1868 год. Император французов Наполеон III находится в довольно серьёзном замешательстве. Только что Бисмарку удалось очень ловко его обойти: не дав императору никакой компенсации, он одержал победу над Австрией и создал (в 1867 г.) Северо-Германский союз. Рядом с Францией вместо небольшой Пруссии возникло новое большое и сильное государство. Это государство деятельно увеличивает свои вооружения; тем самым оно вынуждает и Францию думать об увеличении армии и больших затратах. А между тем и внутри государства не очень благополучно. Правда, императорская власть ещё стоит непоколебимо, но уже там и сям наблюдаются тревожные симптомы растущего недовольства; оппозиция, так долго подавляемая, начинает понемногу оправляться. Наполеону III нужна передышка: ему необходимо как следует подготовиться к поединку с быстро усиливающейся Пруссией. И вот император неожиданно обращается к английскому министру иностранных дел лорду Стенли: он предлагает, чтобы британское правительство "подало совет" Пруссии принять участие в конференции по сокращению вооружений, если такого рода конференция будет созвана. Лорду Стенли было ясно, в чём тут дело. Наполеон III хотел, чтобы Пруссия задержала свои вооружения; но ему нужно было, чтобы не вышло так, будто именно он, император французов, опасается дальнейшей гонки вооружений. Стенли отказал наотрез, но сохранил в тайне всё это дело. Прошло года полтора. В январе 1870 г. Наполеон III велел только что назначенному первым министром Эмилю Оливье снова обратиться к Англии с том же секретным предложением взять на себя инициативу в вопросе о сокращении вооружений. Лорд Кларендон, к этому времени сменивший лорда Стенли, навёл справки о причинах такой настойчивости французов. Оказалось, что, с одной стороны, им внушает тревогу Пруссия, так как она ещё более усилилась за последние полтора года; с другой стороны, и французские финансы не в блестящем положении. Новый министр Оливье, не видя ещё страшной опасности со стороны Пруссии, считал, однако, что нужно экономить на армии, особенно если Пруссия согласится на конференцию по разоружению. Но Англия ничего не имела против столкновения двух великих континентальных держав. Хотя Кларендон и не повторил прямого отказа, данного Наполеону III его предшественником, он проделал очень ловкую дипломатическую манипуляцию: он написал английскому послу в Берлине прочувствованное письмо о том, какой высоко моральной заслугой перед человечеством было бы сокращение именно прусской армии, "если граф Бисмарк сочтёт возможным рекомендовать своему королю её сократить". Наполеон III мог быть удовлетворён формальным исполнением своей просьбы, - не мог же император знать уже тогда, что посол лорд Лайонс уведомил Бисмарка, с чьей стороны исходит в данном случае инициатива. Само предложение, в котором говорилось о сокращении не всех армий, а только прусской, могло бы быть принято Бисмарком как издевательство. Но он отлично понял, в чём дело. Бисмарк ответил очень учтивым отказом, а Военное министерство Пруссии удвоило свои усилия. Через полгода вспыхнула война, и немецкая армия вторглась во Францию.
Следующая в хронологическом порядке дипломатическая попытка поднять вопрос о сокращении армий и вооружений сделана была двадцать восемь лет спустя. 24 августа 1898 г., после совещаний с министром финансов Витте и министром иностранных дел Муравьёвым, Николай II подписал циркулярную ноту, приглашавшую все правительства на конференцию по вопросу о сокращении вооружений. В искренность пацифизма царского правительства никто из дипломатов не поверил. Главную причину поступка Николая II усматривали в том, что русскому военному ведомству нужно было спешно позаботиться о полнейшем перевооружении своей артиллерии ввиду огромного усиления германской армии усовершенствованными орудиями; одновременно приходилось срочно усиливать русские войска на китайской границе, где после занятия Порт-Артура возник опасный политический вулкан. Временная приостановка вооружений могла существенно облегчить состояние русских финансов и сделать позицию русских дипломатов более уверенной. В Германии идея конференции натолкнулась на открыто враждебный приём. В союзной с Россией Франции русская инициатива также была принята более чем холодно. В кулуарах палаты и Сената говорилось, что Россия этой "мирной конференцией" хочет увековечить существующее положение вещей: она закрепляет навеки Эльзас-Лотарингию за Германией и вообще хочет уйти от европейских дел, надеясь, что при каких угодно сокращениях вооружений у неё сил для Дальнего Востока найдётся достаточно. Две созванные на основе предложения царя конференции в Гааге - в 1899 и в 1907 гг. - решительно никаких реальных результатов не дали. Любопытно, что эти конференции, в сущности, даже и не приступили к серьёзному обсуждению вопроса о сокращении вооружений. Таким образом, было затруднительно ответить на вопрос, зачем же они собирались. Например, в конце мая 1907 г., как раз перед открытием второй (и последней) "мирной конференции", канцлер Германской империи князь Бюлов публично заявил, что ни в каких совещаниях, на которых будет затронут вопрос о сокращении вооружений, Германия участвовать не будет. После этого заявления созыв второй конференции явно лишался смысла. Поэтому неприкрытой иронией прозвучали слова английского министра сэра Эдуарда Грея в инструкции, которую он дал баронету Фрею, отправлявшемуся в качестве делегата на эту заведомо бесполезную конференцию: "Положение Германии как военной и морской державы таково, что не может быть серьёзным обсуждение ни одного вопроса, в котором она не будет принимать участия... Но британское правительство считает, что всё же лучше иметь такое обсуждение, нежели вовсе не иметь, если даже оно и не приведёт к удовлетворительному результату". Всем известна полнейшая пустота и ненужность работ этой второй и последней из гаагских "мирных конференций".
