ть, что тот же самый пациент на следующий день может захотеть разговаривать лишь о приятных сторонах жизни. Желания больного нужно учитывать, однако мы во время интервью с Д. отступили от данного принципа, так как пытались подтолкнуть его к обсуждению тех тем, о которых он начал говорить на первой встрече.
Впрочем, такой подход представляет определенный риск именно в рамках обучающего семинара. Принудительное навязывание контекста беседы, полезного для студентов, недопустимо во время интервью с больным. Следует уважать пациента как человека, прислушиваться к его желаниям, даже если ты собираешь полную аудиторию слушателей, а больной в итоге отказывается от разговора.
Доктор: Мистер Д., скажите нам для начала, как долго вы уже находитесь в больнице?
Пациент: На этот раз – с 4 апреля.
Доктор: Сколько вам лет?
Пациент: Пятьдесят три.
Доктор: Вы ведь знаете, чем мы занимаемся?
Пациент: Да, я слышал об этом. Может, вы будете задавать вопросы, а я стану отвечать?
Доктор: Хорошо.
Пациент: Тогда давайте начнем, если вы готовы.
Доктор: Мне бы хотелось знать о вас больше, ведь мы так мало знакомы.
Пациент: Да, конечно.
Доктор: Вы были здоровым человеком, семья, работа…
Пациент: Да, все верно. У меня трое детей.
Доктор: Трое… Когда вы заболели?
Пациент: Значит, инвалидность я получил в 1963-м. Кажется, первые симптомы обнаружились в 1948-м. Сначала у меня появилось такое мелкое высыпание на левой стороне груди, а еще под правой лопаткой. Сперва казалось, что пустяки – ну, знаете, у каждого случается иногда. Я пользовался обычными мазями, каламином, вазелином – словом, лекарствами, которые обычно покупаешь в аптеке. Да особенно и не беспокоило. Но постепенно, по-моему, к 1955-му, сыпь перешла на нижнюю часть тела, тоже слева. Хотя это было не очень заметно. Появилась сухость, кожа пошла чешуйками. Я стал применять жирные мази и тому подобное, чтобы увлажнять сухие места, для нормального самочувствия. В то время я еще продолжал работать. Иногда даже на двух работах – дочь поступила в колледж, хотелось, чтобы она точно его закончила. Где-то в 1957-м я уже дошел до того, что стал обращаться к докторам. Месяца три ходил к доктору А., но улучшения не было. За консультации он брал недорого, но вот лекарства обходились от пятнадцати до восемнадцати долларов в неделю. Когда у тебя трое детей, которых надо поднимать на зарплату рабочего, то хоть на двух местах вкалывай, все равно справиться сложно. Пошел в клинику, они провели довольно небрежное обследование. Мне это не понравилось, и больше я к ним решил не обращаться. Вот так я болтался до 1962-го, чувствовал себя совсем несчастным. Наконец доктор Б. направил меня в больницу. Я там лежал чуть больше месяца, так и не поправился. Ушел оттуда, опять вернулся в ту, первую клинику. Ну, и в марте 1963-го меня отправили сюда. Я был уже так плох, что ушел на инвалидность.
Доктор: Это случилось в 1963-м?
Пациент: Да.
Доктор: Вы тогда уже понимали, что у вас за болезнь?
Пациент: Я знал, что это – грибовидная гранулема. Все знали.
Доктор: Когда вам стало об этом известно?
Пациент: Я какое-то время подозревал, а потом биопсия подтвердила.
Доктор: Когда вы поняли, чем больны?
Пациент: Не так давно, за несколько месяцев до того, как точно поставили диагноз. Когда видишь определенные симптомы, начинаешь читать об этом все, что попадется под руку. Прислушиваешься, что говорят по этому поводу, узнаешь, как называются разные болезни. Из того, что я прочел, – грибовидная гранулема больше всего подходила под мою картину. В конце концов ее подтвердили, а я к тому времени уже совсем доходил. Начали опухать щиколотки, я постоянно потел, в общем, несчастнее меня человека не было.
