ДАРЕК. Почему вам это так важно, пан адвокат?
ЛАБРАДОР. Скажу прямо. Такие, как ты, должны быть там (показывает рукой себе за спину, на окно, на мир за окном).
Дарек еще раз смотрит на газету.
ДАРЕК. Там я буду куда более одинок. А здесь нет.
ЛАБРАДОР. Я думал, ты не ищешь легких путей. Пообедаешь сегодня?
ДАРЕК. Нет. Как Ася? Вы ведь ее видели…
ЛАБРАДОР. У тебя чудесная жена, сынок. Можешь тут сидеть, но ничего не изменится.
Уля лежит поперек широкого дивана, постельное белье смято. Она медленно, пуговица за пуговицей, расстегивает мужскую рубашку, в которой обычно спит. Антек напряженно за ней наблюдает.
Уля прикрывает глаза, какое-то время лежит не двигаясь, затем слегка касается одной, потом другой груди. Смачивает слюной палец и продолжает касания, пока соски не становятся твердыми. Затем раздвигает ноги и начинает мастурбировать, сперва медленно, затем все более интенсивно. Это длится долго. Дыхание учащается, она тихонько стонет. Антек приближается к ней и в какой-то момент оказывается прямо над ее лицом. У Ули закрыты глаза, полуоткрыт рот, сквозь учащенное дыхание мы все отчетливей слышим сливающиеся со стоном слова.
УЛЯ. Антек… Антек… Антек… Антек… Антек…
Вдруг она слышит, как Яцек кричит во сне.
ЯЦЕК. Папа! Папа! (Просыпается. Зовет.) Мама!
Уля встает, торопливо застегивает рубашку и бежит в комнату Яцека. Зажигает свет. Яцек быстро поворачивается к ней спиной – как будто спит. Она склоняется над ним.
УЛЯ. Что-то страшное приснилось?
Яцек под одеялом мотает головой: нет.
УЛЯ. Но что-то приснилось?
Яцек кивает: да. Уля медленно стаскивает одеяло. Яцек поворачивается так же быстро, как до того отвернулся, и прижимается к ней.
УЛЯ. Что это было? Скажи маме, что тебе приснилось. (Яцек лишь сильнее прижимается.) Не хочешь?
ЯЦЕК (тихонько, на ушко). Хочу… Вы с папой… Вы с папой.
УЛЯ. Хороший сон…
ЯЦЕК. Как-то раз ночью я проснулся и встал. У вас горел свет. Папа лежал на тебе, ты была голая, и папа тоже был голый, вы целовались и еще… (Замолкает. Уля тоже молчит. Лежат в обнимку.) И сейчас мне снилось то же самое. Что это, мама?
УЛЯ. Папа нас очень любит, детка, поэтому тебе это снится.
ЯЦЕК. Но что вы делали?
УЛЯ. Когда-нибудь обязательно поймешь… Папа прижимается ко мне… это любовь. Ты родился, потому что мы с папой любили друг друга. А теперь ты меня любишь и тоже прижимаешься, обнимаешь меня.
ЯЦЕК. А я могу делать с тобой, как папа? Так же?
УЛЯ. Нет, малыш, нет. Так – нет… Так делают только родители.
Антек возвращается в комнату и садится на диван, на котором Уля оставила смятое постельное белье.
За слабо освещенным столом сидит старый, усталый Лабрадор. Кажется, он замер или уснул, рука, которой он поддерживает голову, не шелохнется. Это продолжается так долго, что мы не предполагаем, что в комнате есть кто-то, кроме него. Однако есть.
МЕТЕК. Что-то еще, пан адвокат?
ЛАБРАДОР. Ничего. Ты должен донести до него, что это третий вариант. Мое предложение он отверг. Стратегия Антека… В ней был весь Антек, но Антека нет… Ну а этот третий вариант вытекает из его собственного поведения как логичное продолжение… (На мгновение замолкает, не смотрит на Метека, погрузился в себя.) Будет честно, если мы ему это предложим. А он сам решит.
МЕТЕК. А вы, что вы ему говорили?
ЛАБРАДОР. Правду. Что он отличный парень, что должен выдержать, выстоять, набраться сил, а не терять время на чтение газет. Но он хочет страдать. Такие люди должны быть, чтобы другие могли стать лучше, чтобы хотя бы стремились. Но я адвокат. Кто мы с тобой, Метек?
МЕТЕК. Защитники.
ЛАБРАДОР. Я занимаюсь этим уже сорок пять лет и только сейчас начинаю задавать себе главные вопросы. От чего мы защищаем? От кого?
МЕТЕК. Может, не стоило брать это дело, пан адвокат?
ЛАБРАДОР. Стоило, Метек. Ты когда-нибудь замечал, что нас одинаково зовут?
МЕТЕК. Я все время об этом думаю, пан адвокат.
Лабрадор смотрит на Метека, не понимая, пошутил ли тот или он на самом деле не знает своего практиканта.
ЛАБРАДОР. И скажи, что его жена в безопасности, что она справится. Дочка вернулась в садик, им будет на что жить… Чтобы он не беспокоился.
Дарек похудел, но не выглядит изможденным – голодовка, даже двухнедельная, не так уж отражается на лице, как принято считать. Он немного ослаб.
МЕТЕК. Адвокат Лабрадор устал. Он пытается защищать вас своими методами, которые выработаны годами, но вы не даете. Грядут суровые, бескомпромиссные времена, и если вы хотите быть последовательным, вам надо кричать. Не обращайте внимание на решетки на окнах. Отсюда тоже слышно. Пусть люди чувствуют себя мерзавцами, пусть их мучает совесть. Хотят спокойствия – пусть за него платят.
