А ведь и правда, здорово придумано! Не отрицая того, что русские - вор на воре, никакого закона в стране нет, автор все равно талантливо создает весьма привлекательный образ России, только как бы «от обратного». Диву даешься.
Здесь мы выходим на еще одну удивительную особенность русской интеллигенции.
Оправдание преступников
- А ты!… Ты - вор! Джен-тель-мен удачи… Украл, выпил - в тюрьму! Украл, выпил - в тюрьму! Романтика!
Русская интеллигенция исстари вообще не очень видела разницу между добропорядочным гражданином и жуликом. Для городских интеллигентов вор, крестьянин, рабочий, мещанин, купец как-то не сильно различались. Все они сливались в одну смутную массу «народ», и по одним легко судили о других.
Хитров рынок и его обитатели. 1900-е гг. Почитайте Гиляровского «Москва и москвичи» о Хитровке. Погуляйте потом в районе Солянки-Маросейки-набережной Яузы теплой летней ночью. Не поверите, как говорил бессмертный НТВшный Хрюн: «Вставляет»
Гиляровский описывает поразительную вещь, как московские «интеллигенты» умилительно просят его съездить с ними на Хитровку, Кулаковку, в притоны Сухаревки, в разного рода подозрительные кабаки и сомнительные кварталы для того, чтобы… пообщаться с отбросами общества: нищими, ворами и бродягами.[12] Своего рода «хождение в народ», правда, очень комфортное - близко от дома, ночуем «у себя», - дешево и сердито.
Здесь действительно некое отличие российского интеллигента от европейца: никогда бы не пришло в голову британцу искать общения с народом на «Дворе отбросов», а французу - на «Дворе чудес».[13]
Зато русские современники Гиляровского почему-то искали «настоящий народ» на Хитровом рынке и, видимо, судили о нем также по обитателям этого мрачного места.
Вспомним, что и народники конца XIX века считали бродяг и воров самой обычной частью народа. Соответственно, они и народу легко приписывали такое же отношение к блатному миру. Хотя сам народ, особенно крестьяне, надо думать, были с ними совершенно не согласны.
Можно привести много самых фантастических представлений, которые городские умники приписывали народу. Взять хотя бы отношение к Степану Разину. В русском «трудовом крестьянстве» вообще-то никогда не жаловали уголовных, и многократный убийца и грабитель Степан Разин никогда не был народным героем, образцом для подражания и объектом восхищения. Никто и никогда в деревне не пел о нем песен и с почетом его не вспоминал, и «подвигов» его не собирался воспроизводить. В народном сознании Степан - разбойник и страшный преступник, поправший все законы божеские и человеческие.
В середине XIX века русские фольклористы собирают сказания народа и обнаруживают: нет на самом деле никаких ни сказок, ни былин, ни историй о «положительном» народном герое Стеньке Разине-казаке. Есть устрашающие истории о его жестокости, о кровавых и мрачных деяниях. Народная молва помещала Разина строго в аду, и наказание ему было определено под стать грехам: вечно грызть раскаленные кирпичи.
И что же? Интеллигенция устыдилась и одумалась? Нет. Напротив, она создала странный романтический культ разбойника.
История такая. В книге голландского ремесленника Яна Янсена Стрейса (или Стрюйса) «Три путешествия» описано, как Степан Разин утопил в Волге некую персидскую княжну. Книга издавалась во времена Алексея Михайловича Романова в Амстердаме, потом ее перевели на многие языки. На русском книга вышла в Москве только в 1935 году.[14] Этот Стрейс с 1668 года работал парусным мастером в России и находился в Астрахани во время разинского бунта.
В 1824 году в журнале «Северный Архив» в статье о путешествии Стрейса был воспроизведен фрагмент из его книги: «…Мы видели его [С. Разина] на шлюпке, раскрашенной и отчасти покрытой позолотой, пирующего с некоторыми из своих подчиненных. Подле него была дочь одного персидского хана, которую он с братом похитил из родительского дома во время своих набегов на Кавказ. Распаленный вином, он сел на край шлюпки и, задумчиво поглядев на реку, вдруг вскрикнул: „Волга славная! Ты доставила мне золото, серебро и разные драгоценности, ты меня взлелеяла и вскормила, ты - начало моего счастья и славы, а я, неблагодарный, ничем еще не воздал тебе. Прими же теперь достойную тебе жертву!“ С сим словом схватил он несчастную персиянку, которой все преступление состояло в том, что она покорилась буйным желаниям разбойника, и бросил ее в волны. Впрочем, Стенька приходил в подобные исступления только после пиров, когда вино затемняло в нем рассудок и воспламеняло страсти. Вообще он соблюдал порядок в своей шайке и строго наказывал прелюбодеяние».[15]
Б. Кустодиев «Степан Разин». 1918 г.
