Sans être liés d’ une amitié intime, Mozart et Saliéri avoient l’ un pour l’ autre tous les égards que des hommes d’ un mérite supérieur se plaisent à se rendre mutuellement. Jamais personne n’avoit soupçonné Saliéri d’ un sentiment de jalousie envers Mozart, et tout ceux qui ont connu Saliéri, diront avec moi (qui l’ ai connu), que cet homme, qui pendant 58 ans a mené sous leurs yeux la vie la plus irréprochable, ne s’occupant que de son art, et saisissant toutes les occasions pour faire du bien à ses semblables, cet homme, dit-je, ne pouvoit pas être un asssssin, et conserver, pendant les trente-trois années qui se sont écoulées depuis la mort de Mozart, cette hilarité d’ esprit qui le caractérisoit et qui rendoit sa société si attrayante.
Quand bien même il seroit prouvé que Saliéri, en mourant, se seroit accusé lui-même d’ être l’ auteur de ce crime affreux, on ne devroit pas si légèrement accréditer et répandre des expressions échappées au délire d’ un malheureux vieillard de soixante quatorze ans, accablé d’ infirmités qui lui avoient occasionné des souffrances si intolérables que ses facultés intellectuelles en etoient sensiblement altérées plusieurs mois avant sa mort.
Agréez, Monsieur, etc. Sigismond Neukomm
[Перевод:
Париж, 15 апреля 1824
Милостивый государь,
Некоторые газеты твердят, что Сальери на смертном одре обвинил себя в чудовищном преступлении, — в том, что он виновник преждевременной смерти Моцарта, но ни одна из этих газет не указывает источник этого ужасного обвинения, способного осквернить память о человеке, который на протяжении 58 лет пользовался общим уважением всех жителей Вены.
Долг всякого человека — сообщить все, что ему лично известно, поскольку речь идет об опровержении клеветы, которою хотят опорочить память человека славного.
Когда я жил в Вене (с 1798 по 1804 год), узы дружбы связывали меня с семьей Моцарта, и именно от нее мне стали известны самые точные подробности последних дней жизни великого композитора, умершего, подобно Рафаэлю, в расцвете лет, но не насильственной смертью, как нам сейчас говорят, а от нервной горячки, вызванной невероятными усилиями, которые непременно свели бы в могилу даже человека намного более крепкого телосложения, нежели Моцарт. В 1791 году (год его смерти) он написал (1) большую кантату; (2) «Волшебную флейту»; (3) «Милосердие Тита»; (4) концерт для кларнета; (5) большую масонскую кантату; и (6) бессмертную мессу Реквием. Он был нездоров уже во время отъезда в Прагу, куда его вызвали, чтобы он сочинил оперу «Милосердие Тита» по случаю коронации императора Леопольда II. По возвращении в Вену он принялся за сочинение своего Реквиема. Обессилев от непомерного труда, он впал в глубокую меланхолию, что побудило мадам Моцарт отобрать у него партитуру. Благодаря этой мере и усилиям его врача, Моцарт настолько окреп, что смог написать прославленную масонскую кантату. Ее успех оживил его в такой степени, что мадам Моцарт уже не могла больше противиться настойчивым просьбам вернуть ему партитуру Реквиема, но закончить ее он так и не успел. Через несколько дней после возобновления работы над этим сочинением приступы меланхолии возобновились и силы оставили его: он уже не мог подняться с постели, и ночью 5 декабря жизнь его оборвалась.]
С давних пор у Моцарта было некое предчувствие смерти. Я помню, мой учитель Гайдн рассказывал мне, как перед его первым отъездом в Лондон (в конце 1790 года) Моцарт пришел с ним проститься. Обняв Гайдна, он сказал со слезами на глазах: «Отец мой, я боюсь, что мы видимся в последний раз». Гайдн, который был намного старше Моцарта, подумал тогда, что тот боится за него, имея в виду его преклонный возраст и опасности путешествия.
Хотя Моцарта и Сальери не связывала близкая дружба, каждый из них питал к другому такое уважение, каким люди выдающихся достоинств взаимно одаривают друг друга. Никто и никогда не подозревал Сальери в чувстве зависти к Моцарту, и все знавшие Сальери скажут вместе со мной (а я его знал), что этот человек, который на протяжении 58 лет прожил на наших глазах безупречную жизнь, посвятив себя одному лишь искусству и пользуясь любой возможностью делать добро ближним, — что этот человек, утверждаю я, не мог бы быть убийцей и при этом в течение 33 лет, прошедших со смерти Моцарта, сохранять то присущее ему веселое расположение духа, из‐за которого его общество было столь приятным.
Даже если бы было доказано, что Сальери перед смертью обвинил сам себя в ужасном преступлении, нам не следовало бы принимать на веру и распространять слова, вырвавшиеся в бреду у несчастного семидесятичетырехлетнего старца, измученного недугами, которые причиняли ему страдания столь невыносимые, что за несколько месяцев до смерти он ощутимо повредился в уме.
Примите уверения, милостивый государь, и проч.
