СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я вам сказал честно, мне надо придать вам процессуальный статус подозреваемого. Вот, а для того, чтобы вам его придать, вам надо избрать меру пресечения. В виде подписки о невыезде.
ПАВЛЕНСКИЙ: Вы уже все подготовили?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, конечно!
ДИНЗЕ: Будешь заполнять?
ПАВЛЕНСКИЙ: А что заполнять? Мне там подписаться надо.
ДИНЗЕ: Можешь не подписывать.
ПАВЛЕНСКИЙ: Я думаю в таком случае, если аппарат предпринимает в отношении меня такие действия, то я буду отвечать молчанием.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Заполнять будете?
ПАВЛЕНСКИЙ: Нет. Я вас пробовал убедить, что не нужно делать этой сегрегации между «хорошим» искусством — «плохим» искусством. Нормой и патологией. Делит, делит, делит, делит — такое ощущение, как будто многорукий секретарь производит бумаги. Бумагами все делится. Есть искусство правильное?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Какое искусство? Надо делать как? Надо поступать по закону.
ПАВЛЕНСКИЙ: То есть Уголовно-процессуальный кодекс как идеологический аппарат.
Во главе всего этого стоит статистическая общность. Нет особенностей той или иной ситуации, есть статистика, и все. Начинается с бумаги, с рапорта и к статистике приходит. Все делается ради отчетности. Вот вы мне назначили статус?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Теперь вы официально являетесь подозреваемым. В течение 10 дней вам будет предъявлено обвинение. И в суд дело! Как я понимаю, и в статусе подозреваемого, и в статусе обвиняемого вы показания давать не будете?
ПАВЛЕНСКИЙ: Нет.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Давайте сразу тогда это запишем — от дачи показаний отказывается.
ПАВЛЕНСКИЙ: Почему мы поддаемся этому бюрократическому аппарату? Это содействие получается.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Петр Андреевич, вы вправе знать, в чем подозреваетесь, давать объяснения, пользоваться помощью защитников, представлять доказательства, заявлять ходатайства, отводы, давать показания на родном языке, пользоваться помощью переводчиков бесплатной, знакомиться с протоколом следственных действий, участвовать в следственных действиях, которые проводятся по вашему ходатайству, ябедничать, защищаться иными средствами, не запрещенными законом.
ПАВЛЕНСКИЙ: А вы можете мне сказать, кто эту статью выбрал применительно к этой акции?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Кто выбрал?
ПАВЛЕНСКИЙ: Ведь могла быть попытка государственного переворота…
ДИНЗЕ: Терроризм.
ПАВЛЕНСКИЙ: Еще, что-нибудь…
ДИНЗЕ: Логика… Может вы присутствовали при логике рассуждений?
ПАВЛЕНСКИЙ: Я просто не понимаю, как это происходит, человек садится, книгу раскрывает таак… Вандализм — это осквернение, так можно Марсово поле, «Вечный огонь» он оскверняет тоже. Олимпийский огонь… Огонь горит.
ДИНЗЕ: Гарь идет.
ПАВЛЕНСКИЙ: Газ идет, народное достояние.
ДИНЗЕ: Воняет, там же идут испарения. Особенно когда рядом стоишь.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Короче, объявляется, что вы подозреваетесь в осквернении сооружения Мало-Конюшенного моста в Санкт-Петербурге, совершенного группой лиц 23 февраля около 8 часов 00 минут на Мало-Конюшенном мосту в городе Санкт-Петербурге, то есть в совершении преступления, предусмотренного на-на-нанана…
ПАВЛЕНСКИЙ: Скажите, если бы вы там рядом были. Вы бы присоединились?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Нет, присоединяться я бы не стал. Показания давать не желаете?
ПАВЛЕНСКИЙ: Нет, Вы понимаете, что любой момент имеет историческую важность?
Это вопрос ответственности.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я понимаю. Я чувствую, что у меня наступит такой момент» Не важно, какой. Рано или поздно наступит момент, который будет иметь для меня историческую важность.
ПАВЛЕНСКИЙ: Я имею в виду перед собой ответственность, прежде всего. Не перед начальством. Начальство — это бесконечная иерархия. Каждый начальник чей-то подчиненный и каждый подчиненный чей-то начальник. Никто ни за что, не ответственен.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Круговорот такой.
ПАВЛЕНСКИЙ: А результатом становятся высказывания про музей психиатрический отдельный, в котором должно находиться определенное искусство. То, которое через полгода нахождения в отделе организации дознания признается прецедентом искусства. Хотя всем остальным уже в первый вечер все ясно было.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Вы знаете, мне кажется, просто там не было сильной политической воли или просто забыли про этот случай. А если кто-нибудь бы окончательно сказал посадить в тюрьму… Посадили бы и никакой Европейский суд не помог.
ПАВЛЕНСКИЙ: Все решает воля человека, которому это просто не нравится?
ПАВЛЕНСКИЙ: Те есть здесь воля чья-то давит на вас, и на меня в том числе.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я не знаю. Я вам честно скажу, я не знаю. Может быть, воля, может быть, видение. Может быть, это юридическая мысль. С точки зрения права. Может, это объективная истина, черт его знает. Есть суд, правильно? Суд будет разбираться!