У Метека горят глаза. Он преобразился, от былой беспомощности не осталось и следа. Дарек внимательно на него смотрит.
МЕТЕК. Послушайте. Вы скажете так: “Да, я признаю вину. Я организовал забастовку, потому что намерен бороться. Если я о чем и жалею, то о том, что так поздно это понял”. Скажете, что отдельные проблемы на предприятии были только предлогом, что вы боролись за большее и люди вас поддержали и хотели, чтобы вы возглавили забастовку, потому что не всем хватало мужества сделать это. А вам хватило, и вы встали во главе. И не жалеете об этом. На любое обвинение можете требовать: “Докажите”. Если спросят, отказываетесь ли вы отвечать, говорите: “Нет, не отказываюсь”. Это должен был быть обычный, рядовой суд. Можно будет пригласить пару человек, попробовать позвать зарубежных корреспондентов. Не пустят их – и прекрасно. Все начнут подозревать, что дело важное, и одни, и другие… По Варшаве пойдут пересуды… Знаете, как говорят в Кракове? (Дарек не знает.) Трезвон пойдет… Пойдет трезвон по Варшаве. А потом защита произнесет такую речь: “Уважаемый суд! Я не прошу поблажек для подсудимого, он в них не нуждается. Подсудимый – маленький человек, таких людей в Польше – тысячи, сотни тысяч, для таких маленьких людей не хватит ни судов, ни тюрем. Но подсудимый не только маленький человек: он еще и человек смелый. И его пример заразителен, как чума. Поэтому подсудимый опасен. Ведь он говорит правду, которую хотят слышать люди. И правда эта пройдет сквозь тюремные стены. И уважаемый суд, чья работа исключительно важна и похвальна, не способен этому помешать. Эта неспособность, эта беспомощность могут вызывать ярость, но подсудимый к этой ярости готов…”
Метек наблюдает за эффектом, который произвел. Дарек сосредоточен, серьезен, обдумывает услышанное.
ДАРЕК. Вы предлагаете воевать, да?
МЕТЕК. А вы что делаете?
ДАРЕК. Адвокат Зиро считал, что нужно искать понимания. Что обе стороны должны протереть очки. И постараться найти выход… и взаимопонимание. Он считал, что так можно не потерять себя… и спасти ситуацию. А адвокат Лабрадор все повторял, что нет доказательств.
МЕТЕК. Это лирика. А Лабрадор – прагматик, насколько это у нас возможно. Но я показываю вам третий путь. Вы бастовали затем, чтобы разрушить систему. Так и скажите это.
ДАРЕК. Не за этим… Да нет.
МЕТЕК. А зачем?
ДАРЕК. Коллегу с работы выгнали.
МЕТЕК. Этого мало. Мало. Все равно, понимаете вы это или нет – вы хотели разрушить систему. Если уж хотите сидеть – сидите за что-то. Иначе мы все выстроимся в одну очередь и будем радоваться, что купили мыло.
Дарек бледен, молчит. Его утомил этот разговор. Может, потому что он его не ожидал?
МЕТЕК. Вы ничего не едите?
ДАРЕК. Нет.
МЕТЕК. Постарайтесь выдержать еще несколько дней. Чем хуже будете выглядеть, тем лучше.
Ночь. В окно пробивается голубой свет фонаря, освещающего тюремный двор. Дарек спит, остальные тоже. У окна стоит Антек, смотрит на спящих. Дарек спит беспокойно, что-то бормочет, вертит головой.
АНТЕК. Надо бы подать ему какой-то знак, чтобы знал, что делать. Да нет, не хочу… Он может выбирать, он пока свободен. Возможность выбирать – самое главное, даже здесь. Ее у него никто не отнимал. А мои возможности, честно говоря, уменьшаются день ото дня. Справится сам. Он хорошо понимает, что ненависть – такая же несвобода, она заставляет нас… Заставляет. А он не хочет, чтобы его заставляли. Ему хочется выбирать. В такие смутные времена наша профессия расцветает. Лабрадор спрашивает: “Кого мы защищаем?” Может быть, судей? Это не парадокс. Мы даем им возможность взглянуть на какие-то вещи по-другому. Защищаем людей от них самих. Пользуемся возможностью черпать силу в силе тех, кто становится нашими клиентами. И благодаря этому способны оценить собственную слабость.
Дарек, не просыпаясь, садится на нары. Сидит с закрытыми глазами, затем медленно опускается на подушку.
АНТЕК. Мне повезло. Я был защитником, что дает массу преимуществ. У тех, кто защищает, руки всегда чисты. За такую роскошь приходилось платить. Я привык искать слабое место – и находил, в том числе в самом себе, в собственной жизни. Сейчас мне легче. Сейчас я мог бы защищать без оглядки на обстоятельства, хотя мне уже не нужно. Я совершенно независим, самостоятелен – идеальное положение, к которому я всегда стремился. Но увы. Чтоб им воспользоваться, нужно быть живым. Жить нужно.
Днем квартира Лабрадора выглядит еще хуже, чем ночью. Видно, что время ее не пощадило. Лабрадор открывает дверь, на пороге стоит Метек. Здороваются, Метек заходит, у него таинственный вид. Раскладывает какие-то бумаги на своем небольшом столике. Лабрадор смотрит на довольного собой Метека с раздражением.