Тем временем управляющий его имениями в России, тоже вюртембергский подданный, вернулся к себе на родину вместе с красавицей дочерью Марией. Платон женился на Марии и молодые отправились на медовый месяц в Италию.
Из этого брака ничего не вышло. Платон, к своему великому огорчению, обнаружил, что прелестная и с виду целомудренная Мария, несмотря на молодость, оказалась не девственницей. Она призналась, что у нее был бурный роман с двоюродным братом, соблазнившим ее в несовершеннолетнем возрасте.
Браку Платона пришел конец. Он не желал иметь ничего общего с Марией, но при своих взглядах не мог развестись с ней, ибо считал: человек не может расстроить союз, освященный Богом.
Что было дальше — неясно. Платон продолжал путешествовать, но отправил ли он Марию к отцу или же она путешествала с ним — неизвестно.
Он переезжал с места на место в поисках края, который пришелся бы ему по душе и подходил бы по климату для его слабого здоровья. Он проехал всю Италию, побывал на юге Франции и в Швейцарии, но нигде не мог осесть и пустить корни.
Его влекла к себе Святая Земля. Будучи человеком религиозным, он мечтал ступить на землю, по которой ходил Иисус Христос, и увидеть дорогие ему и такие знакомые по Писанию места. Мгновенно покоренный красотою пейзажа и истинно библейской атмосферой Палестины, он наконец-то почувствовал, что сможет здесь осесть.
Приобрел участок земли в Яффе, построил там дом и разбил сад. Дом был сооружен из белого мрамора, с большой верандой и бассейном с проточной водой. В саду были высажены пальмы и экзотические растения, цветущие кусты и душистые травы. Деревья и растения Платон выписал из разных ботанических садов, главным образом, по-моему, из Марселя.
Клоп всегда с ностальгией вспоминал этот сад, который ко времени его рождения, должно быть, превратился в прелестный тенистый оазис, полный попугаев и обезьян, которых держал Платон.
Под деревьями там всегда было сыро, пахло влажной нагретой землей, тмином, мятой и эвкалиптом.
Однажды на юге Франции мы отправились в гости, и сад при доме до того напомнил Клопу отцовский сад в Яффе, что он расчувствовался. Бедняжка Клоп — он так жалел, что я всего этого не видела.
Платон жил один, отказывая Марии в многократных просьбах о разводе. Бедная женщина, наверно, была доведена до полного отчаяния его упрямством.
Шли годы. Платон стал известной, уважаемой персоной в Яффе. Там жило много русских во главе с консулом, а также католические монахи, бенедиктинцы, с которыми Платон любил обсуждать античные скульптуры, надписи и медали, которые он в ту пору стал собирать; кроме того в Яффе была большая колония немцев, которые величали Платона Бароном. Была среди них некая маленькая фрау Халь, жена миссионера-протестанта в Африке. Наполовину португалка, наполовину абиссинка, она была женщина мудрая, с характером, мать многочисленного семейства. Платон с уважением относился к ней, восхищался ею и часто с ней советовался, но даже она не могла уговорить его дать Марии развод. А затем произошло следующее.
В округе было много воров и бандитов, и Платон всегда спал с револьвером под подушкой.
Однажды вечером, ложась в постель, он по обыкновению проверил оружие и обнаружил, что кто-то забил свинцом дуло. Платон поднял по тревоге всю прислугу и довольно скоро все выяснил.
Оказалось, что бандиты подкупили садовника, но тот, будучи человеком совестливым и отнюдь не преступником, тотчас сознался и всех выдал. На свет выплыл омерзительный заговор, задуманный с целью убить Платона, и во главе его стояла Мария.
Платон, ненавидевший скандалы, не дал распространиться слухам, но немедленно согласился на развод с Марией. В то время ему было около сорока лет.
Я не знаю, сколько тогда требовалось времени на развод, но даже если брак был аннулирован — а скорее всего так оно и было — сама процедура могла занять года два, а то и больше. Так или иначе, женился снова Платон Григорьевич в сорок восемь лет.
Как я уже говорила, он был очень дружен с фрау Халь, женой миссионера. Она сочувствовала Платону и очень помогала, и он проводил в ее обществе много времени. В 1888 году ее старшая дочь Магдалена стала женой Платона. Это была красивая девушка лет двадцати, с большими миндалевидными янтарно-карими глазами, тонким лицом и густой копной каштановых волос. Не знаю, как это случилось, но обручились они в Венеции, когда стояли на крыше собора святого Марка и любовались открывающимся оттуда видом.
На сей раз брак оказался удачным. Магдалена была воспитана своей мудрой матерью в строгости и верности религиозным канонам.
Об ее отце я мало что знаю. Это был сильный духом, молчаливый человек, не слишком распространявшийся о себе. Он вообще всегда держался в тени.
Через четыре года после женитьбы Платона на Магдалене, в 1892 году, у них родился первый ребенок, мальчик. Это был Клоп. Его окрестили и нарекли Ионой. И Платон и его жена, оба люди крайне религиозные, хорошо знавшие Библию, считали имя Иона наиболее подходящим для мальчика, родившегося в Яффе — месте, где Господь велел рыбе выбросить на берег пророка после трехдневного пребывания у нее в животе.
