– Вот предложил! Да рентген этот на восьмом этаже, раз, два… Вы сами туда побегайте, – немедленно отреагировала девушка.
– А что вам рентген, я и так насквозь вижу, у вас все нормально, маленько анорексией попахивает, а так все в норме, будете жить долго и счастливо, только каш да мяса больше кушайте.
Тут уж очередь заволновалась:
– Завязывайте вы эту дискуссию, лифт уже десяток минут стоит, а вы все пикируетесь, ехали бы поскорее, вон очередь какая. Завязывайте.
Что же, и так бывает. Но большей частью народ в поликлинике мудрый, неспешный, все же здесь лечатся. Спокойнее бы надо, спокойнее.
По этажам все отлажено и отработано до мелочей.
Вот лабораторное отделение. Так и хочется назвать это место сердцем, сосудами и кровью поликлиники. Но не только, оказывается, здесь же, пардон, моча, слюна и прочее. В кабинетах все стерильно, чисто и очень светло.
– Следующий… Прошу… Закатываем правый рукав… Работаем кулачком… Следующий… Прошу…
– Почему без бахил… Следующий…
– А вот это в литровых банках не носят, в такие банки салаты осенью закручивают, а не мочатся. В аптеке купите упаковку и несите. Следующий.
Кстати, мозг и сердце здесь же рядом изучают, в соседнем крыле здания. Все рядышком. Здесь тебе и электрокардиограмму сделают, и УЗИ. Все посмотрят, и сердце, и сосуды, и печень с почками, и прочее, прочее. Здесь тоже тишина, покой, стерильная чистота, ну и очередь, естественно.
– Следующий…
У кабинетов специалистов особая волнительная благодать. Что врач скажет? И там болит, и там скрипит, а здесь вон что-то щелкает – это все мысли пациентов в коридоре. А за аккуратными дверьми с табличками врачей? Что там, нет волнения? Да, конечно, присутствует. Врач – он же тоже человек, ему тоже больно. Больно видеть немощных да слабеньких, хромых да перевязанных, чихающих да кашляющих. Всех жаль.
А вот и врача приговор:
– На тебе назначение. А тебе направление. Вот тебе пилюля. А ты, друг, больше сюда не ходи, гуляй чаще на воздухе, спать ложись вовремя, ни тебе соленого, ни тебе перченого.
– И что… и не курить, и не пить? А может, уже и не жить?
– Да нет, дружок, все в меру, всего помаленьку. А здоровье побереги, побереги. Внуков-то сколько? То-то же, ты еще им нужен. Будь здоров, родной!
Ну и что, не так говорят нам врачи? Так.
Вышел из поликлиники, постоял, подышал свежим воздухом. Как хорошо! Жизнь только начинается. Сейчас таблеток наберем, травки наварим, примочек наделаем, еще лучше будет.
А впрочем, что спешить. Перекурить бы надо. А врач что говорил?
Да ладно…
Эх… как говорится…
Настроение у Ивана Семеновича было хуже некуда. Да нет, вы не думайте, не болен он, и на работе все в порядке, и домашние живы и здоровы. Но настроения нет, и все тут. А причина… сказать стыдно. Видите ли, выступить ему на профсоюзном собрании завода предложили, да так настоятельно, что отказаться ну никак. Казалось бы, что тут такого, выступить так выступить, всего-то делов на десяток минут. Однако для Ивана Семеновича это проблема, причем серьезнее некуда. Молчун он, и не просто неразговорчивый человек, а молчун, есть такие люди на свете. Вот и Семеныч к ним отнесен.
Уж более трех десятков лет он на этом заводе, после ПТУ был принят сначала учеником слесаря, следом слесарем, мастером участка. И по сей день мастером трудится, причем, как говорят, не просто мастером, а отменным специалистом. Все сложные по слесарке дела – к нему, помоги, мол, да покажи, а он и не откажет, и, что самое главное, покажет. За это его и любят, и уважают на заводе. И компанейский вроде мужик, одиноким волком его никто не считал, однако слова из него не выдавить, даже в обычной беседе. Впрочем, насчет слов – это не совсем верно. Слова-то, конечно, он знает, а некоторые и произносит, все же школа за плечами, ПТУ. В конце концов, женился, а значит, предложение невесте делал, и детишек аж трех воспитал. Безусловно, русский язык ему знаком, но как-то он умудряется обходиться в разговоре несколькими фразами, а ежели они произнесены с разными интонациями, это уже роскошный разговор.
– Семеныч, ты как считаешь, будет толк из этого пацаненка?
И в ответ эдак весомо звучит: «Думаю… Как говорится…» Все, Семеныч доброе слово о подмастерье сказал, факт.
– Иван Семеныч, зайдешь? Завтра вечерком внучка обмываем, а?
– Ясно дело… Как говорится…
Придет мастер, придет, да еще со своей Кузьминичной, и подарок не забудет. Обязательный человек.
– Ваня, квасок я сварганила, попробуй, как тебе?
Отхлебнет он из стаканчика, кивнет одобрительно, крякнет: «Ну уж, мать, как говорится…» Понятно, одобрил муж семейный напиток. Но если с чем он не согласен, его пара фраз, те же «Как говорится…» и «Ну уж…», сказанные с нахмуренным лицом, утверждали неудовольствие. Заводские за годы общения привыкли к немногословному, но мудрому, мастеровитому, да и как только его не характеризуй, нормальному мужику.
