Исходя из изложенных соображений, схема организации О.М.О. была приноровлена к требованиям жизни. Помимо чисто военных отделов управления, состоявших из Штаба отряда, с подразделениями: оперативным, инспекторским, интендантским, отряд имел совершенно самостоятельные отделы: Судебно-административный, Финансовый, Железнодорожный, Политический и Мобилизационный. Хотя отрасли деятельности управления отрядом были весьма многогранны, касаясь буквально всех сторон жизни, численность занятых этой работой людей была весьма ограничена. Со всеми делами справлялось не более десяти человек, состоявших при моем Штабе, которые вели ответственную работу и в распоряжении которых находился необходимый штат сотрудников. Правда, в то время и дел было сравнительно не так много, ибо территория, занимавшаяся нами, была весьма незначительна, но тем не менее необходимость в таком аппарате ощущалась с достаточной ясностью; в дальнейшем же, по мере продвижения отряда в глубь территории Забайкалья, явилась необходимость создания временного правительства Забайкальской области, каковое и составилось из меня, как председателя и руководителя по военным вопросам; генерал-майора И. Ф. Шильникова, возглавлявшего военно-административную и мобилизационную часть, и С. А. Таскина, взявшего на себя гражданское управление освобожденной территории.
План вторжения в пределы Забайкалья базировался на быстром распространении нашего влияния на возможно большую часть территории Забайкальского казачьего войска, чтобы иметь возможность мобилизовать занятые станицы и получить таким путем необходимое отряду пополнение. Впоследствии расчет этот удался вполне, и территория 2-го Военного отдела войска была занята весьма быстро. Объявленная мобилизация дала возможность усилить отряд бригадой конницы трехполкового состава и приступить к дополнительному оборудованию броневых поездов, на которые была возложена охрана железнодорожной линии в тылу отряда, помимо содействия передовым частям его в их продвижении вперед.
Перед началом наступления генерал-лейтенант Никонов, мой помощник по военной части, обратил внимание на чисто формальную ненормальность в области существовавшей в отряде иерархии. Будучи в чине есаула, я имел в своем подчинении генералов и штаб офицеров, в отношении которых являлся их непосредственным или прямым начальником. Чтобы обойти неловкость подчинения мне старших в чине, высший командный состав отряда обратился ко мне с просьбой принять на себя звание Атамана О. М. О. Мое согласие сгладило все неловкости, так как если я имел незначительный чин, будучи, в сущности, еще молодым офицером, то мой престиж, как начальника отряда и инициатора борьбы с большевиками, принимался в отряде всеми без исключения и без какого-либо ограничения. Отсюда произошло наименование меня «Атаман Семенов». Впоследствии это звание было узаконено за мной избранием меня Походным Атаманом Уссурийского, Амурского и Забайкальского войск. После ликвидации Омского правительства и гибели атамана Дутова войсковые представительства казачьих войск Урала и Сибири также избрали меня своим Походным Атаманом.
В отряде не было ни одного офицера Генерального штаба, поэтому приходилось действовать по обстановке, не разрабатывая предварительных оперативных соображений, тем более что гражданская война для всех нас была внове и только последующий опыт научил нас давать правильную оценку своеобразных приемов и элементов такого рода войны. Во главе Штаба отряда стоял полковник Нацвалов, под руководством которого работали в оперативном отделении: сотник Сергеев — обер-квартирмейстер Штаба отряда, и подъесаул Мунгалов — в качестве его помощника. Военно-административная часть отряда была сосредоточена в инспекторском отделении, во главе которого стояли дежурный штаб-офицер войсковой старшина Вериго, со своим помощником подпоручиком Понтовичем. Весь тыл отряда находился в твердых руках полковника Оглоблина, которому приходилось, помимо своей прямой задачи устройства тыла и снабжения отряда всем необходимым, зорко следить за действиями китайских властей, находившихся в тесных и оживленных сношениях с красным командованием.
7 апреля 1918 года я отдал приказ о наступлении вдоль линии Забайкальской железной дороги. Начатое наступление встретило сильное сопротивление красных. Большевистское командование согнало против нас все силы, какие было возможно собрать не только в Восточной, но и в Западной Сибири. Задача большевиков заключалась в полной изоляции отряда от его базы в Маньчжурии, что казалось легко достижимым при незначительной численности его, для того чтобы совершенно уничтожить «Маньчжурскую пробку». Для осуществления этого плана ими был создан так называемый «Восточный», или «Семеновский» фронт, которым командовал Лазо, бывший прапорщик, офицер штаба Уссурийской казачьей дивизии. Начальником штаба у него был Генерального штаба генерал-майор барон Таубе, бывший заведующий передвижением войск Штаба Иркутского военного округа.
