Голос Лепорелло (из окна). Люблю.
Д. Ж . Проклятье! Убить мерзавца!Д. Ж. пытается раздвинуть стену, но стена на этот раз недвижна. Тогда он вскакивает на ходули и через окно врывается в комнату. В комнате Анна, Лепорелло, а на подоконнике – Д. Ж.
Анна. Боже мой!
Д. Ж . Убью! (Прыгает в комнату.)
Анна . Не надо! (Пытается загородить своим телом Лепорелло.) Милый! Беги!
Лепорелло . Спокойно, Аннушка… ( Поднимается, драпируясь в одеяло.)
Анна . Нет! (Кричит.) Тебя опять хотят убить! Беги!
Лепорелло . Не пойму, в чем дело, гражданин.
Д. Ж . Подлец. Я – Дон Жуан.Анна в ужасе глядит на Д. Ж.
Лепорелло (спокойно). Ишь ты, а я думал, ты – Евгений Онегин.
Д. Ж . Мерзавец! Подлец!
Лепорелло . А глоткой нас не возьмешь! Мы и не такое слыхали… Ты – логикой! Если ты Дон Жуан – геометрию любить должен! (Хохочет.) Значит, Дон Жуан – никак не меньше? А я кто же тогда, выходит?
Д. Ж . Ты… ты… негодяй!
Лепорелло . Тогда начнем рассуждать. (Визгливо.) Внимание! Аннушка, пошло рассуждение: он – Дон Жуан. Тогда вопрос к нему. (К Д. Ж.) А зачем вы сюда пожаловали, мужчина, поинтересуюсь, да еще так некорректно – через окно?
Д. Ж . Подлец! (Анне.) У меня свидание… с тобой! Как же ты… «Великая любовь». (Задохнулся.)
Лепорелло . Отлично. Значит, у вас свидание? Во сколько же?
Д. Ж . В семь, сукин сын.Анна вскрикнула.
Лепорелло . Тогда, поинтересуюсь, сколько у нас на часах? (Рявкнул.) Тебя спрашивают?!
Д. Ж . (глухо). Полночь.
Лепорелло . Тогда еще вопросик, совсем уже ясный, гражданин… А может ли Дон Жуан опоздать на свидание на пять часов?.. Нет, на час? Нет – на полчаса?.. Нет… на минуту?! (С негодованием.) Бывало ли с ним такое за три тысячи лет? Что же ты молчишь? (Орет.) В Севилье я бежал к тебе, Анна, десять километров в тысяча шестьсот тридцатом году, и кровь так и хлестала, но я поспел… (К Д. Ж.) Что замолчал?
Д. Ж . Ты… ты… лжец!
Лепорелло . Опять ерунду порешь. Бывает ли ложь в любви? Может ли Дон Жуан произнести подобную хреновину? И тут неувязочка, так что придется выяснять личность, а то все под масочкой… ( Срывает с него маску.) Гляди-ка, Аннушка…Дон Жуан закрыл лицо руками, но Лепорелло раздвинул его руки.
Эти набрякшие мешки под глазами… да ты… старая калоша! (Хохочет.) А может ли Дон Жуан быть старым? Ну сам посуди, морда, что молчишь? Погляди-ка мне в глаза, видал? Горят мои глаза! Потому что – орел! Дон Жуан! А у тебя? Слезятся?!
Анна . Но почему я знаю этот голос… Почему я помню… лицо?..
Лепорелло . Но, ласточка! Так он же приходил к тебе от меня три тысячи лет подряд! Он же слова мои приносил вчера! Это же он – мой слуга Лепорелло!
