(Шепотом.) Он – читал! Итак, я продам тебе подушку!
Она . Ваше предложение – такое наглое, что даже мне нравится. Жаль, что у меня нет денег. Они меня никогда не любили… Ха-ха-ха! Я всегда их тратила!
Он . Ну что ж, готов на компромисс: кольцо, которым так кокетливо поигрываешь!
Она . У вас хватит совести стащить кольцо с пальца женщины?
Он . Ради моего кота-гения? Вне всяких сомнений.
Она . Хорош гусь… ( Царственно .) Держите… ( Передает кольцо.)
Он . Не гусь, а кот… Подушку вам сегодня принесет «мыслящая курица»!.. Кстати, могу отдать подушку даром, если… Если ты согласишься на Полину!Она только смерила его взглядом.
Ну что ж, назад пути нет! ( Резко меняя тон, церемонно.) Анна Григорьевна, нижайше прошу вспомнить со мной столь дорогие сцены нашей общей жизни: нашу первую встречу… Объяснение в любви… И конечно, наше свадебное путешествие, обернувшееся безумной моей игрой… Наверное, больше мы не успеем, ты ведь должна скоро…
Она . Через десять дней… Только нужно все эти сцены чем-то закончить.
Он . Тем, чем они закончились, – моей смертью!.. Хо-хо-хо! Итак: Любовь – Игра – Смерть! Вся пьеса!
Она . Во время болезни я придумала начало: Анна Григорьевна, старая, со свечой стоит перед конторкой… Она одна в доме… перед нею лежат ее записи… И этот ворох бумаги есть ( горько ) вся ее жизнь. ( Открывает книгу «Воспоминания Анны Григорьевны» и начинает читать .) «В тысяча девятьсот десятом году, живя в полнейшем уединении, я мало-помалу погрузилась душой и мыслями в прошлое, столь счастливое… И это помогло мне забыть… пустоту и бесцельность моей нынешней жизни».
Он . Плачешь?
Она (читает). «Перечитывая записные книжки мужа и свои собственные, я находила в них такие интересные подробности, что мне хотелось немедля их записать, уже не стенографически, а общепонятным языком». (Вытирает слезы.)
Он . Нет! Нет! Ты не так плачешь! Ты себя жалеешь!.. А моя Аня себя никогда не жалела. Она меня жалела… Если бы Аня свиделась со мной через сто лет… разве бы она о себе плакала? Она на грудь мне сначала бросилась бы!.. Она меня спросила бы: «Как ты жил. Федя?..» (Будто отвечая.) «Ах Аня!.. Я теперь – безвестный страдалец. Люби страдальцев, в них правда! Я принес тебе свои стихи. Аня, чтобы ты через них душу мою поняла…» (Протягивает ей тетрадку.) Прочти!
Она (ей скучна эта новая безумная игра – ей очень хочется продолжить чтение «Воспоминаний Анны Григорьевны»). Спасибо, мой друг, спасибо! (Бросает тетрадку на стул.)
Он (сухо). Ты не бережна к моим стихам… А ведь в них теперь – я… Как прежде был в прозе моей… (С достоинством.) Кстати, эти мои стихи – очень дорогая вещь!.. И не надо ими уж так швыряться! Знаешь ли, старуха, что рыжий маг оценил вот эту тетрадь в шестьсот рублей двадцать три копейки?
Она . Ха-ха! (Поняв, что ей не избежать этой новой игры, она решает ее поддержать. Она обожает любую игру. В этом – ее суть.) А почему – двадцать три копейки?
Он . За тетрадь!.. Нет, я не могу отдать тебе такую дорогую вещь. Довольно я транжирил в прошлом веке!.. Знаешь, я лучше прочту свои стихи вслух, а потом тетрадку заберу. (Становится в позу, открывает тетрадь, читает.) Стих первый: «Без поллитры – нет палитры».
Она . Ну?