А что до разговоров, то, как говорится…
Так вот, ближе к теме.
Уговорил его профорг выступить, не просто уговорил, он и аргументы предъявил:
– Семеныч, народ тебя уважает, даже, понимаете ли, любит. Мы тебя годами хвалим, и путевки санаторные получаешь. Так? И на Доске почета уж больше десятка лет висишь. Так? Так вот. На собрании будет обком профсоюза, тебя там знают, я о том, что ты говорить будешь, уже предупредил. Понятно?
– Как говорится…
– Что «как говорится…», напиши текст на бумажке да прочитай, грамоте обучен, никак. Уж больно повестка значимая. Страна, понимаешь ли, перестраивается, и нам, рабочему классу, следует свое веское слово сказать. Ясно?
Ну и что тут после такого разговора неясно? Готовиться надобно, и все тут.
– Как говорится…
Так что настроение настроением, но подготовка нужна.
Собрание проходило, как и полагается, в соответствии с духом перестроечных времен. Директор, в своем докладе указав на ряд недостатков, призвал заводской профсоюз активнее перестраиваться, двигаться вперед, включать передовое мышление, работать активнее, все более творчески и инициативнее, по-новаторски. Принимавший участие в собрании ответственный работник обкома профсоюза в такт директорским словам энергично кивал головой и, как было понятно, всем сердцем был с теми, кто уже перестроился и вот-вот перестроится. После доклада директора выступил секретарь парткома, затем штатный выступала Терентьич, заводской кадровик. Быстро взбежал на трибуну и отбарабанил свои лозунги и обещания тянуться за партией и не подкачать заводской комсомолец Володька Телегин.
Все шло по намеченному профкомом плану. Выступила еще пара человек, и вот наконец предоставлено слово Ивану Семеновичу. Взошел он на сцену не спеша, уже на трибуне достал из кармана стопку листов с речью, полез за очками и… Нет очков, нет, и все тут. Ну уж… как говорится… Он обстучал, да не единожды, все карманы вплоть до потайного на брюках сзади. Нет очков.
Пауза затягивалась.
Народ стал перешептываться да переглядываться. Большинство присутствующих знали, что не Цицерон Семеныч, понимали его состояние и, естественно, переживали за товарища.
И вот на выручку растерявшемуся Ивану Семеновичу пришел Пашка, его коллега по работе и друг по жизни.
– Семеныч, да ты просто так, своими словами скажи, мы тебя поддержим. Поддержим, а? Что товарищи скажут, а?
С мест раздалось:
– Поддержим, говори! Говори, Иван Семеныч!
Вытерев пот со лба, обняв трибуну двумя руками, силясь вспомнить написанную накануне речь, Иван Семенович начал:
– Товарищи…
– Верно сказано! Молодец, Иван! Правильно говоришь!
Приободрившись, оратор продолжал:
– Как говорится…
Пашка поддержал:
– Не в бровь, а в глаз! Четко подмечено, нельзя этому не верить! Правильно, товарищи?
Шум в зале:
– Верно! Давай, Ваня, так их, давай!
Иван Семеныч вдохновенно продолжал:
– Что уж тут скажешь! Как говорится…
– И это так! Давай, Ваня, крой их!
– И вот я думаю…
Это были новые слова, присутствующие такого еще от него не слышали. Зал притих.
– Ну, как говорится… Да уж…
Зал взорвался аплодисментами. Да что там аплодисменты, это были овации, и если бы кто-нибудь в сей момент крикнул: «Шайбу, шайбу!!!» – народ в экстазе поддержал бы и эту замечательную, всем в Союзе известную кричалку. Спустя пару минут Иван Семенович завершил свою замечательную речь, завершил под аплодисменты трудового народа, одобрительные кивки обкомовского работника и председателя профкома.
На следующий день на заводе только и разговоров было о волнующей речи мастера участка Ивана Семеновича. У проходной его одобрительно приветствовали рабочие, именно ему сегодня ярко светило солнышко, улыбались женщины, и даже вечно хмурый контролер КПП Петрович с ухмылкой махнул рукой, дескать, что уж там, проходи. Заводская многотиражка напечатала фотографию главного героя и дала большой разворот его пламенной речи. «Народ за перестройку», «в авангарде перестроечного движения лучшие люди завода», – а это уже из областной газеты. Ну что уж тут скажешь.
Обкомовский работник на утренней планерке в обкоме профсоюза прямо отметил: «С такими людьми нам все нипочем. Мы все перестроимся, все ускоримся! Народ уже сам прояснил, кто тянет назад страну, кто подбросил нам эту жизнь, и готов работать так, как никогда и никак». Об этом и было незамедлительно сообщено в Москву, в ЦК профсоюза. Вот так-то!
И что вы думаете, я из нашего замечательного героя дурака делаю? Да ни в коем случае, нормальный мужик этот Семеныч, и коллеги по работе, и его домашние, все это нормальные наши люди. Просто жизнь была такой ненормальной. Кто ж в той перестроечной эйфории знал, что выйдет из горбачевской затеи, он и первый не понимал, что творит. Что-то делаем, да и ладно. Лозунги правильные, так ведь? Вот то-то же.
Эх… Как говорится…