помешать этому мозгу функционировать в течение двадцати лет». Сегодняшние сателлиты Запада оставляют еще меньше шансов: если надо помешать мозгу функционировать, то уж насовсем, и его мысли тоже надо уничтожить — включая то, что они имели сказать о государственном терроризме, который, в конце концов, и заставил замолчать эти «голоса для безгласных».
Контраст между Восточной Европой в постсталинскую эпоху и владениями США признается в тех областях, на которые западные привилегии не распространяются. После злодейского убийства интеллектуалов-иезуитов журнал Иезуитского университета в Сан-Сальвадоре «Proceso» писал:
Так называемый сальвадорский «демократический процесс» многому мог бы научиться у той способности к самокритике, которую демонстрируют социалистические государства. Если бы Лех Валенса занимался своей организаторской работой в Сальвадоре, то он бы уже сейчас встал в строй исчезнувших — от рук «вооруженных до зубов мужчин в штатском»; или же его разорвало бы на куски в результате взрыва в штаб-квартире его профсоюза. Если бы Александр Дубчек был политиком в нашей стране, его бы устранили как Эктора Окели [сальвадорский социал-демократический лидер, по данным гватемальских властей ликвидированный сальвадорскими эскадронами смерти в Гватемале]. Если бы Андрей Сахаров трудился ради торжества прав человека здесь, его бы постигла та же судьба, что и Эрберта Анайю [один из многих убитых лидеров сальвадорской независимой Комиссии по правам человека — CDHES].Если бы Ота-Шик или Вацлав Гавел осуществляли свою интеллектуальную деятельность в Сальвадоре, то в одно зловещее утро их бы нашли лежащими во дворике университетского кампуса с головой, простреленной пулями из оружия элитного армейского батальона.
Не преувеличивает ли иезуитский журнал? Те, кого интересуют факты, смогут определить ответ, правда, только в том случае, если выйдут далеко за пределы стандартных западных источников.
Какова была реакция десять лет назад, когда вместе с убитыми по политическим мотивам интеллектуалами погибла их экономка, и ее дочь, и многие другие? Это тоже свидетельствует о многом. Правительство США усердно потрудилось над тем, чтобы скрыть серьезнейшие доказательства того, что исполнителями преступления были обученные США элитные военные подразделения, которые успели составить ужасающий послужной список варварств — во многом их же руками десятью годами ранее заставили замолчать еще один «голос для безгласных», архиепископа Ромеро. Мы можем быть уверены, что двадцатая годовщина его убийства, в марте следующего года, пройдет почти что незамеченной [добавлено при редактировании: прогноз подтвердился]. Факты скрывались; главная свидетельница, бедная женщина, после запугивания посчитала за благо отказаться от своих показаний. А должностным лицом, которое организовывало запугивание и сокрытие улик, был посол США Уильям Уокер, которым сегодня очень восхищаются за его героические обличения сербских преступлений в Косове до бомбардировок НАТО — несомненно ужасных, но не составляющих и сотой доли того, что творилось, когда он был «проконсулом» в Сальвадоре. Пресса, за редким исключением, проявила идейную выдержанность и неукоснительно следовала линии партии.
Через несколько месяцев после того, как покончили с интеллектуалами-иезуитами, имело место еще одно свидетельствующее о многом событие. В Соединенные Штаты приехал Вацлав Гавел и выступил на совместном заседании обеих палат Конгресса, где ему аплодировали стоя за его восхваление этой аудитории как «защитников свободы». Пресса, и вообще все сообщество интеллектуалов, отреагировали с трепетом и упоением. «Мы живем в романтический век», — писал в «New York Times», у самого края дозволенного диссидентства, Энтони Льюис. Прочие леволиберальные комментаторы описывали высказывания Гавела как «ошеломляющее доказательство» того, что родина Гавела — «начало начал» «европейской интеллектуальной традиции», «голос совести», напоминающий «настойчиво об обязательствах больших и малых держав друг перед другом» — таких как США и Сальвадор, к примеру. Иные еще вопрошали, почему это у Америки нет своих интеллектуалов такой глубины, которые бы вот так «возвышали нравственность над своекорыстием».