У тебя есть чувство, что поколение твоей дочери утратило нечто, что было у предыдущего поколения?
К.К. Не столько утратило, сколько, вероятно, никогда не имело – того ощущения общности, которое было в свое время у нас. Хотя я терпеть не могу эти слова – “общественный”, “общество”, “общественность”. Но просто отмечаю факт: такое ощущение когда-то присутствовало, а теперь его больше нет. Достаточно взглянуть на Женеву.
Т.С. Я только что видел на стоянке машину, облепленную наклейками: “Солидарность”, “Чили”, “Никарагуа”, “Венсеремос” и [71]так далее. Выглядит как призрак из другой эпохи. Карикатура на прошлое. Потому что нет новых лозунгов, связанных с Югославией, Нагорным Карабахом. Международная солидарность превратилась в пустые слова. Не те времена. Марин Кармиц хорошо помнит 68-й год и в интервью нашему журналу размышляет о том, почему никто не снимает фильмов о войне в Югославии. “Когда-то, – он говорит, – кинематограф умел опережать события; майские события в Париже были предвосхищены Годаром”.
К.К. Все это связано с крушением идеологии. Тогда, например, снимали – почти одновременно с самими событиями – фильмы об Алжире. Но они делались во имя чего-то. Фильмов о Югославии нет, потому что неизвестно, во имя чего их снимать. Во имя какой высшей цели. Просто констатировать, что совершается варварство, что это бесчеловечно, это нарушение прав человека – цель слишком слабая, слишком очевидная. А с другой стороны, журналисты и телевидение, манипулируя фактами, способствуют распространению безразличия. Мы все все знаем, но ничего от этого не меняется.
Т.С. Идеи свободы, равенства, братства уже давно разграблены партиями, присвоены сражающимися друг с другом группировками.
К.К. Эти лозунги разделяют, а не объединяют. Каждая из сторон конфликта – а мир сегодня терзают сотни таких конфликтов – скажет, что сражается за свободу и хочет равенства и братства.
Т.С. То есть, по-твоему, сегодня невозможно снять честный политический фильм, основанный на общечеловеческих ценностях?
К.К. Тут, пожалуй, дело в том, чтобы найти верный язык, коснуться той области чувств, которая еще не разрушена, не загажена пластиком, не омертвела. Вопрос, как до нее добраться.
Т.С. К слову: к какой сфере ты обращаешься посредством своих фильмов?
К.К. К живому чувству; не к “общественному” или “политическому”, а к той области бессознательных переживаний, в существовании которых люди часто стесняются признаться.
Т.С. Недавно я встретил статью Петера Хандке о том, каким блаженством было в шестидесятые годы возвращаться домой из кинотеатра: только что увиденный фильм не отпускал, шел следом. Должен сказать, “Короткий фильм об убийстве” ходит за мной до сих пор – правда, трудно назвать это именно блаженством – по Краковскому предместью, хотя нет уже забора у отеля “Бристоль”, а угловое кафе в “Европейском” стало более фешенебельным. Есть ли сегодня у молодежи фильмы, которые ее не отпускают? Во всяком случае, это стало явлением несравнимо более редким.
К.К. Все дело в том, чтобы подобрать ключ. Дверь есть. Замок есть. Просто нужно дверь открыть. Я утверждаю это, несмотря на весь свой пессимизм. Я действительно считаю, что дверь существует, что ее можно открыть и что за этой дверью что-то есть. И думаю, если в нашу эпоху общего кризиса культуры поговорить с каким-нибудь серьезным писателем или поэтом, они скажут то же самое. Единственный вопрос, который сегодня стоит перед нами, – где этот ключ.
КШИШТОФ КЕСЬЛЁВСКИЙ
КШИШТОФ ПЕСЕВИЧ
Три цвета. Красный
Сценарий (четвертая версия)
Перевод Ирины Адельгейм и Ксении Старосельской
Палец нажимает двенадцать цифр на телефоне. КАМЕРА быстро панорамирует по телефонному шнуру вслед за побежавшим сигналом.
Слышен звук соединения, КАМЕРА стремительно движется вдоль бесконечных, сложно переплетающихся телефонных кабелей, минуя телефонные узлы, электронные устройства коммутации. Зажигаются лампочки, переключаются реле, мигают огоньки. Слышны телефонные разговоры на разных языках, их все больше, они накладываются друг на друга, так что слов не разобрать. Потом КАМЕРА, следуя за проложенными по земле толстыми кабелями (идет дождь), погружается в море. Нарастающий шум соединений и разговоров. Ад. КАМЕРА выныривает из моря, светит солнце, КАМЕРА оказывается в туннеле, набитом толстыми кабелями и проводами, мигают огоньки телефонной станции. КАМЕРА резко останавливается.
На этом фоне – ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ТИТРЫ ФИЛЬМА
Слышен сигнал “занято”. КАМЕРА стремительно пускается в обратный путь. С огромной скоростью минует сплетения кабелей, телефонные узлы, вместе с сигналом “занято” возвращаясь к телефону, на котором в начале сцены набирали номер.