ПАВЛЕНСКИЙ: Суд? Суд, знаете, также ни в чем не разбирается. Суд смотрит на бумагу. Все начинается с рапорта и заканчивается определением. Бесконечная миграция бумаг.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Нет, настоящий суд… Грубо говоря, допустим, вас же сейчас осудят. Просто вас осудит районный суд, точнее, мировой. Подсудный, скажем, мирового суда. Вы тут же обжалуете, правильно? Допустим, не согласитесь с тем, что вас осудили. Обжалуете в районный суд, правильно? Районный суд оставит в силе постановленный обвинительный приговор. Вы обжалуете в городской суд, потом уже в конституционном порядке. Городской суд либо оставит в силе, либо вернет на новое разбирательство. Вы же не остановитесь на этом, вы же будете добиваться?
ПАВЛЕНСКИЙ: Вы думаете, мне интересно производством бумаги заниматься?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Хотя вы знаете, мы вот тут смотрим, все говорят: «У нас тоталитаризм». А вот Америка, там демократия… А там гораздо все жестче на самом деле. Гораздо все действительно жестче и брутальнее.
ПАВЛЕНСКИЙ: Например, в чем это выражается?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, там мента оскорбил… Лет 40 получить за это можно. Или, если полицейский посчитал, что ты тянешься в карман, чтобы достать нож — он тебя может смело убить, и ничего ему за это не будет. Там все на самом деле очень жестко. А у нас представляете, ментов бьют и получают условные сроки.
ПАВЛЕНСКИЙ: Да не получают у нас условные сроки, вы как-то, по-моему, симпатизируете системе.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Да что вы мне рассказываете! Я тут направил дело по 318-й.
ПАВЛЕНСКИЙ: Ударил «мусора»?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну да, примирились, и все. И в основном так. Никто не сажает. По 318-й сажать, не мало будет, поверьте мне! По 319-й, по 103-й, у нас система такая довольно таки… Очень либеральная! Кто ворует, у нас тоже не особо…
ПАВЛЕНСКИЙ: Почему же мы здесь тогда сидим? Система! Я бы не сказал, что симпатизирую либеральной системе.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Дмитрий Владимирович, скажите много у нас по 318-й сажают?
ДИНЗЕ: В Москве сажают.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: В Москве за Болотную сажают.
ДИНЗЕ: В Твери посадили нацбола. Парня, который на митинге повздорил с сотрудником полиции.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, может, он какой-нибудь…
А обычных граждан?
ДИНЗЕ: Обычных граждан нет, только если не борзый какой-нибудь.
ПАВЛЕНСКИЙ: Вы все оправдываете! Вы систему оправдываете, человека не оправдываете.
Вы статистическую общность оправдываете. Все наоборот, все перевернуто. Почему?
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Что перевернуто?
ПАВЛЕНСКИЙ: Система, где бумаги главенствуют — оправдывается, человек не оправдывается.
ДИНЗЕ: Нужно сказать, чего ты хочешь. Ты хочешь, наверное, чтобы тебя не трогали?
ПАВЛЕНСКИЙ: Я хочу, чтобы мы говорили объективно. Мы говорим о прецеденте искусства, работа в символическом поле. Так мы бы и разговаривали на этих основаниях.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Записывать-то показания все равно надо. Их надо оценивать. Чего вы их не даете?
ПАВЛЕНСКИЙ: Не даю, потому что не хочу способствовать этому движению бумаги.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: На суде-то все равно будете их давать. Прокурор выступит, последнее слово…
ПАВЛЕНСКИЙ: А может, и не буду, посмотрю еще. Может, я озвучу свою позицию в последнем слове, а может, у меня молчание бу дет последним словом. Я был на судебных процессах, мне неинтересны процессы. Мне интересно, как система работает. Я смотрел на судью — она не судья, так, придаток к этому потоку бумаги.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Так это везде так.
ПАВЛЕНСКИЙ: Одни инструменты. И курсирующие потоки бумаги между различными аппаратами. А над всем этим стоит основа — Уголовно-процессуальный кодекс. Но это же не Абсолют. Я думаю, объективно эта книга была написана для определения степени вины и наказания. Это же частность, а вторгается в область искусства, например. Я понимаю, если бы я этот мост сжег или разрушил. Был мост — и нет!
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Вандализм не по ущербу оценивается. Дымило там, оставило копоть. Поэтому и состав такой, преступление нетяжкое.
ДИНЗЕ: Слушайте, у нас тогда любой пожар идет по совокупности со 167-й, и по совокупности вандализм.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Если бы стоял где-нибудь на проспекте Стачек. Или на КАДе стоял, поджигал…
ПАВЛЕНСКИЙ: Я работал с символическими элементами.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Почему с символическими элементами именно на объекте культурного наследия? Могли бы поехать там на КАД и там…
ДИНЗЕ: В Твери посадили нацбола. Парня, который на митинге повздорил с сотрудником полиции.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, может, он какой-нибудь… А обычных граждан?
ДИНЗЕ: Обычных граждан нет, только если не борзый какой-нибудь.