«О Ричарде Шарпе замолвите слово…» — страница 15 из 28

создали свой центр в Москве в 1995-м.

Название «квакеры» иногда переводят, как «трясуны», что не совсем вернои вносит некоторую путаницу. «Трясуны» - это дословный перевод названия другойсекты,“shakers”, ответвления квакерского движения. Возникласекта в середине XVIII века в Англии, объединившисьвокруг взбалмошной дамочки Энн Ли, объявившей себя, ни много, ни мало, женскимвоплощением Христа. Квакеров эдакое «второе пришествие» не слишком обрадовало,только сделать они ничего не могли: чем истина, открывшаяся Энн Ли, хуже той,что «Святой Дух» открыл Джорджу Фоксу? Из Англии, впрочем, Энн Ли (чуть было ненаписал «Дэви-Христос») выжили в Америку. Обосновалась она с приверженцами подНью-Йорком. От квакеров в наследство им досталось учение о равенстве всех людейи пацифизм. Коррективы внесла вера в божественную сущность Энн Ли. Раз она –Христос, значит, второе пришествие состоялось со всеми вытекающими. Онисчитали, что живут в раю, а какой в раю секс? Никакого, в том числе исупружеского. Излишек же сексуальной энергии сбрасывался на богослуженияхмногочасовыми групповыми плясками, приводившими к трансовым состояниям, которые(опять же в соответствии с учением квакеров) считались «Нисхождением СвятогоДуха». Увы, танцы, конечно, занятие богоугодное, только детей от танцев небывает, а потому, хотя в лучшие времена число «шейкеров» и доходило до шеститысяч, к настоящему моменту их насчитывается всего четыре человека.

Богослужение «трясунов». Обратите внимание: все негры в заднем ряду.Видимо, равенство всех рас перед Богом «шейкеры» исповедовали, как в той шуткеБенни Хилла, в которой сержант собрал новобранцев и объявил: «Я не допущу здесьрасизма! Здесь нет чёрных и белых! Здесь армия, здесь все одного цвета –зелёного! Ясно? А теперь постройтесь… Светло-зелёные справа, тёмно-зелёныеслева»

Методисты.

Кначалу XVIII столетия англиканство, фигурально выражаясь,«забурело» и «обросло жирком». Церковное начальство на многое смотрело сквозьпальцы, что, конечно, не могло нравиться фанатикам, каких хватает в любомдвижении. Знаменем таких господ стал богослов Джон Уэсли. Преподавая вОксфорде, он создал из числа коллег и студиозусов кружок блюстителейблагочестия. Кружковцы ставили своей целью строгое следование евангельскимзаповедям (как они их понимали), соблюдение постов и жизнь без греха в соответствиис выработанной ими методой, за что получили прозвище «методисты». Своимпервейшим долгом «веселяне» (так очаровательно их именуют дореволюционныерусские источники, ибо фамилия самого Уэсли тогда приводилась в варианте«Веселей») полагали проповедь в тюрьмах, ночлежках, просто на площадях. Всередине века обращённых и сочувствующих стало так много, что Уэсли собрал ихна съезд, известный ныне, как «Конференция 1744 года». Там-то и обнаружилосьотсутствие в рядах веселян единства. Сам основатель тяготел к лютеровской модели,оставлявшей человеку шанс на спасение в зависимости от его поступков. Другие,сплотившиеся вокруг бывшего студента Уэсли по фамилии Уайтфилд, склонялись к кальвиновскойидее о предопределённости. Раскол-с. Впрочем, до кулачных боёв не дошло. Церковныетаинства, в отличие от большинства протестантских организаций, веселянесохранили. Для совершения таинств требуется апостольское преемство, и Уэслиобратился к руководству англиканской церкви с просьбой рукоположить несколькихего адептов. Получил отказ. Тогда в недрах течения возникла легенда о том, что преподобногоУэсли во время одной из его миссионерских поездок рукоположил некий восточный православныйепископ.

Верхиангликанского духовенства к веселянам относились с некоторой долей брезгливости,и, если притесняли, то больше для галочки, видя в методистах, очевидно, некийотстойник, куда прибиваются пропащие души из низов общества и вся полоумнаянакипь самой церкви. При жизни Уэсли так оно и было, ибо преподобный Джонпринадлежал к той редкой разновидности улучшателей-идеалистов, которые надеютсяненасильственно, личным примером исправить недостатки объекта улучшения, и немыслил себя и своё детище вне лона англиканства. Увы, все мы смертны, скончалсяи Джон Уэсли. Спустя всего четыре года, в 1795-м, методистская церковьофициально отпала от англиканства и сразу же принялась делиться на множествоболее мелких толков, что не мешало им вести столь же широкую миссионерскуюработу, собирая обильную жатву в армии, на флоте и трущобах.

ВРоссии до революции существовали крохотные общины методистов в Прибалтике, но сприходом Советской власти ситуация изменилась. Одной рукой расстреливаяправославных священников, «Софья Власьевна» другою зазывала всевозможныхсектантов (Почитайте «Одноэтажную Америку» И.Ильфа и Е.Петрова.Эмигрировавшие из царской России сектанты-молокане и американскиймальчишка-баптист - вполне симпатичные ребята, классово близкие. И сравните спопом-прохиндеем из «12 стульев». «Враг моего врага – мой друг», такова былаофициальная позиция партии). В 1921 году по приглашению большевистскогоправительства на Дальнем Востоке создаётся методистская Сибирско-Манчжурскаямиссия для обращения «…русского и корейского населения». Радовались они,впрочем, недолго. Расправившись с православием, коммунисты взялись за тех, когоещё вчера привечали.