Мужская рука кладет, а затем снова поднимает трубку. Палец нажимает кнопку с первой цифрой номера.
ОГЮСТ (лет тридцати) уже в пальто, на столе – остатки завтрака. В спешке собирает по комнате книги и составляет в стопку. Небольшую. Одна книга обнаруживается возле незастеленной кровати. Последнюю ОГЮСТ снимает с полки. Перетягивает книги резинкой, наскоро пробует, прочная ли, ставит стопку на стол. Проверяет, сколько сигарет осталось в пачке, и прячет ее в карман. Находит длинный ярко-красный поводок и пристегивает к ошейнику небольшого черного лохматого пса, с нетерпением предвкушающего прогулку. Выходят из квартиры.
ОГЮСТ сбегает по ступенькам, по обыкновению проверяет почтовый ящик, пес натягивает поводок. ОГЮСТ открывает дверь подъезда. Выходят на улицу.
ОГЮСТ и пес на красном поводке перебегают улицу. Солнечно, после недавнего дождя сверкают лужи. Псу не терпится добраться до небольшого сквера. Когда проходят мимо одного из домов на противоположной стороне улицы, КАМЕРА выпускает их из виду, останавливаясь на этом доме. Слышен звонок телефона. КАМЕРА движется вверх, на мгновение задерживается на телефонной будке, продолжает подъем и, достигнув окна четвертого этажа, въезжает внутрь. По мере подъема КАМЕРЫ телефонные звонки слышны все громче.
КАМЕРА въезжает в квартиру ВАЛЕНТИН и, двигаясь на звук телефона, приближается к аппарату. После шестого звонка включается автоответчик.
ВАЛЕНТИН (за кадром). Добрый день, это Валентин. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.
Слышен сигнал, затем мужской голос.
МИШЕЛЬ (за кадром). Валентин… Валентин, ты дома? Валентин!
Уже кажется, в квартире никого, когда над телефоном появляется улыбающееся лицо ВАЛЕНТИН. Она снимает трубку, продолжая есть из пластикового стаканчика йогурт с кусочками банана. Мы успеваем заметить, что на стаканчике нарисованы две красные вишенки.
ВАЛЕНТИН. Я здесь, Мишель. Завтракаю.
Проглатывает йогурт.
МИШЕЛЬ (за кадром). Только что было занято. Теперь автоответчик. Ты одна?
ВАЛЕНТИН. Одна.
МИШЕЛЬ (за кадром). Совсем одна?
ВАЛЕНТИН. Совсем. Было занято, потому что звонили из агентства. Договорились насчет съемок. Когда ты приехал?
МИШЕЛЬ. Вчера. Я звонил, но тебя не было. У нас угнали машину. В Польше. Со всем, что там было, – паспортами, деньгами…
ВАЛЕНТИН. И как же вы?
МИШЕЛЬ (за кадром). Приютил один славный мужик у себя в офисе. Там хорошие люди…
ВАЛЕНТИН. Мишель… Я вчера сделала такую глупость…
В голосе Мишеля слышится беспокойство.
МИШЕЛЬ (за кадром). Какую?
ВАЛЕНТИН. Я всю ночь спала с твоей курткой. Мне хотелось быть с тобой.
МИШЕЛЬ (за кадром). Сейчас не могу, Валентин.
ВАЛЕНТИН. Я знаю.
ВАЛЕНТИН вытаскивает из незастеленной кровати красную мужскую куртку. Поглядев на часы, начинает собираться, держа трубку беспроводного телефона в руке. Находит сумку, бросает в нее все необходимое, поднимает упавший за стул шарф.
ВАЛЕНТИН. Как у тебя погода?
МИШЕЛЬ (за кадром). Льет, как всегда.
ВАЛЕНТИН смотрит в сторону окна. На деревянном полу – солнечные пятна. КАМЕРА приближается к окну. По другой стороне улицы ОГЮСТ с псом возвращаются домой – издалека можно только догадаться, что это они. Заходят в подъезд.
ВАЛЕНТИН (за кадром). У нас солнце. Уже тепло.
МИШЕЛЬ (за кадром). Что ты делала вечером? Когда я звонил?
ВАЛЕНТИН (за кадром). Была в кино.
МИШЕЛЬ (за кадром). Я позвоню завтра. Может, будешь дома.
ВАЛЕНТИН входит в кадр, затворяет окно.
ВАЛЕНТИН. Буду.
ВАЛЕНТИН кладет трубку. Сунув руку в рукав пальто, небрежно застилает покрывалом кровать. Похоже, человек она не слишком организованный. Бросает поверх несколько разноцветных подушек.
ОГЮСТ, держа в руках стопку перетянутых резинкой книг, выбегает из подъезда и садится в свой джип. Машина трогается, переезжает по автомобильной дорожке через разделительный газон на другую сторону улицы, разворачивается, едет мимо телефонной будки и метров через десять тормозит. Дает задний ход и останавливается возле будки. Не выключая двигатель,