Мы не стали ничего выдумывать, просто сказали, что разделяем его чувства, считаем их естественными. И без обиняков выразили надежду, что Е. попытается признать свою злость по отношению к бывшей супруге и подробно расскажет об этом при следующих коротких встречах. На что он ответил: «Если боли не прекратятся, мне придется выброситься из окна!» Мы возразили: «Ваши боли вызваны подавленным гневом и раздражением. Не стыдитесь выразить эти чувства, и, возможно, боли уйдут». Е. вышел от нас в некотором смущении, однако о дальнейших встречах не просил.
Врача, сопровождавшего его в палату, поразило, каким подавленным выглядел Е. Он в общих чертах повторил пациенту то, о чем мы говорили во время интервью, и подтвердил, что реакции его совершенно нормальны. Е. расправил плечи и вернулся в палату уже не таким согбенным стариком.
На следующий день мы выяснили: пациент вчера в палате почти не появлялся. Большую часть дня он провел, общаясь с другими больными, посидел в кафетерии, с удовольствием перекусил. Запоры и боли прошли бесследно. Вечером, дважды облегчив кишечник, он почувствовал себя так, что «лучше не бывает», и начал строить планы по возобновлению (хотя бы частично) прежней жизни после выписки из больницы.
Когда подошло время выписываться, Е. улыбался, рассказывал о хороших деньках, прожитых им с женой. Он отметил, как изменилось его отношение к родственникам и персоналу больницы, которым с ним «приходилось ой как непросто». Он потянулся к сыну, позвонил ему, решив узнать его ближе, ведь «мы оба какое-то время были так одиноки!».
Мы заверили пациента, что будем в его распоряжении, попросили обращаться, если возникнут проблемы как физического, так и эмоционального характера. Е. с улыбкой ответил, что получил хороший урок и, если смерть придет – готов ее встретить спокойно.
Случай пациента Е. показывает, насколько плодотворными могут быть подобные интервью для людей, фактически не являющихся больными. В силу возраста или неспособности перенести смерть человека, к которому такой пациент испытывает неоднозначные чувства, он страдает, расценивая свой физический или моральный дискомфорт как средство искупления вины. Виной он будет считать подавленные недобрые желания по отношению к умершему. Наш пожилой пациент не столько боялся самой смерти, сколько беспокоился, что умрет, не рассчитавшись за свои деструктивные мысли по отношению к человеку, ушедшему из жизни и не давшему ему шанса загладить свою вину. Его страдания от мучительных болей на самом деле являлись средством подавления страха перед возмездием. Страх же выражался в форме враждебного отношения, возмущения поведением сестринского персонала и родственников, которые не могли понять причин такого негодования. Удивительно, как простая беседа может выявить столько полезной информации, убедить пациента, что любовь и ненависть – чувства естественные, вполне понятные, за которые никого не призовут к ответу. Такая беседа даже может снять многие из соматических симптомов.
Тем пациентам, у которых нет одной – простой и понятной – проблемы, поможет короткий сеанс психотерапии. Присутствие психиатра на таком сеансе не является обязательным условием. «Психотерапевтом» может стать человек внимательный, способный спокойно выслушать больного. Мне приходят на ум пациенты, подобные сестре И., которую мы посещали много раз. Психологическую поддержку ей оказывали и другие пациенты, не только мы. Такие пациенты, как И., – люди счастливые, ибо они в течение своей болезни располагают достаточным временем на разрешение внутренних противоречий. Они могут прийти к более глубокому пониманию и даже признанию того, что есть стороны жизни, от которых еще можно получить удовольствие. Подобные условные сеансы, как и короткие сессии с участием профессионального психотерапевта и неизлечимого больного, не бывают регулярными. Они организуются индивидуально в зависимости от физического состояния пациента, его способности и готовности общаться в назначенное время. Часто эти встречи занимают лишь несколько минут и служат для того, чтобы дать пациенту уверенность: мы в его распоряжении, мы рядом даже в те моменты, когда пациенту разговаривать не хочется. Встречи проходят несколько чаще, когда пациент чувствует дискомфорт, если у него усиливаются боли. В таких случаях сеансы принимают форму молчаливого присутствия у постели пациента; вербальная коммуникация требуется уже не всегда.
