ем египтян [12] (например, Пиндар и Платон). У Аристотеля душа стала энтелехией, которая создаёт собственное тело. Но она также содержит бессмертный разум, причинную душу, которая принадлежит исключительно божественному царству. Римское понятие genius также прошло через подобные трансформации. Изначально «genius» понимали как смертную сущность человеческого бытия или индивидуальности человека. Позже, благодаря влиянию культур Греции и Египта, под этим понятием стали подразумевать сущность, которая переживает смерть.
Как уже упоминалось ранее, в Египте мумию называли «образом». Бог земли Акер хранит «великий образ», но в то же время мумия представляет собой «тайну», поскольку именно в ней начинается процесс обновления или трансформации. Понятие ka-души близко римскому понятию genius, а также к образу мумии или статуи умершего, в то время как ba-душа способна сопровождать бога солнца в «высший мир» во время его путешествия по небу. В тексте Комариуса, который, безусловно, основан на египетских идеях, душа и тело вновь объединились. Скорее всего, пневма относится к ba, а психэ — к ka. Но нужно признать, что такой «перевод» не следует воспринимать слишком буквально, т. к. даже у самих греков и египтян за этими терминами были скрыты довольно туманные и гибкие понятия. Третьей составляющей текста Комариуса является очищенное тело, облачённое в божественную красоту (doxa). Оно представляет собой мумию, ожившую с помощью пневмы и психэ. Египтяне часто называют это обновлённое тело ach, преображенным.
Преображение также описывается как обретение облачения из света. В египетской книге «Am-Tuat» Ра говорит мумифицированным богам на восьмом часу: «Ваши одежды украшают и защищают вас». Книга Врат обращается к воскресшим мумиям: «Да здравствуют Achu подземного мира (преображённые и блаженные мёртвые)! Пусть сквозь ваши белые одежды проступает свет, будьте светом в сиянии Ра!». В «Книге Пещер» говорится, что мумии «облачены в одеяния Осириса» [13]. Точно так же текст Комариуса говорит о теле умершего, которое украшено «божественной красотой» (doxa). По всей видимости, этот мотив относится не только к египетской традиции, а в большей степени восходит к персидским идеям, возможно, посредством гностических источников. Doxa напоминает персидский образ xvarnah, который приходит, чтобы встретиться с недавно умершим. Его называют «светом божественной красоты», «победой» и «победоносным огнём». В культе Митры этот свет божественной красоты также означал завершение судьбы индивидуума. Мёртвый светится посредством daena, своей потусторонней души.[14] И этот imago gloriae «охватывает» всю душу умирающего человека, что похоже на «свечение духовного огня, который воспламеняет душу». В то же время это свет целительного знания. Точно такой же образ можно найти в гностических «Деяниях Фомы».
Дальше в своём тексте Комариус пишет, что после воссоединения дом запечатывается и воздвигается наполненная божественным светом статуя. Вероятно, этот отрывок относится к финальной стадии египетской церемонии захоронения, когда могилу плотно запечатывают и возводят так называемый столп djed. Статую (andrias) также называют eikon, «образ». Он состоит из четырёх элементов, которые были объединены в один, и также является лекарством (эликсиром), который проникает во всё и в то же время является чем-то твёрдым.
Священник-гомункулус, который появлялся в видениях Зосимы, разрывает себя на куски и в конечном итоге превращается в «золотого человека». Текст продолжает:
Вкратце, мой друг построил храм из одного камня, похожего на карбонат свинца, алабастр или мрамор [15]. У этой конструкции не было начала и конца. В нём есть чистейшая весенняя вода, переливающаяся как солнце. У входа лежит дракон, он охраняет храм. Принеси его в жертву, сними с него кожу, возьми плоть и кости, отдели конечности и положи его плоть с костями на входе в храм, а затем зайди в храм, и ты найдёшь то, что искал. Там ты увидишь священника, бронзового человека, сидящего в воде и изготовляющего вещество. Он изменит свой цвет и станет серебряным, а вскоре и золотым человеком.[16]
В этом же тексте говорится, что священник-гомункулус «даёт дар ясновидения и воскрешает мёртвых».[17] Расчленение (или приготовление) исходного вещества также подробно описано как taricheia (мумификация).[18] В некоторых источниках в качестве жертвенного дракона приводится сам священник. С алхимической точки зрения, он представляет собой микромир или monas, первоматерию, которая также содержит в себе цель алхимического делания. Расчленение этой первоматерии означает новое сознательное упорядочивание изначально хаотичной природы.[19]
Рис. 13.Камень, древнеегипетский образ бога, представленного как «Каменное сердце» и связанного с камнем Бенбен в Гелиополе и фениксом: «Я феникс (Benu) и Ба Ре».
