Но весть о том, что в военторг[3] завезли две пары замечательных женских зимних сапог, в городок влетела вмиг. И что цвет темно-вишневый, и что размер ходовой, и что делали эти сапоги замечательные финские мастера, также стало известно сразу и всем. И вот странное дело. Ни тебе мобильной связи, ни тебе интернета, пейджеров, факсов, ничего этого не было. А новость известна всем.
Так вот. Это было замечательное созданное в нашей стране в период ее социалистического строительства средство связи, предшественник мировой паутины. И называлось оно очень просто: сарафанное радио. Им пользовались везде и все. Хочешь что-либо узнать про соседа? Выйди во двор, и тебе все станет ясно: кто он, откуда, его родословная и так далее. Что новенького на рынке? Слушай бабушек на лавочке. Когда будут очередные учения у ракетчиков? Узнаешь там же.
Это же средство связи передало новость о сапогах начальнику политотдела Ивану Павловичу.
– Ишь ты, притих. Не докладывает. Я должен от баб узнавать, что нового на складах, – это Иван Павлович о начальнике военторга. – Ну он у меня сейчас… Сергей Павлович, свяжитесь с военторгом, пусть начальник ко мне подойдет. И с ним – ко мне. Двадцать минут.
– Есть.
Спустя ровно двадцать минут в кабинет вошли заместитель начальника политотдела и начальник военторга Ракель, худенький тщедушный человечек в воинском звании майора.
– Ну что, Абрам Семенович, все молчим? Уж сколько я просил, докладывайте об обстановке, не молчите, информируйте. Опять за свое?
Ракель, явно не понимая предмета разговора, опустив глаза в пол, счел за лучшее молчать.
– Не понимает он, о чем! Смотри на него! А почему вы не прибыли на заседание комитета народного контроля? Почему молчите, что во втором дивизионе местного полка три дня магазин не работает? А?
Будет разгром, понял Ракель. Да, видимо, лучше молчать. Пошумев для порядка еще с десяток минут, Иван Павлович замолчал.
– Ладно. Присаживайтесь. И делайте выводы, уважаемый. Кстати, в военторг вновь поступил дефицит, а вы молчите?
– Иван Павлович, извините, это вы о чем?
– О сапогах женских, о них, родимых, о них.
– Так они еще не распакованы и не оприходованы. Мы еще…
– А гарнизон гудит! Что значит не распакованы!!! Докладывайте.
– Сапоги женские, финские…
– Я это без вас знаю. Сколько пар и размеры.
– Так две пары. Тридцать восьмого, женские, зимние.
– Что так мало?
– Так по разнарядке…
– Да! Негусто. Как правительственных наград – две единицы, – пошутил начальник политотдела.
– Значит, так. Слушайте сюда. Никаких «своим да нашим». Через общественность узнайте потребности людей, опросите женсоветы, профкомы, комсомол, народный контроль привлеките. Составьте списки, согласуйте их, прежде чем передать в продажу. Понятно? Перестройка, сами понимаете. Гласно все нужно делать, гласно. По-новому подходить ко всем вопросам, по-новому. С людьми советоваться, больше общаться с ними.
Начальник встал с кресла, подошел к окну. В такие минуты, когда в голове рождались правильные мысли, находились умные, значительные слова, он себя любил. Он себя обожал! Спинка выпрямлялась, глаза начинали светиться каким-то новым, ярким светом.
Все для людей, все для них!
Его здесь партия поставила, он проводник ее линии, ее идей, ее политики. Неважно, о сапогах ли речь, об уборке территории, о колбасе или о боевой подготовке. Все нынче должно быть открыто, честно, гласно. Так велит партия, так требует жизнь.
– Сергей Павлович, вам предстоит возглавить эту работу. Все тщательно продумайте, проанализируйте и действуйте. Через день доложите. Абрам Семенович, вы помогаете моему заместителю. Все. Свободны.
Заместитель начальника политотдела человек был исполнительный и весьма инициативный. Особенно если перед ним стояла конкретная задача. Уж как ее решить, он понимал четко и, по его мнению, правильно. Через час у него в кабинете был собран женский актив, председатели групп и постов народного контроля. В соседнем кабинете помощник по комсомолу собрал председателей советов молодых офицеров. А как же вершить великие дела без нее, без молодежи? Начальник клуба названивал в гарнизоны, передавая форму опроса будущих владелиц финского чуда.
– Пиши. Партийность, образование, возраст, число членов в семье. Как при чем партийность? Ты пиши, пиши. Значит, так надо. Давай быстрее. Мне еще в три хозяйства звонить…
Работа эта не могла быть не замечена уже всеми обитателями военного гарнизона. Пошли слухи, что в военторг вместе с сапогами пришла разнарядка на двадцать четыре автомобиля «жигули» и две «волги», на кухни «Флора» и эстонские стенки. Об их числе никто не знал. Однако народ догадывался – товара будет много. Все телефонные линии работали с явным перенапряжением. Даже комдив заметил, что у него телефоны, прежде разрывающиеся от звона, молчали. И это уж было не просто странно, а тревожно. Как же, перестройка на дворе, все может быть.
Март! Весна! Перемены! Перестройка! Свежий ветер новой жизни! Ура!!!
К вечеру следующего дня с толстой папкой в руках заместитель начальника политотдела был у шефа.