Несмотря на подавляющее превосходство в силах противника, мне удалось в короткий срок углубиться более чем на двести верст на территорию Забайкалья. Красные были отброшены за реку Онон. Ононский железнодорожный мост у станции Оловянная большевики взорвали. Онон широко разлился, вскрывшись ото льда, что затрудняло нашу коммуникацию, вытянутую на сотни верст и не имевшую решительно никакой защиты против внезапного нападения конницы противника на наш тыл. Единственным выходом из могущего в этом случае создаться критического положения было бы решение оторваться от железнодорожной линии, бросив все находившееся в вагонах и, повернув на юг, уйти через Кулусутай в Монголию на Керулен, откуда через Ганчжур снова выйти на линию КВЖД. Отсюда вытекала необходимость усилить обеспечение нашего Левого фланга, чтобы не быть отброшенным от пути на Монголию.
Овладение нами рубежом реки Онона и дальнейшее продвижение в глубь Забайкалья сильно взволновало красных, спешно приступивших к формированию конницы из военнопленных мадьяр, с целью отрезать меня от Маньчжурии и бросить ее (венгерскую конницу. — Примеч. ред.) на путях нашего отхода в Монголию. Уверенность большевиков в вынужденном моем отходе на Монголию базировалась на заключенном ими с китайцами соглашении разоружить мой отряд и интернировать его в случае нового моего появления в Маньчжурии. Предвидя все это, я все же вынужден был с боем отходить на нашу маньчжурскую базу по линии железной дороги именно потому, что это направление должно было считаться противником наименее вероятным путем нашего отхода. Отступая под напором красных, мы каждый шаг родной земли отдавали с боя, имея ежедневные столкновения с противником на протяжении времени с 7 апреля по 21 июля включительно. Эти три месяца непрерывных тяжелых боев измотали совершенно даже лучшие части отряда, не говоря уже о пехоте, укомплектованной китайцами. Участились беспорядки в полках и попытки уйти с оружием за границу настолько, что понадобилась организация специальной военно-полицейской команды для задержания дезертировавших китайцев и отобрания от них оружия. По мере приближения к границе Маньчжурии мы вынуждены были сокращать длину фронта, потому что ряды отряда редели с прогрессирующей быстротой. Никакие меры не могли остановить убыли в отряде, потому что каких-либо пополнений ожидать было невозможно и неоткуда. Формирование генералом Хорватом отрядов в Харбине, при условии мирного существования этих отрядов в большом городе, оттянуло в тыл весь малоактивный элемент, предпочитавший Харбин опасностям и неудобствам походной боевой жизни в отряде.
Я не знаю, как протекала борьба с большевиками на остальных фронтах Гражданской войны, но у нас на Дальнем Востоке и, в частности, в частях О.М.О. применялись такие тактические приемы, которые с точки зрения теории военного дела и практики в нормальных внешних войнах едва ли могли иметь место. Начать с того, что наша пехота, укомплектованная китайцами, никак не мирилась с тем, чтобы сторожевые заставы были без артиллерии, или в крайнем случае без пулеметов. Никакими силами нельзя было заставить сторожевое охранение оставаться на своих местах и не спать по ночам. Линия фронта, в том смысле, как ее принято понимать, не существовала вовсе — фронт был узкой лентой железнодорожного пути и имел только одно измерение — в глубину. Позднее, когда мы обзавелись аэропланами, к этому измерению прибавилась еще высота. Позиций не было; если и встречались укрепленные боевые участки, то они были настолько короткими, что не давали и малейшего представления об определенном участке фронта. Скорее это были укрепленные гнезда, служившие тонкой осью действовавшего отряда, который, опираясь на них, выполнял самостоятельную задачу или обеспечивал операцию всех сил О.М.О.
Весьма часто бывали положения, когда фронт представлял собою точку, лежавшую на железнодорожном пути, простираясь только в глубину. В этом случае части, вытянутые по линии железной дороги, обеспечивались усиленной разведкой конных частей, служивших заслонами от внезапного нападения противника. Объектом операций частей отряда служили населенные пункты. Угроза занятия их нами была достаточной гарантией того, что местные жители будут сидеть дома и удержат молодежь от участия в Гражданской войне на стороне наших противников, во избежание всякого рода репрессий в случае занятия нами этих пунктов. С другой стороны, то же опасение репрессий со стороны красных удерживало молодежь и от вступления в ряды О.М.О. Такого рода задачи требовали от войск максимальной подвижности. Поэтому наиболее ценным родом оружия в этой войне являлась конница. Конница есть и всегда была душой маневра. Если она не обладает подвижностью моторизованных частей, то ее крупным преимуществом является возможность действовать в любой местности, в любую погоду и в любое время суток. Гражданская война вообще и в Забайкалье, в частности, дала хороший экзамен коннице, в отношении сочетания ее действий на коне и пешком, и это испытание было блестяще выдержано ею. Большое неравенство в количественном отношении сил наших и красных в значительной степени возмещалось нашей маневренной гибкостью. Бывали случаи, когда конные части О.М.О. перебрасывались в течение ночи на восемьдесят и больше верст, пользуясь заводными конями, запас которых имелся в