Доктор: Вы это и имели в виду, когда сказали «я доходил»? То есть – вы были несчастны? Я правильно поняла?
Пациент: Да, точно. Доходил. Все зудело, кожа отслаивалась, потливость. Болели щиколотки. Был самым что ни на есть несчастным человеком на свете. Конечно, когда такое происходит, начинаешь обижаться на судьбу. Наверное, задумываешься – ну почему это именно со мной приключилось? Потом приходишь в себя, говоришь: «А что, чем ты лучше других? Почему бы и не с тобой?» Вроде как сам с собой договариваешься. Дело в том, что, когда смотришь на других, сразу обращаешь внимание на их кожу. Смотришь, нет ли каких пятен, признаков дерматита. Остается единственный интерес в жизни – разглядывать людей, искать у них дефекты на коже, думать – кто еще страдает от таких болячек, понимаете? Мне кажется, люди тоже меня рассматривают, я же от них отличаюсь…
Доктор: Конечно, это внешний симптом болезни.
Пациент: Ну, да.
Доктор: Что вообще для вас значит эта болезнь?
Пациент: Что значит… Значит, что пока никого от нее еще не вылечили! Да, бывают ремиссии на какое-то определенное время, бывает, что и на неопределенный срок. Для меня это значит, что я жду – вот кто-нибудь, где-нибудь уже проведет исследование. Столько умных голов работает над этой проблемой! Может, случайно найдут лекарство, когда будут изучать что-то другое. Это значит, что я должен стиснуть зубы, ждать день за днем, надеяться, что в одно прекрасное утро проснусь, сяду на кровати, а доктор тут как тут. Говорит: «Хочу сделать вам один укольчик». А это новая вакцина или еще что-то, и через пару дней у меня все пройдет.
Доктор: То есть что-то эффективное.
Пациент: И я смогу вернуться на работу. Я ведь люблю ее, карьеру сделал, пробился в руководство.
Доктор: Чем вы занимались?
Пациент: Был старшим техником на главпочтамте. Продвинулся до руководства всеми мастерами. У меня в подчинении семь или восемь человек, в конце дня принимал у них работу. Был уже не подсобным рабочим, выполнял более-менее квалифицированные операции, перспектива продвижения, опять же. Я же знал, любил свою работу. Ни об одной минуте не жалею. Жене всегда помогал, пока дети были маленькие. Надеялись, что они добьются успеха, что мы сможем себе позволить то, о чем только слышали и читали.
Доктор: Например?
Пациент: Например – путешествия. Хочу сказать, что мы никогда никуда не выезжали. Наша первая дочка родилась недоношенной, ее жизнь долго висела на волоске. Выписали из роддома только через два месяца. До сих пор дома лежит куча квитанций из больницы. Счет был – два доллара в неделю. А я всего семнадцать в то время зарабатывал. Приспособился тогда ездить на электричке до роддома; с собой – две бутылочки грудного молока, жена сцеживала. Полные отдаю, пустые забираю, снова прыгаю на поезд, еду в город, на работу. Вечером, после работы, приношу пустые бутылки домой. А молока у жены – хватило бы, наверное, на все отделение недоношенных детей. Так что мы всех их очень хорошо снабжали, а для меня это означало, что нам удалось преодолеть трудности. Я вскоре должен был перейти на новую ступеньку по окладу, уже не пришлось бы считать каждый грош. И это значило, что со временем мы могли бы запланировать поездку вместо того, чтобы сидеть дома. Дочке нужно было полечить зубы, ну и всякое такое прочее. Вот что это для меня значило – несколько хороших лет более-менее спокойной жизни.
Доктор: После долгих лет трудностей.
