Рохлиц посвятил предсмертной меланхолии Моцарта отдельный анекдот (Solomon 1991: 31, Cramer 1801: 48–49), кратко изложенный Карамзиным:
К концу жизни своей, приведенный в слабость болезнию, и будучи от природы меланхолического характера, он беспрестанно терзался мыслями о смерти и разрушении. Тогда, как будто бы желая уйти от физического мира и заключиться в творениях своего Гения, он работал беспрестанно, забывал все окружающее его, истощал все силы свои и падал без чувств на кресла, так что его как мертвого клали на постелю. Все видели, что он убьет себя такою неумеренною деятельностию воображения. Просьбы жены и друзей не трогали его, и ничто не могло быть для него рассеянием. Иногда Моцарт, повинуясь своим ближним, соглашался прогуливаться в карете; но ни в чем не брал участия, беспрестанно задумывался, мечтал — и только от страшного трепетания нерв приходил в самого себя. Жена часто звала к себе друзей его; он был рад гостям, но не переставал работать. Они говорили: он слушал. Начинали говорить с ним: он отвечал да или нет, и продолжал писать.
Мой Requiem меня тревожит.<…> Ты сочиняешь Requiem? Давно ли? <…> Давно, недели три. Но странный случай… — Пушкин отталкивается от рассказов о таинственном заказчике Реквиема, имевших широчайшее хождение в первой трети XIX века. Эти рассказы существовали в двух версиях, которые иногда контаминировались. Первая, самая распространенная из них, восходит к двум анекдотам Рохлица, в которых факты смешаны с вымыслом (Solomon 1991: 32–33). Согласно Рохлицу, к Моцарту обратился посланец от неизвестного заказчика, желавшего приобрести Реквием, чтобы исполнять его каждый год в день смерти очень дорогого ему человека (только в XX веке выяснилось, что заказчиком Реквиема был граф Франц фон Вальзег, большой чудак и меломан, потерявший молодую жену, — см.: Eibl 1978: 101–107; Wolff 1991a: 10; Landon 1990: 76–83). Это произошло, — уточняет Рохлиц, — летом 1791 года, еще до поездки Моцарта в Прагу на коронационные торжества императора Леопольда II в конце августа. Таким образом, по Рохлицу получается, что Моцарт начал работу над Реквиемом сразу же после получения заказа, затем прервал ее на несколько недель и возобновил только после возвращения в Вену и премьеры «Волшебной флейты» в конце сентября. Именно Рохлиц положил начало легенде, согласно которой Моцарт успел закончить Реквием перед самой смертью (она последовала 5 декабря), хотя на самом деле композитор успел написать лишь две части из пяти и работу закончил его ученик Франц Ксавер Зюсмайер (см.: Wolff 1991a; Wolff 1991b).
В изложении всех французских авторов, кроме Крамера, версия Рохлица беллетризована и модифицирована: заказ Реквиема отнесен к более позднему времени, за два месяца до смерти Моцарта; о перерывах в работе над ним не упоминается; некоторые эпизоды драматизированы; добавлены мелкие, но выразительные детали. В результате сокращений и добавлений сюжет приобрел следующий вид:
Однажды, когда Моцарт был погружен в мрачные мысли, к нему явился таинственный посетитель — «немолодой, важный на вид мужчина» (Winckler 1801: 69; Suard 1804: 344); «хорошо одетый, с манерами самыми благородными, в которых было даже нечто величественное» (Stendhal 1970: 312). От имени лица, пожелавшего остаться неизвестным, он заказал Моцарту Реквием, заплатил сто дукатов и удалился, пообещав вернуться через четыре недели за партитурой. Визит незнакомца и таинственность, его окружавшая, произвели на Моцарта сильнейшее впечатление. Тут же принявшись за работу, он не прекращал ее ни днем, ни ночью, пока его физические силы не истощились и он не впал в глубокую меланхолию. Когда жена спросила Моцарта, что его тревожит, он ответил: «Ясно, что я сочиняю Реквием для самого себя. Его исполнят на моих похоронах». По истечении назначенного срока незнакомец снова пришел к Моцарту, но, узнав, что Реквием еще не закончен, согласился ждать еще четыре недели и даже удвоил гонорар. После этого «бедный Моцарт вбил себе в голову, что этот незнакомец — сверхъестественное существо, что он связан с потусторонним миром и послан к нему, чтобы возвестить о скорой смерти» (Winckler 1801: 71; Suard 1804: 346; Stendhal 1970: 313–314). Несмотря на тревожные признаки серьезной болезни и нервного истощения, он весь отдался работе, в которой видел «самый прочный памятник своему гению» (Winckler 1801: 71; Stendhal 1970: 314). Ему удалось закончить Реквием раньше, чем истекли четыре недели, но когда незнакомец явился вновь, Моцарт был мертв.
