Условная дата диалога — 129 г., вскоре после скоропостижной смерти Сципиона Эмилиана.
Сцевола и Фанний уже были выведены Цицероном как участники диалога «О государстве»; Сцевола — и как участник диалога «Об ораторе» (55 г.).
О дружбе между Сципионом и Лелием Цицерон писал: «В их дружбе соблюдалось своего рода правило: в походах Лелий почитал Публия Африканского, за его исключительную военную славу, как божество; дома Сципион, со своей стороны, чтил Лелия, старшего годами, как отца» («О государстве», I, 18). В «Лелии» Цицерон, имея в виду свою дружбу с Аттиком, пишет (5): «Как тогда я, уже старик, посвятил старику сочинение о старости, так в этой книге я, преданный друг, посвящаю другу сочинение о дружбе… Читая это рассуждение, ты узна́ешь самого себя».
После вступления, в котором Фанний спрашивает Лелия его мнение о дружбе — что́ он о ней думает, как ее оценивает, какие наставления ей дает (16), Лелий переходит к рассуждению на основную тему: «Дружба возможна только между честными людьми» (boni[945]; 18; 65) и есть «лучший дар бессмертных богов» (20; 47). Применяя этот политический термин boni, Лелий, т. е. Цицерон, сразу выдвигает на первый план политическое содержание своей беседы: честными людьми (или мужами) следует считать тех, кто отличается верностью, неподкупностью, беспристрастностью, щедростью и стойкостью, свободен от жадности, развращенности и наглости и «следует природе, лучшей наставнице в честной жизни». (19) «Ведь дружба не что иное, как согласие во всех делах божеских и человеческих в сочетании с благожелательностью и привязанностью». При этом доблесть порождает и поддерживает дружбу, а без доблести дружба совершенно невозможна» (20). Понятие доблести (virtus) следует определять с точки зрения обыденной жизни: доблестны были опять-таки честные мужи — Катоны, Галы и другие выдающиеся римляне (21). Заключая в себе многие преимущества, дружба «проливает свет доброй надежды на будущее и не дает нам падать духом» (23). Описав силу дружбы и уз благожелательности, на которых держатся и дом, и город, рассказав об Оресте и Пиладе и отметив величайшую пользу дружбы, Лелий переходит к вопросу о ее возникновении (26): слабостью ли человека порождается она или же причина ее иная? Производя слово amicitia (дружба) от слова amor (любовь), Лелий утверждает, что дружба возникает вследствие естественной склонности людей к любви, т. е. по велению природы, а не вследствие нужды и из соображений о выгоде (27).
Далее говорится о силе доблести, присущей выдающимся людям (Фабриций, Курий), о законной ненависти к преступным (царь Тарквиний Гордый, Спурий Кассий, Спурий Мелий), о доблестном царе Пирре и жестоком Ганнибале, заслужившем вечную ненависть (28).
Чем более человек уверен в себе, чем более доблестен и мудр он, тем больше превосходит он других людей в приобретении и сохранении дружбы. Таков был Сципион Эмилиан, не нуждавшийся в дружбе Лелия, но любимый им за свою доблесть (30). Такие чувства непонятны людям, склонным к наслаждениям (32).
Затем Лелий рассматривает самую трудную задачу — как сохранить дружбу на всю жизнь. По мнению Сципиона, этому препятствуют многие обстоятельства — материальные соображения, вступление в брак, соперничество при соискании магистратур и, наконец, расхождение в политических взглядах (33 сл.). Приведя ряд примеров из истории Рима, Лелий — и в этом политический интерес диалога — утверждает, что дружбу ни при каких обстоятельствах нельзя предпочесть исполнению долга перед отечеством: ни Спурию Кассию Вецеллину, стремившемуся к единовластию, ни Спурию Мелию, ставившему себе такую же цель, друзья не должны были помогать, как и Тиберию Гракху (37; 39; 41). «Итак для дружбы должен существовать незыблемый закон — не просить друга о бесчестных действиях и самому не совершать таковых, уступая его просьбам» (40).
Далее (41) осуждается «преступление друзей и близких» Тиберия Гракха по отношению к Сципиону Эмилиану. Рассмотрев действия Кориолана и Фемистокла, пытавшихся выступить каждый против своего отечества (42), Лелий устанавливает следующий первый закон дружбы: «будем просить друзей о нравственно-прекрасном, будем совершать ради друзей нравственно-прекрасные поступки» (44).
