ЖЮЛИ. Не знаю…
САНДРИН. Будете.
ЖЮЛИ смотрит вниз, на большой живот САНДРИН. САНДРИН, чувствуя ее взгляд, кладет руку на живот.
ЖЮЛИ. Это его…
САНДРИН. Да. Но он не знал. Я сама узнала только после аварии… Я никогда не хотела ребенка, но так уж получилось. Теперь хочу.
В этот момент в туалет входит женщина средних лет. ЖЮЛИ и САНДРИН умолкают, но не двигаются с места. Из кабинки доносятся приглушенные звуки. САНДРИН заговорщически улыбается ЖЮЛИ, и та волей-неволей улыбается в ответ. Женщина спускает воду, выходит из кабинки, моет руки. Минуту стоит возле гудящей сушилки и уходит.
САНДРИН. У вас есть сигарета?
ЖЮЛИ достает пачку сигарет, протягивает САНДРИН. Кивком указывает на живот.
ЖЮЛИ. Не вредно?
САНДРИН мягко улыбается и закуривает.
САНДРИН. Хотите знать, когда и где он со мной спал? Как часто?
ЖЮЛИ. Нет…
САНДРИН. Вам интересно, любил ли он меня?
ЖЮЛИ. Да. Именно это я и хотела спросить. Но сейчас уже незачем. Я знаю, что да.
САНДРИН. Да. Правда.
ЖЮЛИ идет к двери. САНДРИН ее останавливает.
САНДРИН. Жюли…
ЖЮЛИ смотрит на нее.
САНДРИН. Вы будете меня ненавидеть?
ЖЮЛИ неопределенно качает головой и, выйдя из туалета, сильно хлопает дверью.
Турникет проглатывает и выплевывает билет. Рука ЖЮЛИ забирает его.
В течение нескольких секунд КАМЕРА с низкой точки держит в кадре толпу на перроне. Со страшным грохотом на КАМЕРУ наезжает поезд метро, вагоны катятся над нами. Останавливаются. Затем снова трогаются.
Битком набитый вагон. Мы минуем десяток лиц и добираемся до стоящей в толпе, стиснутой со всех сторон ЖЮЛИ. Поезд метро выезжает из-под земли. Неестественно светлый кадр: оживленный город. В таком же пересвеченном кадре – лицо ЖЮЛИ.
ЖЮЛИ входит в ворота уже знакомого нам дома престарелых. Идет вдоль здания, подходит к окну, выходящему в парк. Приникает к стеклу. В центре комнаты в удобном кресле сидит МАТЬ и увлеченно смотрит телевизор. ЖЮЛИ переводит взгляд на экран. Телевизор стоит к ней углом, он развернут к МАТЕРИ. На экране узнаваемый пейзаж Манхэттена. Спустя мгновение ЖЮЛИ понимает, о чем передача. Между верхушками небоскребов натянут канат. На канат ступает человек и, балансируя в десятках этажей над землей, шаг за шагом продвигается вперед. МАТЬ с волнением подается к телевизору. Со слезами на глазах ЖЮЛИ смотрит на нее еще мгновение, потом отходит от окна. Выходит из ворот и исчезает в уже темной в этот час аллее.
Темно. Раздается звонок в дверь. После второго, длинного, звонка дверь открывается. В светлом прямоугольнике – ЖЮЛИ на пороге квартиры ОЛИВЬЕ.
ОЛИВЬЕ. Входите. Прошу вас…
ЖЮЛИ стоит неподвижно.
ОЛИВЬЕ. Что-то случилось?
ЖЮЛИ отрицательно мотает головой, но не двигается с места.
ОЛИВЬЕ. Вы с ней виделись?
ЖЮЛИ. Да.