Он . Все!
Она . Ха-ха-ха!
Он . Я специально прочел, чтобы ты поняла, как я страдаю в этом доме: пить нельзя, ругаться – тоже…
Она . А зачем вам так страдать? По-моему, вы совсем выздоровели… И что вас тут держит, Федя?
Он . Ушел бы! Убег! Но нельзя… «Не могу старуху оставить – Аню мою она должна представить». Это – стих второй!.. Хо-хо-хо! Читаю третий стих: «У меня во рту железный зуб. В грозу боюсь открывать рот, чтобы не попала молния!»
Она . Ха-ха-ха! Браво!
Он . Стих четвертый. Мой самый любимый:Флаг. Крик.
Снег выпал,
И я выпил…
Не поняла, ведьма? С удовольствием поясняю… Я вообще отношусь к своим стихам и картинам демократично… Есть такие гордые художники, поэты: напишут – и понимай как хочешь… А я всегда на обороте картины пишу разъяснение!..
Она . Ха-ха-ха!
Он. И со стихами – тоже… Читаю научный комментарий к прочитанному стиху: «Однажды я шел по улице. Под пальто у меня была… (Вздохнув.) Да!.. И вдруг в небе – я увидел флаг. Он так хорошо реял!.. И на душе у меня оттого была такая благодать – я люблю флаги… И вот тут раздался – крик!.. Я испугался. Думаю: попаду в историю – бить будут, бутылку заберут. И побежал я прочь!И в этот миг пошел снег – чистый, пушистый… И так мне стало стыдно, погано… Открыл я бутылку… и выпил…» Вот и весь стих…
Она . Милый Федя… Добрый Федя…
Он . Какие у тебя глаза стали… Совсем ее глаза… Анины… Вот теперь ты готова… Теперь начинай… А я буду вспоминать… и плакать.
Она ( читает ). «Я вижу себя двадцатилетней девушкой. Ко мне подошел преподаватель стенографии Ольхин и сказал: «Анна Григорьевна, не хотите ли получить стенографическую работу… Работа предполагается у писателя Достоевского – он теперь занят новым романом и хочет писать его при помощи стенографа…»
Он . «В тысяча восемьсот шестьдесят шестом, теснимый кредиторами, продал я право на издание всех моих сочинений спекулянту… плохому человеку, обязавшись для этого издания приготовить новый роман. Условия были кабальные: коли я не доставлю этот новый роман издателю до первого ноября тысяча восемьсот шестьдесят шестого года, то волен он даром издавать все, что я напишу в течение девяти лет, без всякого мне вознаграждения… Было уже начало октября, а за роман я не принимался. Сроку осталось уже менее месяца, когда я решился на эксцентрический, небывалый шаг – продиктовать весь роман стенографу за двадцать шесть дней».
Она . «Четвертого октября тысяча восемьсот шестьдесят шестого года, в знаменательный день первой встречи с будущим мужем, я вышла пораньше из дома… Но чтобы не прийти к Достоевскому ни раньше, ни позже назначенного срока, я шла медленными шагами, все время посматривая на часики… Его дом был большой, со множеством мелких квартир, наполненных купцами и ремесленниками… Он мне сразу напомнил тот дом в «Преступлении и наказании», где жил герой романа Раскольников…»
Он . Хо-хо-хо…
Она . «Квартира тринадцать…»
Он . Квартира тринадцать! Надо же! Я жил в квартире с этим номером!
Она . «… находилась во втором этаже. Служанка попросила меня сесть, сказав, что барин сейчас придет. И вот вышел Федор Михайлович…»Федя поднимается, он бледен и важен.
«С первого взгляда он мне показался довольно старым. Лицо его было бледное и болезненное… Но как только он заговорил – сейчас же стал моложе. И я подумала, что ему навряд ли больше тридцати пяти – тридцати семи…»
Он . Мне было сорок четыре… Мне сейчас тоже сорок четыре… Хо-хо-хо!