История, что и говорить, впечатляющая. К сюжету обращались не раз, в том числе и А. С. Пушкин.
… «Как на лодке гребцы удалые,
Казаки, ребята молодые.
На корме сидит сам хозяин,
Сам хозяин, грозен Стенька Разин,
Перед ним красная девица,
Полоненная персидская царевна.
Не глядит Стенька Разин на царевну,
А глядит на матушку на Волгу.
Как промолвит грозен Стенька Разин:
„Ой ты гой еси, Волга, мать родная!
С глупых лет меня ты воспоила,
В долгу ночь баюкала, качала,
В волновую погоду выносила.
За меня ли молодца не дремала,
Казаков моих добром наделила.
Что ничем тебя еще мы не дарили“.
Как вскочил тут грозен Стенька Разин,
Подхватил персидскую царевну,
В волны бросил красную девицу,
Волге-матушке ею поклонился».
Но его «Песни о Стеньке Разине» распространения не получили.
«Ту самую», впитанную с молоком матери каждым русским человеком песню о Разине, живописующую убийство ни в чем не повинной девушки, начали петь после того, как Д. Садовников, популярный в те годы фольклорист, этнограф и поэт, создал два цикла стихов о Степане Разине: «Из волжских преданий о Стеньке Разине» и «Песни о Стеньке Разине».
Популярной песня стала уже в конце XIX века. Ее пели такие знаменитости, как Федор Шаляпин и Надежда Пле-вицкая. Если задуматься над текстом и смыслом, это очень странная песня.
Василий Суриков во время работы над картиной «Степан Разин». 1906 г. Большевистские историки продолжили либеральную традицию интеллигенции XIX в. Сотворили из серийного убийцы Разина икону борца за народное счастье.
Из-за острова на стрежень, На простор речной волны Выплывают расписные, Острогрудые челны.
Уже чепуха: обычные речные корабли-струги, с палубами и мачтами, несущими паруса, почему-то названы «челнами». Никогда не назвали бы их так люди XVII века, в том числе соратники Разина. Но это как раз ерунда. Дальше - больше.
На переднем Стенька Разин,
Обнявшись, сидит с княжной,
Свадьбу новую справляет,
Сам веселый и хмельной.
А она, закрывши очи,
Ни жива и ни мертва,
Молча слушает хмельные
Атамановы слова.
В описании Стрейса атаман Разин утопил княжну, принося Волге своего рода человеческую жертву, мрачное языческое жертвоприношение. Однако у Садовникова иначе. У него дружина, соратники, усомнились: а может, их вождь уже не с ними? Может, очарованный прелестями княжны, уже не как раньше, не «разделяет их общие интересы»?!
Позади их слышен ропот: -
Нас на бабу променял,
Только ночь с ней провожжался,
Сам наутро бабой стал.
Чего ради ропот-то? По какому поводу? Само по себе такое злобно-негативное отношение к женщине вовсе не характерно ни для крестьян, ни для казаков, ни тем более для дворян. Ни для кого. Страх, что, влюбившись, вожак «обабится», струсит, потеряет мужские качества, свойственен[17] только одной категории людей - уголовникам.
Но в песне эта психология не отрицается, не осуждается - она приветствуется. Разин ее разделяет полностью и целиком.
Этот ропот и насмешки
Слышит грозный атаман
И могучею рукою
Обнял персиянки стан.
Брови черные сошлися -
Надвигается гроза,
Алой кровью налилися
Атамановы глаза.
- Ничего не пожалею,
Буйну голову отдам, -
Раздается голос властный
По окрестным берегам.
- Волга-Волга, мать родная,
Волга, русская река,
Не видала ты подарка
От донского казака!
Чтобы не было раздора
Между вольными людьми,
Волга, Волга, мать родная,
На, красавицу прими!
Мощным взмахом поднимает
Он красавицу-княжну
И за борт ее бросает
В набежавшую волну.
- Что ж вы, братцы, приуныли?
Эй ты, Филька, черт, пляши!
Грянем песню удалую
На помин ее души!
Уверяю вас, крестьяне к таким описаниям относились совсем иначе, чем народовольцы.
Явно по мотивам подобных песенок и картина Сурикова: Разин на ней тоже выведен эдаким положительным народным героем. Сидит в элегическом раздумье, наверное, о тяжелой народной доле и как бы ее облегчить. Впрочем, может, просто с похмелья дремлет.
Или вот песня «Утес», творение полузабытого писателя А. А. Навроцкого. «Утес Стеньки Разина» сочинен в 1870 году. В 1896 году сам автор положил стихи на музыку, и они стали «народной песней, широко распространенной в революционных кругах».