Иван Егорович, зажав под мышкой «Пионерскую правду», пришел как-то к Гайдару очень обиженный.
— Дипломат, дипломат, зачем же ты мне врал про республику?
— Это была моя военная хитрость, — сказал Гайдар. — Книжка теперь написана, и флаг я, пожалуйста, могу снять…
— Нет уж, — сказал Иван Егорович. — Нет, пусть теперь висит, как ему положено. Флаг этот теперь известный.
Чашечки-серебряшечки
У Гайдара была маленькая дочка Женя, которую он очень любил.
Однажды Гайдар собрался ехать на юг — лечиться. Женя вместе с мамой проводили его на Курский вокзал, и перед отходом поезда Женя спросила:
— А ты писать будешь? Будет ли почтальон приносить мне от тебя письма?
— Конечно, — сказал Гайдар. — Он обязан приносить тебе мои письма два раза в неделю.
— Только пиши про интересное, — сказала Женя. — Как Маршак. И привези мне в подарок камешков-голышиков.
— Хорошо, — сказал Гайдар. — Я постараюсь.
Он сел в поезд и уехал. В Севастополе он долго лечился, а потом на большом морском пароходе уплыл на Кавказ, в Батуми.
В его каюте были кровати, столы, стулья, чернила и перья. На борту теплохода «Грузия» Гайдар написал Жене письмо:
«Плыву сейчас на пароходе по Черному морю. Море это очень глубокое, и если поставить сто домов один на другой, то все равно потонут. В этом море водятся разные рыбы, веселые дельфины, блестящие медузы, а коровы в этом море не водятся, и кошки и собаки не водятся тоже.
Уважаемая Евгения! Ваша мама писем мне не пишет и за все время прислала только одну штуку. Я думаю, если бы вы были уже человек ученый, то вы бы мне писали чаще.
В кавказских краях я куплю семян, и мы с вами в Клину их посадим на грядку, и очень они расцветут красиво. Скоро уже я приеду домой и там посмотрю, кто что разбил и кто лазил ко мне в ящик…»
Когда это письмо пришло в Москву, Женя и мама долго ходили по улицам и соображали, какая это будет глубина и высота, если действительно сто больших домов нагромоздить один на другой. Получалась очень громадная глубина и очень страшная высота. Жалко было, что домашние животные не могут жить под водой — в таком большом море хватило бы места всем коровам, кошкам и собакам.
Женя и мама зашли на телеграф и послали Гайдару телеграмму:
«Мы ничего не разбивали и к тебе в ящик не лазили. Приезжай скорей».
В городе Батуми Гайдар получил телеграмму и, обрадованный домашним покоем, пошел гулять по городу.
В киоске фотографа он увидел портрет девочки. Девочка смотрела на свои недавно подаренные ей ручные часы. Косички ее торчали в стороны, лоб наморщился. Это была очень хорошая девочка, но сразу было видно, что она еще не научилась считать до двенадцати и не знает, что ей делать с цифрами и стрелками. Гайдар зашел к фотографу и попросил продать ему эту фотографию.
— Не продается, — сказал фотограф.
— Да мне не для себя надо, — сказал Гайдар, — а для маленькой девочки Жени.
— Ну раз для маленькой девочки, то возьмите бесплатно, — сказал фотограф.
— Я вам сейчас покажу, для чего мне нужна эта карточка, — сказал Гайдар.
Он сел к столу и на обороте карточки написал вот такие стихи:
Распустивши две косы,
Смотрит кроха на часы.
«Можно ль мне узнать у вас,
Что сейчас? Который час?»
И ответила мне кроха:
«Я считать умею плохо:
Или девять без пяти,
Или пять без девяти».
Фотограф смотрел через плечо Гайдара, когда тот писал.
— Очень хорошо, — сказал фотограф. — Дайте я перепишу на память ваши стишки.
— Переписывайте, — сказал Гайдар, — мне не жалко. Но только скажите раньше, что у вас за звери живут под столом? Один зверь грызет мой сапог, а второй карабкается вверх по моей правой ноге. Я даже боюсь пошевелиться и посмотреть.
— Э! — засмеялся фотограф. — Это мои товарищи — котята и щенята. Теперь их осталось четверо, а было восемь штук — четырех выпросили соседи.
Он полез под стол и вытащил оттуда трех котят и щенка. Он налил им в миску молока, и котята стали лакать молоко своими розовыми язычками, а щенок сел рядом и терпеливо дожидался своей очереди.
— Вот то, что мне надо, — сказал Гайдар. — Прошу сделать снимок.
Женя очень любила всяких зверят. У нее дома в Клину жили котенок Максим и щенок Жулик.
Фотограф снял для Гайдара свое четвероногое семейство.
На обороте карточки Гайдар надписал:
Из жестяной этой миски
Молоко хлебают киски,
Добрый пес на них не лает,
Только хвостиком махает.
А потом зашел еще в один магазин и купил там игрушечный, почти совсем настоящий чайный сервиз. И, чтобы Жене было веселее жить на свете и ждать его приезда, Гайдар подписал в конце открытки:
«Здравствуйте, люди!
Мы купили вам чашечки-серебряшечки. Очень интересные. Крепко вас целуем».
Совсем внизу Гайдар нарисовал маленького смешного человечка.