ОЛИВЬЕ ждет, ожидая, что ЖЮЛИ захочет рассказать ему об этой встрече. ЖЮЛИ, вероятно, ждет, что скажет ОЛИВЬЕ по поводу того, о чем она узнала только что, а он, по-видимому, знал давно. Но ничего этого не происходит. ЖЮЛИ спрашивает.
ЖЮЛИ. Вы продвинулись?
ОЛИВЬЕ. Да.
ЖЮЛИ. Покажете?
ОЛИВЬЕ. Покажу…
ЖЮЛИ входит в квартиру, сбрасывает куртку и направляется прямо к роялю, на котором разложены ноты, письменные принадлежности, стоит чашка кофе, лежит пачка сигарет. ОЛИВЬЕ делает движение, вероятно собираясь предложить ЖЮЛИ что-нибудь выпить, но та отрицательно качает головой.
ЖЮЛИ. В свое время… вы настаивали, чтобы я взяла у вас папку с бумагами Патрика.
ОЛИВЬЕ. А вы не захотели.
ЖЮЛИ. Не захотела. Если бы я ее взяла… Эти фотографии были в папке?
ОЛИВЬЕ кивает.
ЖЮЛИ. Если бы я ее взяла, то сразу бы и узнала. Если бы сожгла бумаги, не просмотрев, не узнала бы никогда.
ОЛИВЬЕ. Пожалуй.
ЖЮЛИ неожиданно улыбается. Закуривает.
ЖЮЛИ. Может, хорошо, что так вышло. Сыграете мне? То, что вы сделали.
ОЛИВЬЕ садится к роялю и берет несколько первых нот. ЖЮЛИ подается вперед, чтобы видеть партитуру на подставке. ОЛИВЬЕ протягивает ей ноты.
ОЛИВЬЕ. Я все помню.
ЖЮЛИ: Да, конечно. Вы всегда все помнили.
ЖЮЛИ смотрит на густо исписанную партитуру. Мы слышим несколько начальных тактов, потом вопрос ЖЮЛИ.
ЖЮЛИ (за кадром). Это басы?
ОЛИВЬЕ (за кадром). Альты.
ЖЮЛИ (за кадром). Может, еще раз? С начала…
Оливье перестает играть (за кадром), и мы видим палец ЖЮЛИ, возвращающийся к началу строки. Слышим альты; рука ЖЮЛИ движется по строчкам одновременно с развитием мелодии. Это продолжается секунд семь.
ОЛИВЬЕ (за кадром). И теперь…
В этот момент палец ЖЮЛИ добирается до места, где в партитуре начинаются партии всех инструментов. Вступает оркестр. Звучит красивая мощная музыка. Несколько секунд мы слушаем ее, глядя на ноты. Потом видим лица ЖЮЛИ и ОЛИВЬЕ. ЖЮЛИ останавливает ОЛИВЬЕ.
ЖЮЛИ. Минутку…
Едва ОЛИВЬЕ убирает пальцы с клавиш, оркестр умолкает.
ЖЮЛИ. А если попробовать более легко? Без этих ударов…
ОЛИВЬЕ касается клавиш, и вновь звучит оркестр – мелодия проясняется. Нет гула ударных. ЖЮЛИ и ОЛИВЬЕ сосредоточенно слушают.
ЖЮЛИ: А без труб?
Партия труб исчезает.
ЖЮЛИ. Нет. Одну оставьте.
В оркестре остается одна труба.
ЖЮЛИ. Скрипки потише. Sul-ponticello…
Звук скрипок становится призрачным.
ЖЮЛИ. Лучше sul-tasto.
Теперь скрипки звучат великолепно. И вся музыка зазвучала очень благородно, чисто. ЖЮЛИ, слушая, слегка взмахивает рукой, словно дирижируя.
ЖЮЛИ. Заменим рояль.
ОЛИВЬЕ. На что?
ЖЮЛИ, прислушиваясь, задумывается.
ЖЮЛИ. На флейту. Начиная с буквы “А”.