Д. Ж. застонал.Только он у меня немножко стал… того… с приветом, от старости… Дебил!.. Все-таки три тысячи лет служить! И кто его только не бил, сердечного… за эти годы… Ведь так, Сганарель? (Внезапно дает пощечину Д. Ж.) Д. Ж . Ты… ты… ты… (Бросается на Лепорелло.) Лепорелло (легко сбивая его с ног). Но – тихо! Тихо, Калатинион! Я ведь теперь твой хозяин! А? Что? Гармония! (И он начинает беспощадно лупить Д. Ж.) Анна (истерически). Не надо! Я прошу! Лепорелло. Что ты… Это ему хорошо для здоровья. Врачи с поликлиники говорят, что от трепки он в себя приходит! Так, Сганарель? (Анне.) У него три имени: обычно я зову его Сганарель. Ну а когда он ведет себя хорошо, зову ласково – Лепорелло! Ну а когда плохо – Калатинион – от слова «колотить».
Беспощадно лупит Д. Ж. – Д. Ж. падает.
Д. Ж . (хрипло). Не надо бить.
Анна в ужасе смотрит.
Лепорелло . Ну вот и получше пошло дело. (Взглянул на часы.) Принеси-ка портфельчик, Аннушка… В прихожей он… Пора нам.
Анна, оглядываясь на Д. Ж., пятясь, уходит.
Что ж ты, ботинки снять не мог – наследил… А я, честно скажу, боялся! Думал, все-таки ты – Дон Жуан, специалист, тысячи лет практики! Но правду говорил отец в древности: «Не боги горшки обжигают». Я хоть прост, да смекалист. Оказалось, главного ты не знал: за три тысячи лет не понял, тупица. Главное – не стихи. Главное – молчать. Скажи ей: я – Дон Жуан. И – в тряпочку! Дальше она все за тебя выдумает, как ей захочется. Женщины – они такие фантазерки! И не балованные… Все обижаешься?.. Да ты благодарить меня должен! Тебя воскресили, так ты трудись. Не хочешь работать, хочешь думать – освободи место!..
Возвращается Анна с портфелем. Д. Ж. неотрывно глядит на нее.
Анна . Что ты смотришь на меня, старик?
Д. Ж . Я жду, когда ты вспомнишь «великую любовь».
Лепорелло . Ах, ты опять за свое?! (Рванулся.)
Анна . Не надо. Оставь его.Лепорелло остановился.
Я вспомнила. Я расскажу тебе, лакей. «Великая любовь»… это жить им – днем, ночью, на рассвете, задыхаясь в подушку от слез. Это когда сжигает… это когда он опоганил твой дом, убил твое замужество, ограбил твою постель… а-а-а, еще вспомнила: «Великая любовь»… это когда тебя все проклинают! Тысячу лет подряд называют шлюхой! Обвиняют во всем – в том, что из-за тебя сгорела Троя, в том, что плохо учится его ребенок, что погиб твой муж, что его жена дурно выглядит… «Великая любовь» – это снотворное, снотворное… снотворное… и слезы… и больная голова, и желчь во рту… «Великая любовь» – это анализы мочи… и страх… и…
Д. Ж . (в ужасе). Ты… ты…
Анна (прерывая его, кричит). Нет! Я не знаю, кто ты! И я не хочу знать! ( Указывая на Лепорелло.) Но с ним… я так мечтала о великой любви! ( Засмеялась.) А с тобою я ее тотчас вспомнила… Ты украл у меня даже это… За что?! Проклятый старик! Лакей! (Кричит.) Уйди! Уйди! (Бросается к Лепорелло.) Мне спокойно с тобой. Зачем он пришел?
Лепорелло . Все будет хорошо, Аннушка. Ты красивая, с тобою куда хочешь пойти не стыдно. Все будет в ажуре… Только… постараемся без излишних разговоров… ты ведь знаешь, у меня в этом веке – фотография, я не один – дочь-невеста, совещание по багету… (Визгливо.) О, как я тебя люблю! А дальше – пошли мои стихи про любовь! (К Д. Ж.) Вспоминай!.. Мне что, два раза повторять? (Замахнулся.)