Она . «Он был среднего роста, но держался очень прямо. Свежекаштановые, даже рыжеватые волосы были сильно напомажены и приглажены. Но что меня поразило – так это его глаза… Они были разные… И это придавало лицу какое-то загадочное выражение…»
Он . Просто один зрачок у меня был сильно расширен от лекарства. Хо-хо-хо. Разговор пошел отрывочный… Я сразу сказал, что у меня эпилепсия и на днях был припадок… и мне понравилось, что ты не испугалась… Диктовать я был пока решительно не в состоянии…
Она . «В это время вошла служанка и принесла два стакана крепкого, почти черного чаю. На подносе лежали булочки… Мы пили чай… и разговор наш оживился…»
Он . Кстати, хочешь чаю? (Вынимает термос .)
Она . Какой вы молодец… точная обстановка всегда помогает на репетиции.
Он . Только прошу простить… В отличие от того дня – у меня булочек нету… Правда, было варенье, но я его съел…
Она . Ничего, ничего, я люблю чай и без варенья.
Он . Вы без какого варенья больше любите чай – без клубничного или вишневого?
Она . Пожалуй, без клюквенного…
Он . Прошу! Ваш любимый чай – без клюквенного варенья. Итак, «… разговор наш оживился…». Теперь… когда ты все знаешь о нынешнем Феде, я должен все узнать о нынешней Ане…
Она . Я не поняла…
Он . Мне нужно понять страдающее местечко в твоей душе… откуда может взрасти в тебе Анина душа… Без этого нельзя! Расскажи о себе все-все, старуха. (Повторяет.) Итак, «… разговор наш оживился…».
Она . Но это дико… Впрочем, не более, чем все, что тут происходит…Он . И кто же был он – кого ты так любила?
Она (толи издеваясь, толи всерьез). Вы знаете, не помню…
Он . То есть как это можно – не помнить?
Она . Странно, не правда ли?
Он . Это более чем странно…
Она . Стыдно, не так ли? Но выветрилось из памяти вместе с номерами тогдашних телефонов, датами встреч и, главное, – расставаний.
Он . Старуха, тебе придется его вспомнить! Мы начнем «Страшный суд» с двадцатых годов… С твоей юности.
Она . Вы думаете, это возможно?.. В памяти такая свалка-Жизнь, роли… Все вместе… Ха-ха-ха. (Вдруг.) А, черт с вами!
Он . Еще чашечку вашего любимого чая без клюквенного варенья.
Она . Я воспитывалась в богатой семье. Меня с детства окружало только прекрасное: цветы, книги, любовь родителей… Но за окном уже был грозный новый мир… А я была как бы…
Он . Как бы «пришпилена» к этой домашней красоте. Хо-хо-хо!
Она . Я задыхалась!
Он . И тогда появился ОН!
Она . ОН был всегда! Сколько я себя помню, ночью я засыпала – и представляла ЕГО. Днем я видела, что он, как пушкинский Германн, стоит за окном и ждет, ждет… ОН должен был быть непременно актером. Так же, как я… сколько себя помню – готовилась в великие актрисы… И постепенно я стала ненавидеть всю эту домашнюю красоту. Мне захотелось неизвестности… тьмы, в которой… прятался ОН! И однажды поздним вечером… я отворила дверь – и выскользнула в весеннюю ночь. Я шла по ночному городу… задохнувшаяся от свободы и страха девочка! И я знала – знала, что увижу ЕГО!.. И вдруг – я почувствовала руку на плече. Я поняла: предназначенное – свершилось! Я еще не видела ЕГО, но ОН потянул меня – и я уселась в остановившуюся пролетку. Боже мой, тогда еще были пролетки! Лошади помчали, ОН повернул мое лицо – и я вдруг с ужасом разглядела идиотские усы и что-то старое и страшное… ОН цел