Здесь для нас важен монолитный храм, построенный из единого камня, в котором бьет источник жизни, и «это указание, что созидание округлой целостности, камня, является гарантией жизненной силы. Схожим образом, свет, сияющий внутри, можно понять как просветление, которое приносит целостность. Просветление — это усиление сознания».[20] Золотой человек, сидящий на камне, представляет внутреннего человека, который постепенно становится высшей ценностью»[21].
Камень уже был важным символом бога в религии древнего Египта. В святилищие храма Гелиополя (Он) почитали загадочный священный камень Бенбен. Его название связано с w-b-n, что означает «появляться, загораться», особенно в связи с солнцем или звездами. Птица b-n-w тоже образуется из той же глагольной основы. Имя феникса, камень Бенбен и птица b-n-w рассматривались как внешние формы Атума, высшего бога[22], а камень также был образом первичного холма, из которого появились первобытные воды, и означал начало мира. Феникс позже стал символом ba. Верхушку пирамиды позже называли benbenet, а еще позже умерший получил маленький камень benbenet как погребальное приношение. Мертвый царь наблюдал за заходом солнца с вершины пирамиды, так что benbenet был связан с воскрешением или пробуждением мертвых к новому сознанию. Якобсон верно указал на аналогию между камнем Бенбен в Египте и алхимическим «камнем», так как оба они символизируют психическую целостность и complexio oppositorum.
Что камень означал для посмертного состояния, можно понять из видения, о котором Юнг сообщал в своих мемуарах. Во время околосмертных переживаний он парил над землей с высоты «примерно в тысячу миль!» Глядя вокруг, он увидел «огромную темную каменную скалу, вроде метеорита… паряшую в пространстве», Возле входа в камень сидел черный индус, который словно поджидал его. «Крохотные углубления» с «горящими свечками окружали дверь».[23] Юнг был уверен, что «должен войти в освещенную дверь, чтобы встретить там людей, с которыми (он был связан) в реальности». Там он понял бы «историческое ядро» своей жизни. «Я узнал бы, что было прежде меня, почему я появился на свет, и куда текла моя жизнь».[24] В этот момент его вернул на землю появившийся образ врача.
Тот же камень, хотя несколько иной формы, явился Юнгу во второй раз за несколько дней до настоящей смерти. Это был последний сон, который он смог сообщить:
Он увидел огромный круглый камень на возвышении на пустой площади, и на нем были выгравированы слова: «И он будет для тебя знаком Целостности и Единства». Затем он увидел множество сосудов справа на открытом пространстве и четырехугольник деревьев, корни которых протянулись по земле, обвили его, и среди корней сверкали золотые нити.[25]
Образ храма из одного камня также приносит просветление, как и в видениях Зосимы. И в образе камня в последнем сне Юнга также подчеркивается целостность, как и в тексте Комариуса.
Юнг часто подчеркивал, что ему казалось, будто его индивидуальная жизнь появилась как ризома (подземная корневая система растения, особенно заметная у грибов), сам он жил мимолетной жизнью наверху, но в глубине протекала некая иная жизнь.
Жизнь всегда казалась мне растением, живущим за счет своей ризомы. Его подлинная жизнь невидима, скрыта в ризоме. Та часть, появляется над землей, живет лишь одно лето. Затем она усыхает — эфемерное явление. Когда мы думаем о бесконечном росте и угасании жизни и цивилизаций, нельзя избавиться от впечатления абсолютной ничтожности. Но я никогда не терял ощущения чего-то живого и остающегося где-то ниже вечного течения.[26]
В последнем сне Юнг возвращается в ризоме — без всякого разрушения индивидуальной формы, укрытый в лоне земли. Корни представляют духовный процесс развития, которое длится дольше человеческой жизни, «по сравнению с которым индивидуум не больше, чем мимолетный цветок и плод ризомы».[27]
Сосуды, которые окружают Юнга во сне, напоминают о канопах в древнеегипетских могилах, в которых сохранялись внутренности, отделенные от мумии, а крышки их были выполнены в форме голов четырех сынов Осириса. Согласно тексту о бальзамировании, четыре сосуда представляют конечности богов. Их «жир» или «притирание» (психическая сущность) проникали во внутренности трупа и «защищали их», то есть, делали их нерушимыми.[28]
Мотив камня также появляется в смертном опыте человека, убитого на войне, о чем сообщает Хампе. В состоянии бессознательности, выходя из него лишь на короткое время, он видел мать и отца, затем странствовал с ними в горах по цветущему ландшафту.
Я нашел большой камень, перевернул его, он был невесомым. На обратной стороне было множество прекраснейших кристаллов горного хрусталя. Они образовали форму, напоминающую собор. Я был счастлив от этого.[29]
В свете этой амплификации красный камень, не почерневший от огня во сне ранее, приобретает более целостный смысл. Это символ той формы существования сновидца, которая переживет грядущую смерть. Во сне Юнга камень появляется как храм, гораздо более дифференцированный образ, чем в двух других примерах, вероятно потому что Юнг больше других людей был занят Самостью, отношениями с внутренней тотальностью.