Первое возражение, на что уже указывал Липпс, снимается в силу того факта, что психический процесс остается существенно тем же, "представляется он" или "нет". Всякий, кто придерживается мнения, согласно которому вся психе исчерпывается феноменами сознания, должен сделать следующий шаг и сказать, что "представления, которые нам не даны"[26], вряд ли можно рассматривать как "представления". Он должен также отрицать какое бы то ни было психическое качество во всем остальном. Строго говоря, с такой точки зрения психе может обладать лишь призрачным существованием, как и подобает эфемерным феноменам сознания. Эти взгляды не согласуются с повседневным опытом, который свидетельствует о том, что психическая активность возможна и в отсутствие сознания. Идея Липпса о существовании психических процессов an sich (В себе (нем.). - Прим. ред.) в большей мере отдает должное фактам. Я бы не хотел терять время, доказывая это, но, как по мне, достаточно сказать, что любой здравомыслящий человек ни на минуту не усомнится в наличии психических процессов у собаки, хотя ни одна собака, насколько мы знаем, никогда сознательно не выражала содержания своей психики[27].
3. Диссоциативность психе
Нет априорных оснований предполагать, что у бессознательных процессов непременно должен быть некий субъект, во всяком случае, не больше, чем подвергать сомнению реальность психических процессов. По общему признанию, проблема усложняется, когда мы предполагаем бессознательные волевые акты. Если здесь дело не совсем в "инстинктах" и "склонностях", а скорее в обдуманном "выборе" и "решении", то нельзя просто так отмахнуться от необходимости контролирующего субъекта, которому нечто "представляется". Но это, по определению, означало бы привнесение сознания в бессознательное; впрочем, это умозрительная операция, не представляющая особой сложности для патопсихолога. Ему знакомо психическое явление, которое, похоже, вовсе неизвестно "академической" психологии, а именно диссоциация, или диссоциативность психе. Эта особенность проистекает из того факта, что связь между самими психическими процессами весьма условна. Подчас не только бессознательные процессы оказываются удивительным образом не зависящими от осознанного опыта, но и сознательные процессы также демонстрируют явную несвязность, или дискретность. Всем нам известны порождаемые комплексами нелепости, с величайшей точностью наблюдаемые в ассоциативном эксперименте. Раз уж действительно встречаются случаи двойственного сознания, подвергаемые сомнению Вундтом, то случаи, когда не личность в целом расщепляется на две, а лишь откалываются малые ее фрагменты, следует и подавно признать как более вероятные и фактически более обыденные. Это — многовековой опыт человечества, нашедший отражение в универсальном представлении о присутствии множества душ в одном и том же индивиде. Как показывает множественность психических компонентов на примитивном уровне, в изначальном состоянии психические процессы очень слабо связаны и отнюдь не образуют самодостаточное единство. Более того, психиатрический опыт свидетельствует, что нередко требуется совсем немного, чтобы разрушить единство сознания, столь многотрудно возводившееся в ходе развития, и разложить его снова до первоначальных элементов.
Эта диссоциативность позволяет нам также обойти те трудности, которые проистекают из логически необходимого допущения о пороге сознания. Коль скоро верно, что с потерей энергии сознательные содержания становятся подсознательными, а значит — бессознательными, и наоборот — с приращением энергии бессознательные процессы становятся сознательными, тогда для того, чтобы бессознательные волевые акты были возможны, они должны обладать энергией, позволяющей им достичь сознания или, по крайней мере, состояния вторичного сознания, состоящего в том, что бессознательный процесс "представляется" подсознательному субъекту, который осуществляет выбор и принимает решения. Этот процесс с необходимостью должен обладать энергией, требуемой для того, чтобы он достиг такого сознания; другими словами, в конечном счете он должен достичь "точки прорыва"[28]. Если это так, то возникает вопрос, почему бессознательный процесс не проходит прямо через порог, с тем чтобы стать доступным восприятию эго. Поскольку он явно не достигает этого, а, по всей видимости, остается приостановленным в сфере подсознательного вторичного субъекта, нам следует теперь объяснить, почему этот субъект, который ex hypothesi (Предположительно (лат.). — Прим. перев.) наделен достаточной энергией, чтобы стать сознательным, не прорывается, в свою очередь, через порог и не находит путь к первичному эго-сознанию. Патопсихология располагает материалом, позволяющим дать ответ на этот вопрос. Это вторичное сознание представляет собой личностный компонент, который обособился от эго-сознания отнюдь не случайно, а