рьезную тревогу, когда, например, социальный работник упомянул тоску молодого мужа и маленьких детишек по ушедшей из жизни жене и матери. Во время той встречи медсестра подняла вопрос об обоснованности некоторых процедур и анализов. Студенты-медики немедленно сообразили, какой доктор их назначал, и встали на его защиту. Один из ребят задал вопрос: как бы он реагировал, будь пациентом его отец, а он, студент, – лечащим врачом. Вот тут-то к студентам разных направлений и пришло понимание многообразия проблем, встающих перед врачами. Они переоценили для себя не только роль пациента, но и природу конфликтных ситуаций, ответственность членов команды врачей. Мы отметили рост взаимного уважения и повышение оценки значимости каждого из участников, что дало нашей группе возможность действительно обсуждать проблемы на междисциплинарном уровне.
Что мы имели до семинара? Беспомощность, чувство бессилия, страх. В ходе же нашего курса студенты развили в себе способность к коллективным решениям, чему помогал поэтапный рост осознания своих функций в разыгрывавшихся перед нами психологических драмах. Каждому из ребят пришлось отвечать на важнейшие вопросы; или ты вовлечен в процесс без остатка, или группа укажет, что ты пытаешься уйти в сторону от проблемы. Поэтому все, тем или иным способом, старались осмыслить собственное отношение к смерти и постепенно сделать его предметом для общего разговора. Участники группы прошли через этот болезненный, но плодотворный этап, после чего у всех наступило облегчение. То же самое происходит и на сеансах групповой психотерапии, когда решение проблемы одного участника помогает другому совладать со своей конфликтной ситуацией, понять, как лучше с ней справиться. Открытость, честность и способность к восприятию позволили участникам семинара не только передать другим ценный опыт, но и, в свою очередь, получить его.
Реакции пациентов
В отличие от персонала больницы, отклик пациентов во время наших визитов был доброжелательным и исключительно позитивным. Менее двух процентов больных наотрез отказались посетить наш семинар. Только один процент из двух с лишним сотен пациентов – те, кто так ни разу и не поднял тему серьезности своего заболевания, не испытали желания поговорить о проблемах, связанных со смертельной болезнью, о страхе смерти. Этот тип пациентов я описала более подробно в Главе III, посвященной отрицанию.
Все остальные приветствовали возможность общения с человеком, который проявил бы к ним внимание. Большинство из них сначала устраивали нам проверку, каждый своим способом, пытались убедиться, что мы действительно намерены обсудить перспективу их последних дней. Почти все только радовались, если нам удавалось пробиться сквозь их защиту. Мы тоже испытывали облегчение, убедившись, что пациент не собирается играть в «светский прием», в то время как внутри у него гнездятся реальные (или абсолютно надуманные) страхи. Многие пациенты реагировали на первую беседу так, словно мы открыли шлюз. Они изливали на нас затаенные эмоции, и после встречи им становилось гораздо легче.
Некоторые больные откладывали интервью на какое-то время, и все равно, на следующий день или через неделю просили нас прийти и пообщаться. Специалисты, занимающиеся подобного рода работой, должны помнить: отказ такого пациента еще не означает, что он совсем не хочет говорить на предлагаемые темы. Он означает лишь то, что человек пока не готов раскрыться, рассказать о своих тревогах. Если вы не прекратите визиты к такому больному после его отказа, пациент рано или поздно даст знать, когда наберется сил для решительного разговора. Если пациент понимает, что есть человек, который откликнется на первый зов, то, почувствовав подходящий момент, обязательно сообщит вам о готовности к беседе. Немало было пациентов, позднее благодаривших нас за терпение и поведавших нам о внутреннем катаклизме, который переживали до тех пор, пока не нашли в себе смелости поговорить.
Часто пациенты избегают таких слов, как «смерть» и «умирание», и нередко говорят об этом иносказательно. Внимательный психотерапевт сможет ответить на их вопросы, не употребляя запретные термины, и все же окажет пациенту огромную помощь, развеет его страхи. Множество подобных примеров я привела в Главах II и III (интервью с пациентками А. и К.).
Вы скажете: что же полезного и важного в том, что мы отмечаем такой высокий процент больных, готовых поделиться с нами своим опытом? Давайте обратимся к ответам пациентов на вопрос о причинах, побудивших их смириться с судьбой. Мы регулярно встречаем больных, которые остро ощущают беспомощность, бесполезность, неспособны найти смысл своего дальнейшего существования на данном этапе жизни. Они ждут обхода, рентгена, сестры, которая принесет лекарство. Дни проходят монотонно, кажутся бесконечными. И тут в тягучую рутину вторгается посетитель, будоражит больного. Он занятен, этот человек. Он интересуется реакциями пациента, его сопротивляемостью, надеждами, разочарованиями. Он хватает стул, присаживается. Он внимательно слушает и никуда не торопится. Он называет вещи своими именами, говорит конкретно, прямо, простым языком – о том, что не дает покоя пациенту (о тревогах, что иногда уходят на второй план, но всплывают снова и снова).
