ДИНЗЕ: Давайте на этом и закончим. И вернемся к вопросу в официальной беседе.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Надо же все равно какие-то рано или поздно давать показания. А вот так ходить беседовать. Вы человек интересный. Но в рамках следствия…
ПАВЛЕНСКИЙ: А для вас есть смысл то какой-то в разговорах?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Есть, конечно. В рамках дела будет вот так вот.
ПАВЛЕНСКИЙ: По большому счету как я с вами говорю, я так и буду говорить.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Это Ваши абсолютно права.
ДИНЗЕ: Он себе статус обозначил, он себя художником называет.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, нет процессуального статуса «художник».
ПАВЛЕНСКИЙ: Мы опять возвращаемся к каким-то мировоззренческим концептам.
Есть рамки, но меня нельзя впихнуть в рамки.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Тут расследуется не акция. Тут расследуется факт поджога покрышек На Мало-Конюшенном мосту. Факт умышленного поджога покрышек на Малом Конюшенном мосту.
ПАВЛЕНСКИЙ: Не имеющего отношения к акции?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Никакого.
ПАВЛЕНСКИЙ: То есть это отдельное получается действие.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Это действие внутри какого-то другого совершенного действия. Но это действие никто не будет рассматривать, куда-то выходить за рамки вот этого отрезка, понимаете?
ПАВЛЕНСКИЙ: Гипердействие какое-то получается. Я не могу себе позволить вот так вот кастрировать акцию. Это предательство будет. Себя как художника и как человека. И всего чем я занимаюсь большое количество лет. Тогда это уже будет преступление, кстати.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Вы понимаете, с чем можно сравнивать… Вот совершить художественную акцию и вовремя посадить человека на кол и говорить: да это общая акция, это часть акции.
ПАВЛЕНСКИЙ: Я рот зашивал, яйца прибивал, в проволоку колючую заматывался. Но это же я не просто так делал.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: А вот самая эффективная какая? Для самоутверждения, для самореализации. От какой акции вы получили наибольшее удовлетворение?
ПАВЛЕНСКИЙ: Я скажу, когда получил удовлетворение…
Когда я увидел, что подпись следователя или прокурора, который возбудил уголовное дело по «Фиксации» — это точный пластический аналог акции «Туша». Акция «Туша» — это человеческое тело в коконе из колючей проволоки, а я как раз говорил о репрессивной законодательной системе. То есть человек, находящийся внутри законодательной системы, как он себя там чувствует, как в принципе оказаться в такой колючей проволоке, это становится просто очевидным, и возбуждается уголовное дело, которое подразумевает, что вот впивается законодательная система. И подпись следователя — это точный пластический аналог.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: А вот сама акция? Акцию провел — рот зашил. Акцию провел — залез в колючую проволоку?
Если честно, мне вот колючая проволока меньше всего понравилась.
ПАВЛЕНСКИЙ: Почему?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, как-то она ни о чем.
ПАВЛЕНСКИЙ: А подпись следователя или прокурора? Как это ни о чем, если сама система ставит свои знаки, они так и выглядят, как эта акция.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Это совпадение. Но с яйцами это, конечно, круто.
ПАВЛЕНСКИЙ: Хорошо.
Но сейчас вот все больше и больше идет набор в полицию. Я о том, что полицейских все больше.
ДИНЗЕ: А толку меньше.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Их не больше.
ПАВЛЕНСКИЙ: Как это не больше, если раньше в метро по одному стояли. Теперь по 5 стоят.
Растет в геометрической прогрессии.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Люди уходят с работы. Вакансии…
ПАВЛЕНСКИЙ: Был один полицейский. Теперь пять. Их стало больше в пять раз,
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Вы же согласитесь, если бы не было там полицейских, то беспредел бы творился. Это же силовая структура, она и создана для того, чтобы что-то предупреждать, пресекать.
ПАВЛЕНСКИЙ: Эта силовая структура охраняет истеблишмент. Прежде всего. Группу людей, которая находится у власти. Ну а общество…
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, вот пять человек стоят в метро, что они там делают?
ПАВЛЕНСКИЙ: Потому что много стало, вместо одного стоит пять теперь. Объявления в метро висят, ну вы же, вы метро не ездите, я просто в метро езжу и наблюдаю… Все льготы, все дотации, жилье, отпуск от 40 дней.
Я это к тому говорю, что то, что я говорю, и акции… Они не голословны.
Это не просто мои фантазии, а наблюдения за контекстом в котором мы находимся.
В общем, я остаюсь при своих позициях.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Протокол допроса свидетелей. У нас пока, к сожалению, Уголовно-процессуальный кодекс требует соблюдения протокольной формы.
Вот все то, что вы рассказываете, все это надо фиксировать на бумаге.
ПАВЛЕНСКИЙ: Фиксация…
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Фиксация.
Я.
Мы должны установить истину.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Здравствуйте. (Тянет руку.)
ПАВЛЕНСКИЙ: Здравствуйте. Вы же мой обвинитель, почему мы должны руки жать?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, смотрите.
ДИНЗЕ: A-а, помню я этот кабинет. Здесь сидел один, потом уволенный… Этот как его… Следователь.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Показания будете давать?
