Он не мог говорить. Он упал на землю.
— Быстрей, — произнес над ним голос в туманном вихре. — Дай ему немного жидкой пищи и снотворного. Ему нужны еда и отдых.
— Не надо отдыха! — завопил Сейл.
— Бредит, — тихо сказал один из них.
— Нельзя спать! — вопил Сейл.
— Тише, тише, — сказал человек нежно. Игла вонзилась в руку Сейла.
Сейл колотил руками и ногами.
— Не надо спать, поедем! — страшно кричал он. — Ну поедем!
— Бред, — сказал один. — Шок.
— Не надо снотворного! — пронзительно кричал Сейл.
Снотворное разливалось по его телу. «Эээээээээ», — пели древние ветры. «Ааааааааааах», — пели древние моря.
— Не надо снотворного, нельзя спать, пожалуйста, не надо, не надо, не надо! — кричал Сейл, пытаясь подняться. — Вы… не… знаете!..
— Не волнуйся, старик, ты теперь в безопасности, не о чем беспокоиться.
Леонард Сейл спал. Двое стояли над ним. По мере того как они смотрели на него, черты его лица менялись все больше и больше.
Он стонал, и плакал, и рычал во сне. Его лицо беспрестанно преображалось. Это было лицо святого, грешника, злого духа, чудовища, мрака, света, одного, множества, армии, пустоты — всего-всего!
Он корчился во сне.
— Ээээээээээ! — взорвался криком его рот. — Иии-ииии! — визжал он.
— Что с ним? — спросил один из спасителей.
— Не знаю. Дать еще снотворного?
— Да, еще дозу. Нервы. Ему надо много спать.
Они вонзили иглу в его руку. Сейл корчился, плевался и стонал.
И вдруг умер. Он лежал, а двое стояли над ним.
— Какой ужас! — сказал один. — Как ты это объяснишь?
— Шок. Бедный малый! Какая жалость! — Они закрыли ему лицо. — Ты когда-нибудь видел подобное лицо?
— Абсолютно безумное.
— Одиночество. Шок.
— Да. Боже, что за выражение! Не хотел бы я когда-нибудь еще увидеть такое лицо.
— Какая беда, ждал нас, и мы прибыли, а он все равно умер.
Они огляделись вокруг.
— Что будем делать? Переночуем здесь?
— Да. И хорошо бы не в корабле.
— Сначала похороним его, конечно.
— Само собой.
— И будем спать на свежем воздухе, ладно? Хорошо снова поспать на свежем воздухе. После двух недель в этом проклятом корабле.
— Давай. Я подыщу для него место. А ты готовь ужин, идет?
— Идет.
— Хорошо поспим сегодня.
— Отлично. Отлично!
Они выкопали могилу, прочитали молитву. Потом молча выпили по чашке вечернего кофе. Они вдыхали сладкий воздух планеты и смотрели на чудесное небо и яркие и прекрасные звезды.
— Какая ночь! — сказали они, укладываясь.
— Приятных сновидений, — сказал один, поворачиваясь.
И другой ответил:
— Приятных сновидений.
Они заснули.
Синяя Бутылка(перевод Н. Григорьевой, В. Грушецкого)
От каменных солнечных часов осталось лишь мелкое белое крошево. Птицы покинули поднебесье и навеки смолкли, распластав крылья среди скал и песка. По дну мертвых морей перекатывались волны пыли. Стоило ветру уговорить их снова сыграть древнюю мистерию потопа, как они вздымали сухие валы, и серые пыльные потоки заливали все окрест.
Города замерли в немоте уснувшего времени, стихли фонтаны, не плескалась вода в озерах… Только тишина и древняя память.
Марс был мертв.
Потом на границах огромного безмолвия в невообразимой дали родился звук — словно бы еле слышно стрекотало какое-то насекомое. Звук приближался, нависал над красноватыми холмами, противно зудел в пронизанном солнцем воздухе. Дрогнуло древнее шоссе, шевельнулась и пошла перешептываться пыль в давным-давно заброшенных городах.
Звук замер.
В сияющей полуденной тишине Альберт Бек и Леонард Крейг сидели в латаном-перелатаном стареньком вездеходе и разглядывали мертвый город. Город с трудом выдержал человеческий взгляд и будто сжался, ожидая крика.
— Привет!
Хрустальная башня вздрогнула и осыпалась мягким шелестящим дождем мелких обломков.
— Эй, вы там!
Еще одна… Потом башни начали рассыпаться одна за другой. Голос Бека приказывал им умирать.
Каменные химеры с огромными гранитными крыльями ныряли вниз. Короткий полет заканчивался неизменным тяжким ударом о плиты двориков и края фонтанов. Голос приказывал им, словно цирковым животным, и они с протяжными стонами отрывались от каменных фронтонов, наклонялись, заглядывали в пустоту, вздрагивали, сопротивляясь, и рушились вниз с разинутыми пастями, выпученными каменными глазами, оскаленными клыками. Осколки разлетались вокруг, как шрапнель по черепице.
— Э-ге-гей!
Бек подождал. Катастрофический распад прекратился. Ни одна башня больше не упала.
— Теперь можно идти.
Крейг даже не пошевелился.
— Все за тем же?
Бек кивнул.
— Не понимаю. Ради какой-то проклятой бутылки! Зачем она вам всем так понадобилась?
Бек выбрался из машины.