Слева Джон Уэсли, справа Артур (уже в бытность герцогом Веллингтоном).Несмотря на отдалённость родства, в лицах обоих, несомненно, прослеживаетсянечто… э-э… выдающееся.

Писаля главу «Вера Шарпа», и охватывало меня странное чувство, то ли горечь, то лижалость. Все эти протестантские преобразователи-улучшатели… Были среди них идураки, и откровенные мошенники попадались, но ведь большинство-то – людиумные, горящие искренним желанием сделать церковь лучше, сделать христианствочище. И каков итог их усилий? В 2010 году американские социологи Д.Деннетт и Л.Ла Скола анонимно опросили пятерых пасторов протестанских деноминаций(баптисты, методисты, пресвитериане, Церковь Христа Кипа Маккина и ОбъединённаяЦерковь Христа). Выяснилось, что ни один из них не верит в Бога. А тремя годамиранее в Нидерландах священнослужитель-лютеранин Клаас Хендриксе издал книгу подхарактерным названием «Верю в Бога, которого нет. Манифест пастора-атеиста».Одна из газет остроумно сравнила Хендриксе с вегетарианцем, который работаетмясником. Интересно, кабы Лютер знал, к чему приведёт его бунт, стал бы оногород городить?


Раны ШАРПА

«…Еслито небольшое добро, которым человечество обязано полудюжине

 настоящихврачей по призванию, сравнить со всем злом, творимым

 безбрежноймассой остальных врачей, у нас не останется ни капли

сомнения,что было бы намного предпочтительнее, если бы в мире

 никогдане было врачей…»

ГерманБургаве, медицинское светило XVIII века

ДокторБургаве, умнейший человек, знал, о чём говорит. Вместе с тем, думается мне, нестоит без нужды оглуплять и демонизировать эскулапов прошлого. Их невежествобыло невежеством самой медицины той поры, в особенности медицины военной.

Когдапод ударами орд варваров рухнула Западная Римская империя, и в Европе наступилиТёмные века, крупицы античных знаний бережно сохранялись в монастырях. Монахипереписывали труды Галена и Цельса, монахи оперировали и лечили, пока в 1215году IV Латеранский собор не запретил лицам духовногозвания заниматься хирургией  (мол, церкви противно пролитие крови). Противно,так противно. Нельзя, так нельзя. Поначалу перестали оперировать клирики, вследза ними и светские врачи стали воротить нос от хирургии. Со временем обязанностьрезать пациентов лекари спихнули на цирюльников, из числа коих впоследствиивыделились хирурги как таковые. Статус хирургов, впрочем, оставался невысок(ещё в викторианскую эпоху врачей-терапевтов допускали в круг джентльменов,хирургам же, как людям, «работавшим руками», путь туда был заказан. Врачей вовремя визитов приглашали за семейный стол, тогда как хирурги обедали в людской,со слугами, ведь они имели дело с травмами, зашивали раны и производили другую«грязную» работу. Работа же врачей была «чистой», интеллектуальной – какправило, она ограничивались исключительно назначением лекарств), асредневековые университеты культивировали презрение к хирургии.

Коллеги работают в паре. Хирург лечит клиента, цирюльник бреет.

Вкрови и грязи бесчисленных войн с ранеными возились не врачи, а хирурги, но вмирной жизни этих практиков обязывали проводить операции под надзором «истинныхлекарей» - питомцев медицинских факультетов, умевших с умным видом рассуждать онепогрешимости Авиценны да Аристотеля. Положение собратьев по, так сказать,«перу» во Франции смогли изменить два человека: трудяга Амбруаз Паре(1510-1590) и любимец Людовика XIV Жан-Луи Пти(1674-1750). Пти добился от короля создания в Париже Королевской хирургическойакадемии, но, увы, оказался бессилен изменить психологию коллег: хотя хирурги,наконец, встали на одну ступень с врачами, а академия получила те же права, чтоуниверситеты, гильдия хирургов три года, с 1738 по 1741, вела тяжбу спарикмахерами за привилегию расчёсывать и пудрить желающим парики. Революция1789 года расставила точки над «и», окончательно стерев границы меж врачами ихирургами.

Русьподобного деления между «живорезами» и «пилюльщиками» не ведала, слава Богу,как до Петра Великого, так и после. Царь-плотник сам был не прочь выдернуть уболезного зуб-другой, да и вскрытий не чурался. За исключением Франции же сРоссией низкое общественное положение хирургов оставалось таковым до середины XIX столетия.

Можноли удивляться тому, насколько медленно в таких условиях развивалась медицина? Дичайшиезаблуждения владели умами хирургов, дорого обходясь пациентам. Ещё вшестнадцатом столетии врачи заливали огнестрельные раны кипящим маслом, дабывыжечь «отравляющий» рану порох (Штука в том, что с появлением огнестрельногооружия хирурги обратили внимание: раны от него и осложнений давали больше,нежели резаные, и заживали хуже. Единственное путное объяснение, найденное