После смерти Аркадия Гайдара Женя долго никому не показывала его писем.
Только совсем недавно она показала их мне.
Путешественник
С хребтов Уй-Таша и Нажик-Тау стремятся вниз горные потоки. В Уральских горах берет начало Урал-река и катит свои волны до самого Каспийского моря.
Чистый горячий песок лежит по берегам Урала. Всякая рыба водится в светлой и быстрой его воде.
Осетры и белуги прячутся в глубоких речных ямах. Стаями ходят под крутыми ярами жерехи и сазаны. Белобрюхие сомы шевелят усами под корягами.
От главного русла Урала в разные стороны разбежались заливные речушки. По-местному они называются старицами.
Густым, непролазным лесом покрыты их берега, а лесные проходы, как сетями, заплела ежевика. Утки и гуси вольно гнездятся здесь. В лесу, где ежевичный куст, там и тетерев-воркотун. На высоких деревьях вьют гнезда лесные голуби: горлинки, вяхири и витютни.
А там, где буря прошла по лесу, повалив деревья, в чапыжнике, в буреломе, по руслам пересохших стариц — волчьи логова, и ночами волчий хохот и плач раздаются над сонной рекой. Серая куропатка тогда отводит свой выводок в кусты погуще, зайчиха выбирается на поляну, а старый косач, хлопая крыльями, взлетает на дерево и бормочет с перепугу всякую чепуху.
За лесом, за рекой без конца и края расстилается степь. Огромные птицы — дрофы — расхаживают по степи, и часто их стаи охотники издали принимают за стада овец.
Стрепеты кувыркаются в небе. В таких местах по-настоящему понимаешь, что такое значат слова «земной простор» и «приволье».
На охоту на Урал мы поехали вместе с Гайдаром. Жили мы в палатках на берегу реки. На длинном шесте был поднят наш голубой охотничий вымпел, и, издалека завидев его, гудели нам «здравствуйте» знакомые пароходы.
Жили мы хорошо. Вставали рано, с рассветом. Гайдар говорил, что рассвет на Урале сначала слышишь и чувствуешь и только потом видишь. Раным-рано просыпается предутренний ветер. Ночью он дремлет на краю той земли, что не тронута солнцем. Но лишь заденет его солнечный луч, поднимается ветер и бежит. Отбежит и ляжет, и снова ждет, и снова бежит от солнца.
В глубокой еще темноте дойдет от реки резкий и неожиданный плеск, не такой, как ночью, — отчетливей и ясней раздастся он. Это значит — полог ночного тумана колыхнулся, приподнимаясь и в узкую щель между туманом и водой проник чистый, освобожденный звук.
В темном лесу свистнет птица — чвик! — и замолчит. Намного раньше человека увидит птица, что синее звездное небо посветлело, стало легче и чуть холодней. Все еще темно. Но час назад вспугнутая утиная стая неслась над самой землей, словно боялась задеть крыльями низкие звезды. А сейчас высоко в тонком небе летят птицы, мир стал больше и выше. Теперь это видишь и ты.
Сколько раз приходилось и мне сначала чувствовать нежное прикосновение света и только потом видеть его. Бывало, шевельнется у виска, точно сама по себе, выбившаяся из-под фуражки прядь волос, и почти тотчас же глаз разглядит первые очертания ветвей и листьев.
Это светлая полоса зари легла за темным высоким лесом. Это утро пришло, солнце встало.
Прекрасное, краткое и редкое время.
Часто мы уходили из лагеря в лес, в степь. Чаще всех и дальше всех уходил Аркадий Гайдар. Он путешествовал по-настоящему, всегда что-нибудь находил по дороге и приносил в лагерь. То змеиную шкуру, то двух черных кротов, то диковинный гриб — нарост со старого дерева.
Однажды он вернулся из темного леса и сказал, что видел в лесу медведя.
— Медведей отродясь не водилось в степной полосе, — сказали мы Гайдару.
— А я видел, — сказал он. — Низенький, на четырех лапах, идет фыркает, и нос пятаком.
— Да это же не медведь, а барсук! — закричали мы.
— А не все ли мне равно! — сказал Гайдар. — Если я ни медведя, ни барсука никогда в глаза не видел, какая мне разница! Все равно страшно.
Очень он дружил с колхозными охотниками и рыбаками и на рыбацкий стан уходил, бывало, верст за десять. Возвращался он утром, усталый и довольный.
— Много рыбы поймали? — спрашивали мы.
— Рыбы поймали много, — отвечал Гайдар. — Всякой, разной и хорошей рыбы. Два раза заводили невод и вытащили двух шипов, осетра и четырех сазанов, не считая мелочи. Варили ночью уху и пели казачьи песни. А большого икряного осетра повезли в первую отличную колхозную бригаду в поле, где бригада убирает хлеб. Вам я ничего хорошего не принес, а если хотите, я спою грустную песню.
Сядет Гайдар на сухое дерево у костра и запоет очень веселую песенку.
Все засмеются, а Гайдару только этого и надо. Раз все веселы и довольны, то и Гайдар был весел тоже.
Кутька
На охоту на Урал мы, пятеро товарищей, взяли с собой четырех охотничьих псов. Вот они были какие: Томка, Васька, Грайка и Бумба.
Только у одного Гайдара не было своей собаки.