Этот жест эрудитов-родителей был раскритикован возмущенным Ююпом, когда он пошел в школу и соученики стали дразнить его за необычное имя. Это он не мог простить родителям. Он так ненавидел свое имя, что когда мы поженились и я прозвала его Клоп, он чуть ли не с радостной благодарностью принял это прозвище, и оно навсегда прилипло к нему.
Его появление на свет было великим событием для родителей, которые уже почти отчаялись иметь детей.
Ребенок родился маленький и хрупкий, что было предметом большой тревоги родителей. Когда ему было всего два-три месяца, он чуть не умер от инфлуэнцы. Потом он перенес несколько приступов малярии.С каждой болезнью любовь родителей к мальчику все возрастала, и он — что неудивительно — постепенно превращался в маленького тирана, которому ни в чем не было отказа.
Магдалена рассказывала мне, что кормила Клопа грудью до двух лет и даже больше. Стоило мальчику увидеть ее у кровати или у дивана, он властным жестом приказывал ей лечь, что она беспрекословно выполняла, затем залезал к ней под бок и насыщался. Так продолжалось бы до бесконечности, если бы она не стала носить второго ребенка.
У Платона и Магдалены было пятеро детей — четыре мальчика и девочка,— но любимым сыном по-прежнему был Иона, их первенец, самый лучший, самый умный, необыкновенный ребенок. Он никогда не мог сделать ничего плохого.
Единственным ребенком помимо Клопа, который пользовался особым вниманием родителей, была, естественно, их единственная дочь, прелестная белокурая Табита, или Бита, как ее обычно звали. Платон считал, что она похожа на Екатерину Великую, и обожал дочку.
А Клоп, по его словам, никогда не любил сестру, так как, говорил он, она была слишком похожа на него — и внешностью и манерами. Не объяснялось ли это подсознательной детской ревностью?
Когда они оба были детьми, он любил поддразнивать ее и пугать и успокаивался и радовался, лишь когда ему удавалось довести девочку до слез. В качестве примера своих садистских развлечений Клоп любил рассказывать следующую историю.
Бите было два года, а Клопу десять, когда это произошло. Он обнаружил в саду кусок трубы, торчавший из земли. Позвав Биту, он сказал ей, что в трубу закатился маленький мячик, но он не может его достать — рука у него слишком большая. И попросил Биту сунуть в трубу руку. Еще раньше Клоп вставил с другого конца в трубу острую палку так, что она была не видна. И когда Бита сунула ручку в трубу, он двинул палкой и уколол ее. Она вскрикнула и выдернула руку.
— Больно? — спросил Клоп.— Наверно, тебя укусила ядовитая змея. Они часто прячутся в трубах.
Бита закричала как резаная, Клоп был в восторге.
Мне никогда не нравилась эта история, и я не могла понять, почему Клоп с таким смаком ее рассказывает. А он считал эту историю презабавной, и мое возмущение лишь увеличивало его удовольствие.
Клоп приоткрывал для меня много счастливых и забавных минут, иногда описывал целые сценки, почему-либо запечатлевшиеся в его памяти, но я так и не услышала полного, всеобъемлющего рассказа о его детстве. Поэтому у меня лишь весьма обрывочное о нем впечатление. Однако в моем представлении это было весьма своеобразное семейство, в котором никто, кроме слуг, не был подданным страны, где они жили, в доме говорили на нескольких языках и царила смесь разнородных обычаев. Уже сами родители — Платон, ставший германским подданным, но никогда не терявший любви к России, и Магдалена, женщина без родины, дочь австрийского миссионера в Африке и матери, которая была наполовину абиссинкой, наполовину португалкой, представляли собой весьма своеобразную пару. Няни у детей были русскими, остальные слуги — арабы, друзья у Платона были французы или русские; друзья его жены — немцы и англичане.
И тем не менее в доме царил патриархальный уклад. Платон Григорьевич был бесспорным главой семьи, что в известной мере объяснялось его возрастом: ведь он вполне мог быть отцом своей жены и дедом своих детей. Кроме того это был весьма эксцентричный человек, оригинал из оригиналов. И в то же время это был человек суровый, замкнутый, внушавший уважение и одновременно страх.
Жил он сообразно своим интересам: читал, постигал новое в науках, приумножал свою археологическую коллекцию и играл на рояле — иногда целые оперы.
Утром за завтраком он обычно сидел во главе стола с газетой в одной руке и с вязальной спицей в другой. Спицей он водил по строчкам, когда читал что-либо семейству.
Занимался он этим чрезвычайно добросовестно и методично. Прочтет, остановится и объяснит отрывок, слишком трудный для восприятия детей.
— Отец никогда не смеялся, — рассказывал мне Клоп. — Бывало я сострю, он только скривится, что-то буркнет и отведет глаза. Но когда он читал нам «Мертвые души» Гоголя, то смеялся от души, так что даже слезы текли по щекам, и ему приходилось то и дело вытирать глаза.