Ряд последующих настойчивых попыток британской дипломатии ограничить морские вооружения путём непосредственного соглашения с Германией нельзя уже рассматривать в качестве примеров "маскировки": тут всё с самого начала было понятно обеим сторонам. С грубой откровенностью об английских мотивах и об упорных германских отказах от всякого соглашения много раз говорилось с германской стороны. Один из вождей германской империалистической прессы, граф Ревентлов, писал в июле 1914 г., не в первый, а может быть в десятый раз повторяя мысль Тирпица: "Давление со стороны Англии основывается на том факте, что для неё становится всё труднее сохранить за собой верховенство на море, труднее и в финансовом и в военном отношении... В этом причина всех английских тревог и домогательств... Но ничто не прекратит постройки германских судов: угрозы, интриги, предложения союза бесполезны".
Ошибка заключалась только в том, что германское правительство считало будущую морскую войну уже наперёд выигранной. Всякое соглашение поэтому казалось немцам излишней и досадной задержкой на пути к лучезарному будущему, тому самому "немецкому будущему, которое лежит на морях", по громогласному и угрожающему заявлению Вильгельма II.
Заключение "дружественных" соглашений с целью усыпить бдительность противника
Пакты о ненападении, декларации о дружбе и т. п. являются в руках дипломатии капиталистических стран "инструментами", принадлежащими к той же категории, что и демонстративные заявления империалистических правительств о миролюбивой политике. Чаще всего они служат лишь своеобразной дымовой завесой, под покровом которой оказывается удобнее и безопаснее всего готовиться к войне или к попытке внезапного насильственного переворота в существующем международном положении.
Когда Наполеон I в декабре 1805 г. и в первые месяцы 1806 г. предлагал Пруссии союз, то он делал это с обдуманной целью усыпить её внимание, задержать её вооружения, поссорить её с Англией и, обессилив и изолировав, довести до военного столкновения и разгрома. Точно так же все договоры Германии с Польшей, заключённые Риббентропом с одной стороны и полковником Беком - с другой, были основаны со стороны гитлеровской дипломатии на использовании жадной надежды польских правителей на успешную оккупацию Советской Украины союзным германо-польским войском при нападении на Советский Союз. Напрасно более проницательные люди из поляков предостерегали тех, кто поддерживал самоубийственную политику полковника Бека. Польше пришлось понести страшную расплату за эти ошибки. Не менее характерны были происки гитлеровской дипломатии в Бразилии, Чили, Уругвае, Парагвае, Мексике, но больше всего в Аргентине в течение 1934-1941 гг. Путём заключения целой серии договоров и соглашений (одно "миролюбивее" другого) она пыталась вовлечь эти страны в орбиту германской политики и объединить государства Южной и Центральной Америки в обширный союз, враждебный Соединённым штатам. Как потом сообщалось из Мексики в Вашингтон, мексиканское правительство прельщали "возвращением" Техаса и Южной Калифорнии, Аргентину и другие южные республики - островными владениями США или всяческими экономическими посулами. Зоркая политика Франклина Рузвельта, проводимая начиная с 1937 г., а особенно с 1939 г., с чрезвычайной энергией и большим успехом отмечена борьбой против этих опасных интриг, грозивших весьма серьёзными осложнениями. В этом плане конференция держав американского континента в 1941 г. явилась блестящей победой рузвельтовской дипломатии.
Гитлеровцам нельзя было отказать в откровенности, когда сии писали не для заграницы, а для внутреннего потребления. С бесстыдным цинизмом они сами определили, что такое их пацифизм и какую цель преследуют миролюбивые заявления германского фашистского правительства. Полковник Гирл, статс-секретарь ведомства труда, издал в 1935 г. за собственной подписью в официальной пропагандистской серии "Национал-социалистская библиотека" брошюру под заглавием "Основы германской политики вооружений". Вот что, в дословном переводе, можно прочитать в этой брошюре: "Пацифизм является средством борьбы и служит делу подготовки к войне. Усыпляя противника мирными фразами, этот пацифизм стремится заставить его пренебречь своим вооружением. Усыпляющий туман, который наводится перед противником, пригоден также для того, чтобы прикрыть им свои собственные вооружения".