Письмо Нойкома в защиту Сальери было перепечатано в нескольких европейских изданиях — в немецких ежедневных газетах «Frankfurter Ober-Post-Amts-Zeitung» (1824. № 112. 21 April) и «Münchener politische Zeitung» (1824. № 99. 26 April. S. 550–551), в «Берлинской всеобщей музыкальной газете» (Berliner Allgemeine Musikalische Zeitung. 1824. № 19. 12 Mai. Sp. 172; см. Алексеев 1935: 528 с неполными выходными данными), в австрийской «Salzburger Zeitung» (1824. № 85. 30 April), в небольшой немецкой монографии о Моцарте (Grosser 1826: 49–52), в лондонском дамском журнале «La Belle Assemblée» (1824. Vol. XXX. № 195 (December). P. 271–272; под заголовком «Моцарт и Сальери» и со ссылкой на лондонскую франкоязычную газету «Le Courier de Londres»), в английском музыкальном журнале «The Quarterly Musical Magazine and Review» (1826. Vol. VIII. № 31. P. 336–337; под заголовком «Моцарт и Сальери»). Особо отметим публикацию в брюссельском журнале «Annales Belgiques des sciences, arts et littérature», которую Пушкин мог видеть в Одессе, — опять-таки под заголовком «Моцарт и Сальери» и с преамбулой, где в частности говорилось: «Les journaux français ont annoncé que Salieri, au lit de mort, s’était accusé d’ avoir empoisonné Mozart. Le motif de ce crime aurait été la jalousie que les beaux ouvrages et les brillans succès de Mozart auraient inspirée à son rival de gloire et de talens» (1824. Vol. XIII. P. 169; перевод: «Французские газеты сообщили, что Сальери на смертном одре обвинил себя в том, что он отравил Моцарта. Мотивом сего преступления была зависть, которую прекрасные сочинения и блестящие успехи Моцарта вызвали у его соперника по славе и талантам»).
Защитительные аргументы Нойкома не всем показались достаточно сильными. В 1930 году было найдено и опубликовано неотправленное (или затерявшееся) письмо в «Journal des débats» из Вены, датированное 24 мая 1824 года (Францев 1931: 322, примеч. 1; Алексеев 1935: 528). Его автор, пожелавший остаться неизвестным[632], подобно Нойкому возмущается тем, что французские газеты приняли на веру «лишенную всякого основания небылицу — отравление Моцарта, якобы совершенное Сальери, — кем? Сальери! добрейшим из людей, и почему? от зависти!», но полагает, что Нойком не сказал главного: «…Salieri, accablé par l’ âge et par les infirmités, n’a jamais, ni dans son bon sens, ni dans le délire — et son médicin l’ atteste — rien proféré qui ait pu le moins du monde fournir matière à ce conte. Il ne faut donc pas, comme un de ses amis l’ a fait, chercher à refuter cette calomnie par le caractère connu de Salieri, par soixante et quinze ans de vertus… Il faut tout simplement dire que cela est faux, de toute fausseté» (Bidou 1930; Angermüller 2000: 266; перевод: «…Сальери, удрученный годами и болезнями, никогда, ни в здравом уме, ни в бреду — о чем свидетельствует его врач, — не высказывал ничего такого, что могло бы дать хоть малейший повод для подобной сплетни. Поэтому не нужно, как это сделал один из его друзей, пытаться опровергнуть клевету ссылкой на характер Сальери, на 75 лет его добродетельной жизни… Нужно просто сказать, что это неправда, полная ложь»).
Еще один житель Вены, престарелый итальянский поэт и музыкальный писатель Джузеппе Карпани (Jiuseppe Carpani, 1752–1825) в своей пространной и цветистой апологии Сальери посетовал на то, что письмо Нойкома не произвело должного действия, и обнародовал два документа, которые, по его словам, выбивают последнее оружие из рук клеветников: свидетельство главного врача Вены, доктора Гульднера, что Моцарт умер не от отравления, а естественной смертью, и письменные показания двух санитаров, на протяжении многих месяцев сменявших друг друга у постели Сальери, которые удостоверили, что никогда не слышали от своего подопечного ни единого слова, относящегося к Моцарту и его смерти, причем их заявление подтвердил лечащий врач композитора (Carpani 1824: 271–272, 274–276; англ. перевод документов: The Harmonicon. 1826. Vol. IV. Part I. P. 189–190; Штейнпресс 1980: 48–49,110–112). Согласно Карпани, на лживость слуха о признаниях Сальери прямо указывает тот факт, что никто не может дать ответ на вопрос, откуда эти признания стали известны. Обвинения по адресу Сальери он называет злонамеренной клеветой и — что весьма любопытно — сравнивает их с использованной в финале МиС легендой о том, что Микеланджело якобы убил своего натурщика (Carpani 1824: 262; см. ниже, в построчн. коммент.)[633].
Стараниями защитников Сальери дальнейшее распространение слухов об отравлении Моцарта, судя по всему, удалось остановить, и к 1830 году они практически сошли на нет. После первоначального всплеска газетно-журнальных сообщений исходное голословное обвинение не обросло никакими конкретизирующими подробностями и ссылками, дополнительными аргументами и свидетельствами и потому не смогло превратиться в популярную легенду. Характерно, что слухи не проникли в русскую печать, обычно столь жадную до европейских сенсаций, хотя о смерти Сальери, «славного капельмейстера», сообщали в 1826 году «Московский телеграф» (Ч. 7. № 2. С. 397), «Сын отечества» (Ч. 106. № 7. С. 301) и франкоязычная петербургская газета «Journal de St. Pétersbourg politique et littéraire» (1826. № 8. P. 30). Против Сальери не выступили ни один музыкант, ни один музыкальный критик или писатель, ни одно авторитетное издание, а вдова Моцарта Констанца, как сообщил бременский историк музыки Вильгельм Кристиан Мюллер (Wilhelm Christian Müller, 1752–1831), предоставила ему доказательства невиновности композитора (Müller 1830: 165).