«Жизнь это серафим и пьяная вакханка,
Жизнь это океан и тесная тюрьма».
Сущность мира, как и ценность не есть, а она творится – вот тот ответ, который мы можем дать на коренной вопрос философии. Но здесь перед нами встает вопрос о том, где же найти по крайней мере центральную силовую точку, которой решается судьба в ту или иную сторону? К этому вопросу мы теперь и обратимся.
X. ЧЕЛОВЕК КАК ПОВОРОТНЫЙ ЭТАП
Истина, действительность, жизнь – все это дышит единым принципом с личностью и все это может быть дано только в нераздельном единстве с нею на почве того, что составляет суть их всех – творческой действенности. Таким образом ясно решается вопрос о том центральном силовом пункте, откуда может быть понят мир. К тому, что было сказано нами раньше, мы должны добавить еще некоторые пояснения.
Коренное значение личности подчеркивается всем смыслом, всем глубоким трагизмом основного вопроса, волнующего каждого мыслящего и совестливого человека: я и мир, в каком они отношении? Каждая мало-мальски чуткая душа почувствует в этом вопросе ту коренную позицию, на которой мы настаиваем в отношении человека: когда мы говорим «человек и мир», мы этим самым уже предрешаем нечто очень важное, а именно – оба они становятся как бы друг перед другом или друг около друга, иначе вопрос о взаимоотношении мира и человека, этого пигмея, неизбежно приобретал бы ярко комический характер; тогда нам показался бы сумасбродным весь Достоевский, бунт Карамазова, Ибсен с его героями, да и вообще вся философия личности; более того, тогда вообще попытки человека – если он только пылинка или даже нечто меньшее – осмыслить мир и овладеть им представляют собой ничтожнейший, жалкий фарс, лишенный и проблесков остроумия, которые бы хоть отчасти могли оправдать его. Но вопрос этот для нас вопрос величайшей, всепоглощающей важности, и мы можем отсюда почерпнуть некоторый стимул к тому, чтобы обратить внимание на человека как на наиболее близкий нам и возможный принцип раскрытия мировой сути и смысла жизни.
Нас поддерживает в этом направлении не только высказанный нами житейский, психологический мотив. Идея человека как центра мироздания очень стара: она вскармливалась целыми тысячелетиями в религиозных учениях и переживаниях и в сущности свято продолжает храниться как неустранимая мысль, скрыто или явно в них и теперь. Если бы человек не мыслил себя или не переживал себя как нечто значительное в космической жизни, ему никогда не могло бы прийти на мысль рассматривать свои поступки как что-то такое, чему можно было бы придавать важность греха или моральной предосудительности, или говорить о святости, героизме и подвижничестве как о чем-то, возносящем нас высоко над всем остальным миром. Все это было бы жалким, тяжким курьезом, безнадежной заносчивостью ничтожнейшей пылинки, какими-то путями обретшей самосознание и способность осмысливать и преувеличенно оценивать свои переживания. Но в сущности этим сказано уже все. И вот религии несут, скрыто или явно в мир представление о богах или боге то в определенном конкретном образе человека, то в скрытой форме антропоморфизированных существ, человеческий принцип которых настолько ясен, что не требует никаких дальнейших доказательств. Все они в той или иной форме говорят о космическом значении человека, о его космической роли.
Философская традиция в этом направлении так же велика, как сама история философской мысли. Характерное подтверждение дают метафизики с их абсолютным построением. Разве не идеализированный отблеск человеческого разума и существа созревал уже в первых шагах античной философской мысли, сконцентрировавшей всю глубину и мощь своих философских достижений на идее «мирового разума», логоса и т. д.? В сущности эпоха, провозгласившая человека микрокосмом, вскрывающим в себе всю великую тайну космического бытия и жизни, только ясно осознала и высказала мысль, переполнявшую скрыто или явно все предыдущие времена или даже то, что неугасимо живет в душе каждого человека – именно то, что и заставило его держаться в своих религиозных убеждениях как будто непростительно высокомерного взгляда, что абсолютная истина открывается в мире через откровение именно ему, человеку, и только ему. Нам нет здесь нужды вспоминать обо всей старой и длительной философской традиции в этом направлении – мы вспомним здесь только о Канте с целью подчеркнуть, что мы идем в полосе тех выводов, которые не были чужды, хотя бы и не всегда в раскрытой форме, нашему великому философскому прародителю.