Музыка умолкает, палец ЖЮЛИ отступает на несколько тактов назад и продолжает движение уже вместе с флейтой как солирующим инструментом. Флейта повторяет мотив, который ЖЮЛИ и ОЛИВЬЕ когда-то слышали в кафе. Сейчас, в оркестре, он звучит тревожно, очень красиво.
ЖЮЛИ. А теперь… Пауза.
Музыка смолкает.
ЖЮЛИ. Вот… слышите? Тишина.
По знаку ЖЮЛИ снова вступает оркестр. Музыка звучит еще секунд двадцать, затем ОЛИВЬЕ перестает играть.
ОЛИВЬЕ. Это все, что я сделал.
ЖЮЛИ. А финал?
ОЛИВЬЕ. Не знаю.
ЖЮЛИ. Была одна страничка…
ОЛИВЬЕ просматривает листы партитуры с синими пометками, до сих пор лежавшие в стороне. Там, разумеется, никакой странички нет. ЖЮЛИ понимает, что ее и не может быть. К переписчице нот эта страница не попадала. ЖЮЛИ останавливает ОЛИВЬЕ.
ЖЮЛИ. Ее там нет. Она у меня. Я забыла.
Достает из сумки и расправляет сложенный вчетверо листок нотной бумаги.
ЖЮЛИ. Это контрапункт, тема которого должна была появиться в финале.
ОЛИВЬЕ читает ноты. Улыбается.
ОЛИВЬЕ. Ван ден Буденмайер?
ЖЮЛИ. Вы знаете, как он его любил. Не только за музыку. Вся эта трагическая жизнь, предчувствие беды… Патрик хотел напомнить о нем в финале. Сказал мне: это memento. Подумайте, Оливье, как бы использовать.
ОЛИВЬЕ поднимает глаза. Протягивает листок ЖЮЛИ. ЖЮЛИ улыбается, но качает головой. Листок остается в руке ОЛИВЬЕ.
ОЛИВЬЕ. Спасибо.
ЖЮЛИ становится серьезной.
ЖЮЛИ. Вы видитесь с нашим адвокатом?
ОЛИВЬЕ. Время от времени…
ЖЮЛИ. Не знаете, он продал дом?
ОЛИВЬЕ. Не знаю. Вряд ли, иначе бы мне позвонил.
ЖЮЛИ. Скажите ему, чтобы пока не продавал.
ОЛИВЬЕ. Хорошо…
С любопытством смотрит на ЖЮЛИ. ЖЮЛИ машет рукой.
ЖЮЛИ. Неважно. Если вам удастся все это объединить…
Указывает на партитуры Патрика и Оливье и нотный листок, который ОЛИВЬЕ продолжает держать в руке.
ЖЮЛИ. Покажете мне?
ОЛИВЬЕ. Конечно покажу.
ЖЮЛИ. Мне бы хотелось посмотреть в спокойной обстановке. У себя дома. Вы знаете, где я живу. Этаж последний.
ОЛИВЬЕ. Я вам привезу.
ЖЮЛИ перед своим домом. Она давно тут не была. Смотрит на дом и на дорогу, явно кого-то ожидая. САДОВНИК открывает ставни на первом этаже. Перед распахнутыми воротами неуверенно тормозит маленькая машина. Водитель проверяет номер дома или замечает ЖЮЛИ, потому что автомобиль разворачивается, медленно въезжает в ворота и останавливается рядом с ней. Из машины выходит САНДРИН. Они здороваются.
ЖЮЛИ. Вы тут бывали?
САНДРИН. Никогда.
ЖЮЛИ кивает, так она и думала. САДОВНИК теперь открывает ставни на втором этаже, поблескивают стекла.
САНДРИН. Я думала, вы больше не захотите меня видеть…
ЖЮЛИ. Но я захотела. Хочу вам кое-что показать.
Они идут к дому. На ступеньках сталкиваются с САДОВНИКОМ.