— Те, кто держал ее в руках, не очень-то охотно делились впечатлениями. Известно только, что это древняя вещь. Такая же древняя, как пустыня, как здешние мертвые моря… Все предания говорят: в ней что-то есть. А человек — существо любопытное и алчное.
— Не обобщай. Ко мне это не относится, — отозвался Крейг. Его губы едва шевелились; глаза оставались полуприкрыты. Он лениво потянулся. — Я здесь просто за компанию. Все-таки лучше смотреть, как ты суетишься, чем сидеть без дела в этом пекле.
Старый вездеход Бек раскопал с месяц назад — еще до того, как Крейг вызвался сопровождать его, — среди мусора, оставшегося со времен Первого промышленного вторжения на Марс. Продолжалось оно недолго, поскольку человечество двинулось дальше, к звездам. Бек привел вездеход в порядок и с тех пор мотался на нем от одного древнего города к другому, через земли бездельников и фермеров, мечтателей и лентяев, людей, отвергнутых космосом, и тех, кто, подобно ему и Крейгу, не любил напрягаться и в конце концов обнаружил, что Марс — самое подходящее для них место.
— Пять, а может, и десять тысяч лет назад марсиане создали Синюю Бутылку, — сказал Бек. — Взяли и выдули из марсианского стекла. А потом ее теряли и находили, и опять теряли и снова находили…
Он говорил, не отрывая взгляда от колышущегося жаркого марева над мертвым городом. «Всю мою жизнь, — думал Бек, — я занимался ничем, заполнял себя пустотой. Другие, лучше меня, делали большие дела: летали к Меркурию, или к Венере, или еще дальше — за пределы Солнечной системы. Другие — не я. Все, кроме меня. Но Синяя Бутылка может разом все изменить».
Он повернулся и зашагал прочь от остывающего вездехода.
Крейг легко перемахнул через борт и небрежным шагом последовал за ним.
— И чего ты достиг за десять лет охоты? Ты мечешься во сне, просыпаешься в испарине, носишься по планете, высунув язык. Так стремишься заполучить эту проклятую бутылку, даже не зная, что в ней? Ты дурак, Бек.
— Эй, полегче на поворотах, — проворчал Бек, сшибая камешек с дороги.
Бок о бок они вошли в разрушенный город и теперь шагали по мозаичным плитам, складывавшимся в каменный гобелен. Под ногами людей разворачивалась история сгинувших марсиан, мелькали образы диковинных животных, ветер то раздергивал пыльную кисею, то вновь накидывал ее на сцены и лики былого.
— Погоди, — сказал Бек. Он сложил ладони рупором и во всю мочь крикнул: — Эй, там!
— Там-м-м, — отозвалось эхо, и снова посыпались башни. Фонтаны и каменные колонны неторопливо складывались, словно уходили в себя. С этими городами всегда так. Иногда башни, прекрасные, как симфония, могут рухнуть от единого слова. Как будто кантата Баха рассыпается на звуки прямо перед тобой.
Мгновение спустя пыль осела. Только две конструкции остались стоять.
Бек кивнул приятелю, и они двинулись на поиски.
Крейг озирался по сторонам, и на губах его играла легкая улыбка.
— Слушай, вдруг в этой бутылке сидит маленькая женщина, — сказал он, — знаешь, такая, вроде японского цветка, который раскрывается, когда его опускаешь в воду?
— Мне не нужна женщина.
— Может, и нужна. Наверное, у тебя никогда не было настоящей женщины, которая любила бы тебя по-настоящему, вот ты и надеешься отыскать ее в бутылке. — Крейг пожевал губами. — А может, там что-нибудь из твоего детства? Озеро, дерево, на которое ты любил забираться, краб какой-нибудь… и все это свернуто в такой крошечный узелок… Как, звучит?
Бек смотрел вдаль.
— Иногда и мне так кажется. Что-то из прошлого… Земля. Я не знаю.
Крейг кивнул:
— Вполне возможно, что в бутылке каждый находит что-то свое. А вдруг там найдется глоток хорошего виски?
— Лучше смотри-ка повнимательнее вокруг, — посоветовал Бек.
Перед ними было семь комнат, заполненных блеском и сиянием; от пола до потолка стояли амфоры, кувшины, бутыли, урны, вазы красного, розового, желтого, фиолетового, черного стекла. Бек методично разбил все, чтобы раз и навсегда расчистить себе путь и никогда больше не разгребать эти завалы.
Покончив с одной комнатой, он собрался перейти в следующую, но остановился, не дойдя до порога. Он просто боялся идти. Боялся, что на этот раз найдет; что поиск его завершится, а жизнь снова утратит смысл. Десять лет назад, на пути от Венеры к Юпитеру, он впервые услышал о Синей Бутылке от восторженного коммивояжера и почувствовал, что обретает цель. Лихорадка поиска захватила его и с тех пор не отпускала. Если обращаться с ее внутренним жаром осторожно, то желания отыскать Синюю Бутылку может хватить надолго, до самого краешка жизни. Ну хотя бы еще лет на тридцать — конечно, если не очень усердствовать в поисках и не признаваться самому себе, что дело вовсе не в бутылке, не в том, чтобы найти ее, а в азарте поиска, охотничьей страсти, когда не знаешь к тому же, что за трофей поджидает тебя.
Какой-то посторонний звук заставил Бека подойти к окну и выглянуть во двор. По улице к дому почти бесшумно подкатил маленький песчаный мотоцикл. Белокурый толстяк легко соскочил с мягкого сиденья и теперь озирался по сторонам.