Хотя субъект Канта, с нашей точки зрения, как продукт отвлеченности страдает всеми недочетами, которые неминуемо следуют из этой позиции, тем не менее великий философ со всей ему присущей мощью подчеркнул творческую мощь познавателя и при том в универсальном значении. Классический немецкий идеализм с его мыслью о субъекте как о творце предмета знания и по форме, и по содержанию является прямым продолжателем этой великой идеи Канта о самопроизвольности человеческого духа. Человек становится у Канта в исключительное положение коренного посредника между двумя мирами, миром чувственности и миром разума, в силу двойственности своей природы и своей творческой мощи – в этом и заключается его основная миссия. Кант неоднократно подчеркивал, что «человеческая натура предназначена стремиться к высшему благу»[994], но по учению того же философа высшая цель, как и высшее благо, находится не вне человека, а в его воле и разуме, т. е. в нем весь смысл и ценности; ведь только он способен – например, в противоположность животному – действовать по представлению законов, т. е. только у него есть воля в строгом смысле этого слова[995]. Человек является единственным носителем и источником добра, и таким образом на него возлагается космическая ответственность. Уже тут совершенно ясно слышится аромат коренной идеи Фихте о том, что – мир это материал для нравственной воли, для создания ею нравственного миропорядка и что он связан в своей коренной судьбе с судьбами я[996].
Таким образом мы с полным правом связываем нашу идею о коренной роли человека, о нем как о поворотном этапе в мировой жизни с лучшей философской традицией, в особенности с душой философии Канта и Фихте, что нам здесь особенно дорого. Мы подчеркиваем эту его роль в принципиальном смысле как возможность: входя в мир как одна из его бесчисленных частиц, он может развернуться в явление космического значения, в вершителя мировых судеб, но это, конечно, не предрешает вопроса о том, чем окажется каждый конкретный человек в отдельности; принципиально нет никакого противоречия в том, что фактически те или иные люди вовсе не выйдут из природного, животного состояния: великие космические перспективы – только перспективы, а итог – это вопрос действенного выявления личности, которая может стать и божественной, и остаться ничтожной[997]. В этом отношении можно было бы усмотреть символ глубочайшей значительности в том, что человек начинает при рождении с полной беспомощности и широким диапазоном развития подымается на высоту огромной творческой мощи и преобладания. Почти все и почти ничто – таковы предельные точки, определяющие диапазон возможного раскрытия мощи личности. Здесь для нас, естественно, возникает вопрос о том, что делает человека способным на его великую миссию?
Если мы вспомним нашу мысль о том, что речь о механизме может быть там, где действенность дана в системе, в строгой связанности с нею, в противоположность свободному состоянию, где открывается возможность действия от себя, то человеческая личность предстанет перед нами в ее настоящем цвете в том, что ее и делает способной быть подлинным промежуточным звеном между миром фактов и миром идеальным: личность совмещает в себе и механизм, и телеологию, как способное к свободе существо, неразрывно объединяя их друг с другом, но в то же время решительно перенося центр тяжести собою в царство свободы.
Коренным актом, решающим вопрос о положении личности, является самосознание и саморефлексия личности, в которых личность, не отрываясь от природы и сохраняя живую связь с ней, выходит за ее пределы, возвышаясь над ней и обретая власть над ней в все возрастающей степени. Нам нет нужды подробно пояснять здесь, что это царство личность завоевывает прежде всего в себе и на себе. Самосознание выступает перед нами прежде всего как яркий просвет из природы, из естества в сферу культуры и творчества: с обретением самосознания мы сразу обретаем принципиально возможность властвования над той стороной естества, которую мы называем телесной и нашей душевной жизнью, а так как она потенциально охватывает всю сферу нашего взаимоотношения с миром, то нам становится в возможности покорной безграничное царство мирового свершения в его наиболее ценной, светлой, одухотворенной стороне.
В личности в человеческом принципе впервые механизм (действие только в системе) сменяется свободной действенностью, в известной степени независимой от хода всей природы. Обретение самосознания обозначает не только теоретическое достижение, но здесь открываются широкие действенные перспективы – здесь обретается свобода и совершается вступление в царство ценностей и идеала – в разумном существе и через него – там, где открывается хотя бы первый проблеск мыслительной свободы, т. е. способности мыслить не только то, что есть, но и нечто иное. Если правы были учившие о двойном откровении бога, в Христе и в природе, то в природе это открывается в том явлении, где впервые загораются свет разума и свободной мысли, творческие проблески личности. В то время как естество есть то, что оно есть, человек, по правдивым словам Фихте, первоначально представляет ничто, а тем, чем он должен быть, он должен