ПАВЛЕНСКИЙ: Нет.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: При любых раскладах? При любых процессуальных статусах?
ПАВЛЕНСКИЙ: При любом процессуальном статусе. Мы говорили же в прошлый раз с вами про истину и искренность. Я должен хранить верность событию и словам сказанным. Какова ваша позиция?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Моя позиция как кого?
ПАВЛЕНСКИЙ: У вас может быть только одна позиция. У вас же не шизофрения. У вас же не может быть раскол головы и личности.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Вы знаете, иногда у меня может случиться раскол головы. Экспертизу проходить вы не желаете?
ПАВЛЕНСКИЙ: Экспертизу какую?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Психушку.
ПАВЛЕНСКИЙ: Нет, не желаю. У меня уже было 3 освидетельствования и одна судебно-психиатрическая экспертиза. И это уже дает достаточно оснований, как я уже говорил, полагать мою условную нормальность. Это первое, а второе: безусловно, сам факт того, что все эти психиатрические экспертизы, все эти мнения экспертных сообществ… Это и есть выстраивание этих сегрегирующих стен.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Каких еще сегрегирующих? Вы о чем?
ПАВЛЕНСКИЙ: Сегрегация, барьеры, разделение…
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Подождите, подождите…
ПАВЛЕНСКИЙ: Сегрегация это разделение. Расовое, религиозное. Норма и патология это тоже разделение. И оно направлено на поддержку гомогенного монолита общественного мнения. Я думаю, вы знаете чем формируется? СМИ, пропаганда.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Нет, я ничего не знаю. Я, Петр Андреевич, получил очень крепких пиздюлей за то, что дело еще не в суде. По обвинению вас в совершении вандализма.
ПАВЛЕНСКИЙ: Начальство, должностные обязательства…
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Даже не начальство… Районное. А от заместителя руководителя управления. Главного следственного управления! Понимаете?
ПАВЛЕНСКИЙ: Понимаю. Мы же с вами разговариваем, у вас не может быть деления. Где вы? Вы человек или функциональный элемент?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Свои мысли? Я получил указания, я должен их исправлять как должностное лицо.
ПАВЛЕНСКИЙ: То есть вы признаете, что вы инструмент просто. Это инструментализация, власть просто инструментализирует людей, и все.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я согласен. Я высказал свое мнение и теперь жду приказа наказания. Поэтому однозначно я вам хочу сказать, вам будет предъявляться обвинение и будет направлено дело в суд.
ПАВЛЕНСКИЙ: Понятно. А вы помните, что акция называлась «Свобода»? Это была первая акция, в которой я говорил не о тюрьме, а о свободе. И сейчас весь парадокс в том, что как только я заговорил о свободе…
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Метафизикой это называйте.
ПАВЛЕНСКИЙ: Можно на это разных сторон посмотреть. Когда я говорил о тюрьме, власть это устраивало.
ДИНЗЕ: Делов не было.
ПАВЛЕНСКИЙ: Разговор об освобождении людей автоматически начинает влиять на мою свободу. Вот так все закручивается.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Так, собственно указания я исполнять обязан. Указание я получил, я обязан их тихо, спокойно исполнять. Только не надо ничего комментировать, ради бога.
ПАВЛЕНСКИЙ: В этом и есть вся злость этих аппаратов, они вас заставляют делать то, что вы не хотите делать. Они берут людей, которые изначально настроены воспринимать искусство, делать искусство. А потом одних людей заставляют нападать на других людей. Делают их обвинительной стороной.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Нет, подождите, давайте сразу так обсудим. Давайте согласимся как бы, что факт вандализма в ваших действиях есть. Поджог покрышек. Огонь — это не вандализм, а поджог покрышек, оставление следов этих от покрышек, дым этот вонючий, на сооружении Мало-Конюшенный мост — это вандализм.
ПАВЛЕНСКИЙ: Не согласен. Вандализм предполагает уничижение, осквернение. Не был мост унижен. Был разговор о политическом контексте, исторический контекст туда тоже включался. Это было смысловое включение. Единственный огонь, который мог бы осквернить — это я книг бы вывалил кучу, как в 33-м году. 10 сентября, по-моему.
ДИНЗЕ: Или в дату бы эту уложился.
ПАВЛЕНСКИЙ: Взял бы, вывалил философов всех.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Почему именно на мосту?
ПАВЛЕНСКИЙ: Мост? Это заявление было. Метафора. Мосты горят, и назад дороги уже нет.
Я говорил о том, что происходило на Украине. Майдан — мосты сгорели, назад уже не было дороги. Произошел государственный переворот.
Мост — это метафора. Устойчивое выражение.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, я понял, это вопрос квалификации.
ПАВЛЕНСКИЙ; Квалификации… Вы мне говорили, что я мыслю широко. А я могу сказать, что аппарат, к которому вы принадлежите, этот аппарат стремится настолько широко все за*хватить в свою область. Это и есть Уголовно-процессуальный кодекс и административный в том числе, который начинает мыслить себя как идеологический аппарат. Все действия или бездействия людей можно квалифицировать как преступления.