С подобным конспектом сюжета познакомил русских читателей Карамзин:
Однажды, когда Моцарт погружался в горестные мысли свои, перед домом его остановилась карета; вошел человек, богато одетый, средних лет, и с важным видом сказал, что один знатный господин, которого имя не должно быть известно, просит его сочинить панихиду на смерть милого ему друга. Сие предложение и таинственный вид человека тронули Моцартову душу, он согласился. Незнакомец скрылся, оставив на столе 100 червонцев. Моцарт задумался; не слушал примечаний жены своей на сие странное явление; через несколько минут потребовал бумагу, и начал писать. Казалось, что всякая нота была для него вдохновением; он работал день и ночь. Почти насильно сажали его в карету и возили по улицам: Моцарт не говорил ни слова; чувства его казались мертвыми. Через несколько времени незнакомец опять явился: Моцарт извинялся, что не успел кончить, обещая через месяц вручить ему панихиду. Незнакомец опять положил на стол 100 червонцев, и вышел, не хотев наименовать себя. За ним послали слугу, но слуга потерял его из виду и возвратился ни с чем. Тут Моцарт совершенно уверился, что сей человек приходил с того света и что он Ангел смерти. Это еще более воспалило его душу, он хотел оставить по себе вечный, бессмертный памятник; пылал духом, но угасал физически; часто от слабости закрывал глаза, но снова открывая их, в ту же минуту принимался опять за работу; через месяц кончил… Незнакомец пришел; но Моцарт был уже во гробе!
Значительно меньшее распространение получил другой вариант сюжета, восходящий к книге о Моцарте Нимечека, хотя он был ближе к историческим фактам. По Нимечеку, незнакомец приходит к Моцарту три раза еще до его поездки в Прагу, и его визиты не носят столь таинственного характера. К работе над Реквиемом Моцарт приступает далеко не сразу, только по возвращении из Праги в Вену, и, главное, не успевает ее завершить: в последний день жизни он просит принести ему незаконченную партитуру и читает ее со слезами на глазах, восклицая: «Разве я не говорил вам, что пишу Реквием для самого себя?» (Niemetschek 1798: 47–48; Niemetschek 1808: 49–52). С краткими изложениями этой версии Пушкин мог познакомиться по нескольким французским энциклопедиям и журналам (см., например: Biographie universelle 1821: 356; Biographie nouvelle 1824: 241; Musée des variétés littéraires. 1824. T. 5. № 27. P. 55). Уже после выхода первого издания книги Нимечека европейскую печать обошло письмо Зюсмайера, который сообщил, что именно он закончил Реквием после смерти учителя (французский перевод см.: Gardeton 1822: 377–378). В середине 1820‐х годов в Германии дискуссия об авторстве Реквиема вспыхнула с новой силой, в связи с попыткой немецкого музыканта Готфрида Вебера доказать, что Реквием вообще представляет собой подделку. Об этой дискуссии (или «ужасной войне», как назвали ее в «Journal des débats») много писали французские журналы и газеты (см.: Journal des debats. 1826. 10 Octobre. P. 2–3; Revue encyclopédique. 1826. T. XXXII. Octobre. P. 685–686; Le Mercure du dix-neuvième siècle. 1826. T. 15. P. 95–96; Fétis 1827; Dernières discussions à l’ occasion du Requiem de Mozart // Revue Musicale. 1829. T. IV. P. 121–124).
Очевидно, однако, что фактическая сторона дела Пушкина не заинтересовала. Опираясь на анекдоты Рохлица в изложении французских авторов и/или Карамзина, он внес в сюжет новые фикциональные подробности, не имеющие опоры в источниках: его Моцарт встречается с таинственным незнакомцем не дважды или трижды, а только один раз; посетитель застает композитора не погруженным в мрачные мысли, а наоборот, весело играющим с ребенком (что коррелирует с темой Моцартовой «безделицы»); срок работы над Реквиемом сокращается с двух-трех месяцев до трех недель.
…Человек, одетый в черном… ~. Не приходил мой черный человек… — Нам известен только один французский источник, в котором отмечалось, что таинственный посетитель Моцарта был в трауре («en habit de deuil»), — статья «Моцарт», напечатанная во всех обновленных изданиях популярного биографического словаря аббата Дефелле (L’ abbé François Xavier De Feller, 1735–1802), начиная с 1819 года (De Feller 1819: 253; De Feller 1828: 148). О том, что эта подробность имела хождение в западноевропейской культуре, свидетельствует авторское примечание к стихотворению «Реквием Моцарта» («Mozart’s Requiem») английской поэтессы Фелиции Хеманс (Felicia Hemans, 1793–1835), где говорилось, что неизвестный, посетивший Моцарта, был «одет в глубокий траур» («dressed in deep mourning»: Hemans 1828: 305; The New Monthly Magazine and Literary Journal. 1828. Vol. 22. № 88 (2). P. 325–326; The Mirror of Literature, Amusement & Instruction. 1828. № 308. 19 April. P. 306).
Называя незнакомца «черным человеком» и тем самым придавая ему — в полном соответствии с легендой о создании Реквиема — свойства сверхъестественного существа, Пушкин следует западноевропейской традиции. В «Адской энциклопедии» Коллина де Планси (Jacques Auguste Simon Collin de Plancy, 1793–1887) — главном справочнике эпохи романтизма по фантастике и сверхъестественным явлениям — приведено более пятнадцати легенд, историй и сказок, где герою является дьявол или демон под видом «черного человека» (Collin de Plancy 1825–1826: I, 394, 432, 474; II, 37, 38, 65, 225, 385; III, 191–201, 263–267, 282; IV, 182, 336–337, 464, 529). Наибольшей известностью во Франции пользовалась сказка «Рига дьявола» («Grange du Diable»), в которой герой, бедный крестьянин Жан Муллен, на перепутье встречает мужчину, одетого в черное («vêtu en noir»). Этот «черный человек» («l’ homme noir») — как он затем именуется в сказке — оказывается дьяволом, предлагающим Жану свою помощь в обмен на жизнь одного из его сыновей (Collin de Plancy 1825–1826: III, 191–201). Пушкин мог знать «Ригу дьявола» хотя бы по ее изящному изложению в статье «Ч