– Иван Павлович, ваше приказание выполнено, вот списки, пожалуйста.
С видом победителя он положил красочно оформленную и явно не легкую папку на стол.
Иван Павлович похвалил заместителя.
– Молодец! Можете ведь, когда хотите. А где военторг?
– Вот-вот подойти должен.
– Хорошо, давай разбираться, что тут у вас.
Начальник открыл папку. Здесь в аккуратных больших конвертах находились списки из частей за подписью командиров и народных контролеров. Протоколы собраний и совещаний женсоветов. Различные справки, доверенности, ходатайства и так далее.
– Ну и что со всем этим делать? Что ты мне принес?
– Иван Павлович, вот обобщенная справка. В целом по нашему хозяйству желающих купить сапоги более пятисот человек, а если быть точным, пятьсот шестьдесят три. Ну, мы кое-кого отмели, к примеру, если муж имел взыскания или икра в два раза больше объема сапога, и так далее. Обобщили чуток, и список сократился значительно. Вот окончательный вариант. Итак, в списке: нуждающихся в сапогах женщин – девяносто две, мужчин – двое, ветеранов войны и труда – четыре человека. Итого – девяносто восемь человек. Все. Дальше надо решать.
– А при чем здесь мужчины и ветераны, не очень понимаю?
– Как при чем? Эти двое в разводе, а дочери взрослые. Вот и размеры их здесь в папке, и возраст. Ну а за ветеранов совет гарнизонный ходатайствовал. От них целая петиция пришла. Зачитать?
– Да нет, не нужно, верю.
– Так и что делать будем? Желающих вон сколько, а сапог две пары.
– Что делать будем, а, Абрам Семенович?
Это вопрос уже подоспевшему начальнику военторга. С видом явно в чем-то провинившегося человека Абрам Семенович чуть шатнулся к выходу.
– Так нет сапог, товарищ полковник. Уже нет.
– Не понял, как нет? А к чему тогда вся эта мышиная возня? Что, не поступили еще?
– Нет… Были сапоги, а сейчас нет.
– Товарищ майор, вы что, шутки со мной тут шутите? В чем дело?
– Забрали их… Нет сапог…
– Кто забрал, почему?
– …
– Что молчите? Кто забрал?!
– Так жена ваша и жена комдива…
– !!!
Лицо Ивана Павловича стало медленно наливаться кровью. Глаза потемнели. Он шумно и тяжело задышал. Начальник военторга сделал еще несколько мелких шажков к двери, там уже стоял ретировавшийся несколько раньше Сергей Павлович.
– Вон! Все вон из кабинета!
Офицеры пулей выскочили за дверь.
Иван Павлович домой пошел окружным путем, надо было подумать, как поступить с этими чертовыми сапогами.
Эх вы, думы, думы!
С одной стороны, как это так – пришли на базу и забрали? Как это так? Вот просто пришли, и все? Что, всем так можно делать? Непорядок! Явно непорядок. А с другой, так ведь это его жена. Его, начальника политического отдела. Жена командира. А потом, их, желающих этих, более полутысячи, а сапог две пары. Может, оно и к лучшему, что вопрос вот так сам разрешился?
Несколько успокоившись, Иван Павлович медленно брел по весенним дорожкам. Весна уже действительно чувствовалась не только по календарю – март, никак, – но и по легкому, влажному вечернему ветерку, мокрому асфальту. И темнеть уже стало значительно позднее.
Ничего, все наладится, прорвемся!
Настроение поднялось окончательно, когда Иван Павлович открыл дверь квартиры. Вкусно пахло его любимой жареной картошкой и тушеной свининой. На столе стоял запотевший штоф с коньячком. Мило и ласково улыбалась его Маша.
«Ну и хитрюга, вот лисица. Знает, как приластиться!» – уже нежно глядя на жену, подумал начальник политотдела.
За столом о происшедшем не говорили. Маша понимала, лучше тему не поднимать, а Иван Павлович, косясь на нежно обнявшие ножки его супруги финские сапожки, думал: «Сидят как влитые, просто по ней сшиты».
– За твое здоровье, дорогая!
Спать Иван Павлович ложился уже с легким сердцем. Завтра разберемся, со всеми вопросами и проблемами разберемся, не впервой. И с сапогами этими разберемся, да и с прочими делами тоже.
Святая наивность!!!
Он еще не знал, что сапоги эти злосчастные завтра будут мгновенно забыты.
И он, и его подчиненные по указанию вышестоящего начальства бросятся в войска, к людям, рассказывать о статье Нины Андреевой, опубликованной в «Советской России», статья называлась «Не могу поступиться принципами»! За честь, за прошлое, великое прошлое нашего государства. Прочь очернительство нашей истории, нашей партии, нашей Родины! Прочь!
А еще через неделю по указанию все того же находящегося выше руководства он будет вместе с подчиненными искать: кто же распорядился пропагандировать эту вредную статейку «Не могу поступиться принципами», кто посмел хвалить эту писаку, учителку химии Андрееву? А? Кто? И вновь рассказывать людям о перестройке, новом политическом мышлении, движении вперед, о новой эпохе, которая, а он еще об этом не знал, в секунду сметет его, Ивана Павловича. Сметет его, номенклатуру ЦК, представителя партии в войсках.