в силу определенных причин. Такое разделение, диссоциация, имеет два явственно различимых аспекта: в одном случае речь идет об изначально осознанном содержании, ставшем подсознательным, так как оно было вытеснено как неприемлемое; в другом случае вторичный субъект, по существу, представляет собой некий процесс, вообще никогда не проникавший в сознание, поскольку восприятие его сознанием невозможно. Скажем так, эго-сознанию недостает понимания, чтобы принять его и, как следствие, он остается по большей части подсознательным, хотя по своей энергии вполне мог бы стать осознанным. Существование такого субъекта обусловлено не подавлением, а подсознательными процессами, которые сами по себе никогда не были осознанными. Однако, поскольку в обоих случаях имеется достаточно энергии, чтобы сделать его потенциально сознательным, вторичный субъект действительно оказывает влияние на эго-сознание — непрямо, или как мы говорим, "символически", хотя выражается это не особо приятным образом. Суть в том, что содержания, возникающие в сознании, прежде всего симптоматичны. Поскольку нам известно (или кажется, что известно), к чему они относятся или на чем основаны, постольку это семиотические содержания, — даже если во фрейдистской литературе постоянно употребляется термин "символическое", невзирая на то, что на самом деле символы всегда выражают нечто, чего мы не знаем. Отчасти симптоматические содержания поистине символичны, будучи непрямой репрезентацией бессознательных состояний или процессов, о чьей природе можно лишь приблизительно судить по тем содержаниям, которые всплывают в сознании. Поэтому вполне возможно, что в бессознательном откладываются содержания с таким уровнем энергии, что при других условиях они могли бы осуществить скачок и стать достоянием эго. В большинстве случаев это вовсе не подавляемые содержания, а просто те, что еще не осознаны, то есть не были субъективно осмыслены, подобно демонам или богам первобытных народов, или всяческим "измам", в которые столь фанатично верит современный человек. Такое состояние ни в коей степени не является ни патологическим, ни даже в чем-то особенным; напротив, это — изначальная норма, так как психическая целостность, постигаемая в единстве сознания, представляет собой идеальную цель, еще никем и никогда не достигнутую.
Мы не без оснований соотносим сознание с сенсорной функцией, психологическая природа которой лежит в основании идеи "порога". Диапазон частоты звука, воспринимаемого человеческим ухом, - от 20 до 20000 колебаний в секунду; диапазон длины волны света, видимого глазом, — от 7700 до 3900 ангстрем. Эта аналогия позволяет уяснить, что для психических событий существует как нижний, так и верхний порог и что сознание - как воспринимающая система par exellence (Преимущественно, прежде всего. — Прим. перев.) — может быть, поэтому, сопоставимо со шкалой восприятия звука и света, в том смысле, что оно, подобно ей, имеет верхний и нижний предел. Возможно, это сравнение распространяется и на психе в целом, что отнюдь не исключено, если существуют психоидные (Psychoide — букв.: подобные психическим. — Прим. ред.) процессы, относящиеся к обоим концам шкалы. В соответствии с принципом natura поп facit saltus (Природа не делает скачков (т.е. непрерывна) (лат.). — Прим. перев.), такая гипотеза в целом будет вполне уместна.
Употребляя термин "психоидный", я отдаю себе отчет в том, что он вступает в противоречие с однокоренным понятием, постулированным Дришем (Driesch). Под "психоидом" (psychoide) он понимает направляющее начало, "определяющий фактор реакции" (reaction determinant), "потенцию будущего действия" (prospective potency) в зачаточном состоянии. Это "основополагающий фактор, раскрывающийся в действии"[29], "энтелехия реального действия"[30]. Как справедливо заметил Ойген Блейлер, понятие Дриша скорее философское, чем научное. Блейлер, в свою очередь, использовал выражение "die Psychoide" как обобщающий термин, главным образом, применительно к подкорковым процессам постольку, поскольку они связаны с биологическими "адаптивными функциями"[31]. В этом ряду Блейлер рассматривает "рефлексы и эволюцию видов". Он дает следующее определение: "Psychoide - это совокупность всех функций тела и центральной нервной системы, направленных на целеполагание, запоминание и сохранение жизни, кроме тех функций коры головного мозга, которые мы привыкли рассматривать в качестве психических"[32]. В другом месте он говорит: "Онтогенетическая психика индивида и филогенетическая психика образуют единство, которое, исходя из целей данного исследования, можно наиболее приемлемым образом обозначить термином Psychoide. Общим для Psychoide и психики является "..." способность к волевому действию и использование предшествующего опыта "..." для достижения цели. Сюда следует отнести память (engraphy и ecphoria) (