Мы нередко задумываемся, не будет ли продуктивнее групповой сеанс с несколькими неизлечимо больными пациентами? Дело в том, что все они переживают одни и те же чувства покинутости и изоляции от общества. Работая в палате больного, осознаешь, что идет взаимодействие между пациентами, полезная информация передается от одного больного к другому. Нас всегда поражало, что источником существенной доли наших наблюдений во время семинара стали диалоги между умирающими. Мы часто получаем «рекомендации» от одного пациента в отношении другого. Иногда больные, прошедшие наши интервью, встречаются друг с другом в холлах больницы, продолжают неформальные сеансы, словно члены тайного братства. Пациенты вправе общаться между собой, это решение остается за ними. Мы же изучаем их мотивацию, способствующую групповому посещению более формальной встречи, раз уж такое желание имеют пусть даже небольшое количество пациентов. Это больные, страдающие хроническими заболеваниями, требующими регулярных плановых госпитализаций. Они уже знакомы друг с другом, страдают одним и тем же недугом, имеют сходные воспоминания о прошлых госпитализациях. Нас впечатлила едва ли не радостная реакция этих больных на смерть одного из товарищей по несчастью. Такая реакция как раз и является подтверждением подсознательной установки: «Это может случиться с кем угодно, только не со мной». Здесь также может крыться объяснение, почему многие пациенты, да и члены их семей (вспомним супругу доктора Г. в Главе VII), получают положительные эмоции, посещая других больных, которые, возможно, находятся в более сложной ситуации. Сестра И. использовала такие визиты, чтобы выразить свой враждебный настрой. Она выявляла неудовлетворенные потребности пациентов, что давало ей возможность указывать медсестрам на неэффективность их работы (см. Главу IV). И., сама являясь по профессии медицинской сестрой, помогала коллегам в больнице, поддерживая тем самым временное отрицание своей неспособности жить как прежде. Помимо этого, она еще и выражала гнев по отношению к тем, кто чувствовал себя хорошо и все же не был способен достойно обслуживать больных людей. Сеанс групповой психотерапии позволит таким пациентам осмыслить собственное поведение и в то же время поможет сестрам осознать потребности подопечных.
Следует вспомнить и пациентку Ф., которая занималась неформальной групповой психотерапией, привлекла к своим условным сеансам несколько молодых, но весьма серьезно больных пациентов. Все они были госпитализированы с лейкемией или со злокачественным лимфогранулематозом, от которого более двадцати лет страдала и сама Ф. В течение последних нескольких лет ей потребовалось в среднем не менее шести раз в год пройти плановую госпитализацию, что в результате способствовало полному принятию пациенткой диагноза. Как-то в больницу поступила девятнадцатилетняя девушка, Энн. Она была в ужасе от своего заболевания, страшилась возможного исхода, но не могла заставить себя кому-то довериться. Родители отказывались обсуждать ее тревоги, и Ф. стала неформальным советчиком девушки. Она рассказывала Энн о своих сыновьях, о муже, о доме, который вела столько лет, несмотря на многочисленные госпитализации. В конце концов, Ф. дала Энн возможность поделиться переживаниями, задала ей нужные вопросы. Когда Энн готовилась к выписке, то посоветовала одной из молодых пациенток также обратиться к Ф. Пошла цепная реакция, которую вполне можно сравнить с групповой психотерапией, когда одного выбывшего пациента заменяет другой. Состав такой группы редко превышает двух-трех участников; группа сохраняется до тех пор, пока ее участники находятся в больнице.
Когда тишина важнее слова
В жизни пациента наступает время, когда боль уходит, разум соскальзывает в дрему. Потребность в пище минимальна, осознание окружающей обстановки меркнет. В такие дни родственники начинают сновать по коридорам больницы, терзаются в предчувствии неизбежного. Они не знают, то ли уйти домой, то ли остаться, дожидаясь последнего мига. Время для слов прошло. Именно сейчас предельно громко раздается призыв о помощи, и часто слова для этого не нужны. Вмешательство медицины уже в прошлом (иногда к нему все же прибегают, впрочем, хорошими намерениями выстлана дорога в ад), но и окончательное отрешение умирающего человека от мира живых еще не произошло. Это – сложнейшее время для близких родственников, так как им, с одной стороны, хочется, чтобы все быстрее закончилось; с другой стороны, они отчаянно цепляются за то, чего не вернуть. Это время, когда пациенту более всего поможет терапия тишиной, и родственникам необходим постоянный свободный доступ к близкому человеку.
Врач, сестра, социальный работник и капеллан смогут оказать в эти последние дни неоценимую помощь, если осознают, с какими противоречиями сталкивается семья. Задача специалистов – выбрать человека, который побудет с умирающим до конца, человека, способного проявить наибольшее спокойствие. Именно он и станет последним психотерапевтом для пациента. Тем же родственникам, что наиболее остро ощущают комплекс вины, необходимо оказать поддержку, убедить их, что кто-то будет у постели умирающего до последнего вздоха. Они могут вернуться домой, зная, что пациент не умрет в одиночестве. Они не должны испытывать ни стыда, ни вины за то, что не стали свидетелями момента, который многие переносят исключительно тяжело.
Человек, который найдет в себе силы и любовь, чтобы оставаться с умирающим до самого конца, просто посидит с ним в тишине. Он поймет: сейчас нет ни страха, ни боли. Смерть – всего лишь тихое прекращение функционирования организма. Когда видишь, как мирно уходит из жизни человек, на ум невольно приходит сравнение с падающей звездой. Одна из мириад ярких точек в огромном небе вдруг на секунду вспыхивает, чтобы навсегда кануть в бесконечную ночь. «Психотерапевт» у постели умирающего осознает неповторимость каждой личности в бескрайнем людском море. В эту минуту он постигает конечность человеческого века. Не каждый из нас доживет до преклонных лет, и все же за краткий срок человеческого бытия каждый из нас успевает прожить уникальную жизнь, вплести свое имя в ткань истории человечества.