Посетитель нарушает монотонный ритм жизни и изоляцию больного, прерывает его бесцельное, тоскливое ожидание.
Есть еще один существенный аспект: разговор, в который вступает пациент, может оказаться важным и полезным если не для него самого, то, по крайней мере, для его товарищей по несчастью. Пациент совсем уж было уверился, что он никому не нужен и не интересен, и тут оказывается, в его жизни еще есть смысл. Я не раз слышала от наших подопечных: «Хочу быть кому-то полезным. Могу стать донором глаз или почек, но то, чем мы занимаемся, – куда лучше, ведь от меня еще будет толк, пока я жив».
Некоторые пациенты использовали семинар в своих целях, проверяя собственные возможности, причем довольно необычными способами. Они едва ли не читали нам проповеди, рассказывали о своей вере, о готовности подчиниться божьей воле, а между тем – на их лицах явственно читался страх. Вера некоторых пациентов была неподдельной; она и позволяла им принять мысль о приближении финала. Они гордились, что могут поделиться своими идеями с молодежью, питали надежду, что частичка их останется в нашей памяти. Оперная певица со злокачественной опухолью на лице просила разрешения дать концерт прямо в аудитории. Она мечтала напоследок исполнить для нас песню, а затем уже уйти на операцию, где ей удалили бы все зубы перед началом сеансов лучевой терапии.
Я рассказываю об этих случаях, чтобы подчеркнуть: пациенты, все как один, выдавали позитивную реакцию, хотя их мотивы и причины разнились. Некоторые и желали бы отказаться от сотрудничества, однако опасались, как это скажется на дальнейшем уходе за ними. Приходили к нам и для того, чтобы излить свой гнев и возмущение больничными порядками, и таких пациентов было больше. Они негодовали на свою семью, на весь мир за то, что их «держат в изоляции».
Как обычно проводят свое время безнадежные больные? Взяв у жизни немного времени взаймы, они тщетно ждут обхода; встретившись с родственниками, в тоске считают часы до следующего визита, подолгу смотрят в окно, надеясь, что вот-вот у сестры высвободится немного времени для того, чтобы поболтать… Таким образом неудивительно, что их заинтригует визит незнакомого посетителя, который проявляет желание поговорить о чувствах и реакции больного на его нынешнее состояние. Они ждут посетителя, который присядет и прислушается к их страхам, мечтам и желаниям, что рождаются в долгие часы одиночества. Может, для того и нужен семинар? Толика внимания, чуть трудотерапии, уход от монотонного существования, немного ярких красок в белой палате. Вдруг больной оказывается в кресле; у него спрашивают разрешения на запись разговора, он понимает, что за ним наблюдает целая группа заинтересованных людей. Возможно, именно эти несколько часов внимания помогут умирающему, привнесут в его жизнь толику тепла, смысла и надежды.
Пациенты приветствовали наши визиты и после интервью, и мы продолжали общение. Наверное, это и есть лучшее мерило принятия больного и его высокой оценки нашей работы. Большинство пациентов, выписавшихся из клиники, поддерживало с нами контакт по своей инициативе. Они созванивались с нами в периоды кризисов или важных событий. Пациентка В. позвонила мне и поделилась положительными эмоциями. Врачи из больницы (доктора К. и П.) навестили ее дома, проверили, как она себя чувствует. Ей захотелось поведать о своей радости. Наверное, это и есть показатель нашей тесной связи, эффективности неформальных, однако таких плодотворных отношений. В. шутила: «Думаю, будь я даже при смерти в этот час, все равно улыбнулась бы при виде докторов!» Это свидетельствует о том, насколько содержательным может быть общение, как даже несколько часов внимания становятся чрезвычайно важным элементом в механизме взаимоотношений.
Примерно так же отозвался о докторе Б. наш пациент – мистер Е., сказав: «Не представляете, как отчаянно я нуждался в простой человеческой заботе! Готов был даже сбежать из больницы… Да, постоянно заходили интерны, кололи что-то в вену. Им было безразлично, что мне пора поменять постель, пижаму. А потом заглянул доктор Б. Не успел я опомниться, как он извлек иглу капельницы из моей вены. Я ничего не почувствовал – так аккуратно он это сделал! Тут же наложил повязку, а ведь прежде никто до этого не додумался! Доктор показал, как вынимать иглу, чтобы не было больно». Е. был отцом троих маленьких ребятишек, страдал от острой лейкемии. По его словам, визит этого врача принес ему наибольшую пользу за все время лечения в больнице.
Нередко пациенты выражали преувеличенную признательность тем, кто заботился о них, уделял им хоть немного времени. Они, находясь в мире приборов и цифр, успели забыть, что такое простое человеческое добро. Таким образом, нет ничего странного в том, что даже мимолетное проявление человечности вызывает такую гипертрофированную реакцию.