Д. Ж .(хрипло). «Как сладко на земь пасть, томиться в рабстве страсти… и все ж, чем страсти власть, нет сладостнее власти». (ИД. Ж. начинает хохотать. Он хохочет страгино, до колик. Постепенно он замолкает, а потом еле слышно произносит.) Командор… Командор… (Громче.) Командора – ко мне! Командор!.. (Вопит.) Командор! Командор!Все молчат. Тишина.
Лепорелло . Сганарель… а Сганарель…
Д. Ж. ( еле слышно). Командор… Командор…
Лепорелло . Сганарель… а Сганарель!.. ( Швыряет ему в руки портфель.)
Д. Ж . (задыхается от слез и бессмысленно глядит на портфель). Не помню!.. Я не помню…
Лепорелло . А тысяча шестьсот тридцать второй год? А река Гвадалквивир – этот хрустальный рубеж между Севильей и Трианой!.. Ты тоже не помнишь? А, Сганарель? ( Лупит его.)
Д. Ж . ( вздрагивая от ударов, бессмысленно). Помню… помню… помню…Она в отсутствии любви и смерти
Часть первая
На сцене: четыре комнаты, кухня и ванная – это как бы одна огромная малогабаритная квартира. Но это только «как бы», ибо на самом деле все эти помещения принадлежат разным владельцам, все они взяты из разных квартир, в самых разных концах огромного города.
И только первая и вторая комнаты находятся в одной квартире.
Первой комнатой владеет Она: 18 лет, миловидна, не более, одета в серенькие польские джинсы и в голубую байковую кофточку (уличный вариант) или в коротенький серенький балахончик (так она ходит дома). На стене висит еще одна ее любимая вещь – красная поролоновая куртка, оставшаяся со времени ее 14-летия. (Вещи свои она любит, хранит подолгу им верность, высокомерно не замечая, что они старенькие и немодные, ибо с ними у нее всегда что-то связано.) Ее комната – узкий пенал, где помещаются всего три предмета: письменный стол, вечно раскрытая кресло-кровать и магнитофон. Это удобно, потому что можно лежать на кресле-кровати (любимая поза) и доставать до стола, а главное – до магнитофона. Но это и не очень удобно, потому что, задумавшись, она начинает разгуливать по комнате, как по улице: откинутая голова (гордость) и устремленные в небо глаза (сомнамбула), – и оттого она бьется, по очереди, сначала об угол стола (вскрик), потом о кресло-кровать (проклятия!). Это повторяется изо дня в день, но откинутая голова и устремленные в небо глаза остаются.
Окна в ее комнате всегда раскрыты, и комната наполнена немыслимым солнцем (южная сторона) и невообразимым грохотом трассы (дом стоит на шоссе). Она выросла в этом грохоте и совершенно к нему привыкла. Для нее в этом только большое преимущество: она может свободно разговаривать в своей комнате вслух – сама с собой, как с подругой, ибо из-за шума ничего не слышно в той, во второй комнате, которую занимает Ее мать.
Вторая комната – комната ее матери. Проходная, большая и тихая (окна во двор). Здесь все как у всех: трельяж, телефон на полу на длинном шнуре (о который Мать периодически спотыкается), большая тахта (можно залезать с ногами) и зеленое кресло из югославского гарнитура. Ее матери «за тридцать», но Мать – прелестна: она кажется совсем юной в голубеньком несминаемом джинсовом костюмчике.
Третья комната находится на другом конце города и принадлежит Подруге ее матери. Это точно такая же комната, с точно таким же югославским креслом (только желтым). Подруга – сверстница ее матери и одета в точно такой же джинсовый костюм, только Подруге он не идет, потому что подруга маленькая, толстенькая и некрасивая. Естественно, зато подруга очень энергичная и просто ни секунды не может усидеть на месте, все время носится по комнате или убегает в невидимую нам кухню (точно так же спотыкаясь о шнур телефона на полу).