Пациент: Знаете, многие преодолевают куда бóльшие трудности, чем мне пришлось. И дольше мучаются. Я работал в литейном цеху, на сдельной оплате. Пахал как лошадь. К нам домой приходили друзья, рассказывали жене, что я слишком усердствую. Жена мне с этим всю плешь проела, а я ей, бывало, говорил, что ребята просто завидуют. Знаете, как бывает? Когда вокруг много мускулистых парней, им не нравится, что у кого-то мышцы крепче, чем у них. А у меня так и было. Если уж я пришел на работу – то работаю. Есть возможность продвинуться – я продвигаюсь, будь хоть какой шанс. Меня даже пригласили в контору, сказали, что, если они и надумают назначить мастером цветного, то это буду я. Такая у меня была гордость в ту минуту… только потом я потух, ведь они сказали – «если». Стало быть, это могло случиться через год, а могло и в следующем веке. Ну, я и сдулся, решил, что, как бы там ни было, надо просто работать. Но мне тогда все казалось легко. Была молодость, были силы. Верил, что все по плечу.
Доктор: Скажите, мистер Д., вот вы сейчас уже не так молоды. Наверное, уже не сможете делать то, что могли раньше. Что вы чувствуете? Допустим, рядом с вами нет врача, который готов сделать укол, допустим – вас не лечат.
Пациент: Да. Знаете, постепенно учишься жить с этим. Сначала понимаешь, что, может быть, никогда и не поправишься.
Доктор: Как на вас это действует?
Пациент: Сначала шокирует, и стараешься об этом просто не думать.
Доктор: Но вообще вы когда-нибудь об этом думаете?
Пациент: Конечно. Я ведь далеко не каждую ночь хорошо сплю. Миллион мыслей приходит в голову, когда мучаешься бессонницей! Стараешься не зацикливаться. Детство у меня было хорошее. Мать еще жива. Довольно часто меня навещает. Всегда могу что-то вспомнить, какие-то случаи из детства. Гоняли тогда на старом драндулете по всему району. Много катались, асфальтированных дорог почти не было, в основном грунтовки. Так заедешь куда-нибудь, да застрянешь в грязище по самые колпаки. Толкаешь, тянешь эту колымагу. Хорошее было детство, родители – замечательные люди. Никогда в нашем доме не было ни грубости, ни злобы. Потому и жизнь была приятная. Всегда стараюсь смотреть на вещи именно с этой точки зрения, понимаю, что Бог меня благословил. Мало ведь таких людей, которые в этом мире ничего, кроме несчастий, не видели. Вспоминаю свою жизнь, и мне кажется, что были деньки, которые иначе как бонусом и не назовешь.
Доктор: Вы жили полной жизнью – об этом же вы говорите? Как вы думаете, легче ли такому человеку встретить смерть?
Пациент: О смерти я не думаю. Думаю о жизни. Знаете, ко мне приходят дети, и я им говорю, что нужно делать все, что в твоих силах, несмотря на обстоятельства. Потерь все равно не избежать! Надо помнить, что в этой жизни мы обязаны быть счастливыми – так им и говорю. Я-то всегда считал себя счастливым. Оглядываюсь назад, думаю обо всех тех ребятах, с которыми рос. Кто в тюрьме, кто в изоляторе. Кто где. Я и сам мог там оказаться, но нет. Когда они замышляли что-то неправильное, я держался в стороне. Много раз из-за этого дрались – они считали, я боюсь. Только всегда лучше осторожно к таким вещам относиться, биться за то, во что веришь, нежели взять и войти в долю, сказать, что, да, мол, я с вами. Ведь тут без вариантов. Рано или поздно влипнешь в историю, и жизнь даст такой поворот, что потом уж не развернешься! Конечно, они говорят, мол, ничего, выкарабкаешься и все такое. Только ведь это пятно не смоешь. Случится в квартале что-нибудь этакое, и тебя тут же хватают, начинают допрашивать – где был да с кем был тем вечером. И неважно, сколько тебе лет. Мне повезло не замараться. Так что, когда вспоминаю прошлое, – всегда говорю, что я везунчик! И дальше на везение рассчитываю. Есть еще небольшой запасец удачи. Да, сейчас не подфартило, но все выправится рано или поздно. Наступит день, и я отсюда выйду! Знакомые меня не узнáют.