Лелий отвергает эгоистический, утилитарный подход к дружбе, в частности со стороны эпикурейцев с их стремлением к безмятежности (45 сл.); дружба и привязанность возникают тогда, когда перед людьми «начинает светить какой-то намек на доблесть» (48); услаждаться пустыми вещами, как почет и слава, как материальные блага, нелепо (49); к дружбе склоняет людей сходство, и снова выдвигается положение, что «честные люди (boni) любят честных и привязываются к ним» (50), т. е. положение о политическом единомыслии.
Ниже (56 сл.) рассматривается вопрос о пределах и границах, какие следует соблюдать в дружбе, разбираются мнения, высказанные на этот счет. По словам Лелия, Сципион особенно порицал мнение, что «любить надо, памятуя, что рано или поздно можешь возненавидеть» (59). Итак, границы в дружбе должны сводиться к требованию, чтобы «нравы друзей были безупречны и между друзьями была полная… общность во всех делах, помыслах и желаниях» (61). Затем говорится об осмотрительности при выборе друзей и о том, следует ли предпочитать новых друзей старым; подробно разбирается и вопрос о равенстве в дружбе между людьми выше- и нижестоящими (69 сл.). Особое внимание уделено вопросу об отказе от дружеских отношений при возникновении политических разногласий (77).
Истинный друг должен быть нашим «вторым я» (80); он никогда не потребует от друга ничего, кроме нравственно-прекрасного (82); дружба нам дана природой как помощница в доблестях, а не как спутница в пороках (83).
Дружба проникает в жизнь всех людей (87 сл.), но для сохранения ее порой приходится сносить и обиды. Высказанная нами правда может породить ненависть к нам. Лелий ссылается на Катона Цензория, сказавшего, что суровые недруги иногда оказывают услуги бо́льшие, чем те, какие нам оказывают мягкие друзья (90). Истинная дружба должна быть откровенна и свободна от притворства и поддакивания (91 сл.). Как в дружбе, так и в государственной деятельности должны быть исключены притворство и лесть (95 сл.).
После сдобренных цитатами из комических поэтов рассуждений о лести и угодничестве в дружбе (98 сл.) Лелий возвращается к вопросу о значении доблести для дружбы и об уважении к старикам (100 сл.) и заканчивает воспоминаниями о дружбе Сципиона Эмилиана.
Тема о политических взглядах и дружбе приобрела в Риме особенное значение после убийства Цезаря (15 марта 44 г.), когда его сторонники начали объединяться вокруг Марка Антония. В конце августа (или в середине октября) 44 г. Цицерон обратился с письмом к Гаю Матию, своему старому другу и другу Цезаря (Fam., XI, 27; п. 784). В его письме и в ответе Матия (Fam., XI, 28; п. 785) «дается практическая интерпретация философских построений Цицерона из “De officiis” и “Laelius”, а также имеются два различных и даже резко противоположных толкования officia amicitiae [долг дружбы]»[946].
Цицерон пишет Матию (8): «Если Цезарь был царем (я, по крайней мере, думаю именно так), то о твоем долге можно рассуждать в двояком смысле: либо в том, в каком это обыкновенно делаю я, — что твоя верность и доброта достойны похвалы, раз ты чтишь друга после его смерти; либо в том, в каком это делают некоторые, — что свободу отечества надо ставить выше, чем жизнь друга». Матий, поддерживавший дружеские отношения с Цезарем и Марком Антонием, а впоследствии и с Октавианом, отвечает (2), что он «не за Цезарем последовал во время гражданских раздоров, но — хотя его и оскорбляли его притязания — все-таки не покинул друга»; он повторяет возведенное на него обвинение в том, что он скорбит о Цезаре, но при этом выражает сомнение, что «его кончина была полезна для государства», и отстаивает свое право на дружбу с Цезарем как с человеком.
Многие мысли, высказанные Цицероном в его письме к Матию, которое может служить наглядным примером практического применения им своих принципиальных взглядов на сущность дружбы и на предъявляемые к ней требования, близки к положениям, высказанным им в диалоге «О дружбе» (36—44), и даже повторяют их. Это дает основание датировать диалог и переписку между Цицероном и Матием приблизительно одним и тем же временем — августом или же октябрем 44 г.
В этой политической направленности, в подчеркивании значения гражданского долга, — помимо больших литературных достоинств, — и заключается значение диалога Цицерона «Лелий [или] о дружбе».
В. Горенштейн.
ПРИМЕЧАНИЯ
Перевод с латинского сделан по тексту Collection des Universités de France publiée sous le patronage de l’Association Guillaume Budé, Paris: CICÉRON, Caton l’Ancien (De la viellesse). Texte établi et traduit par Pierre Wuilleumier, 1961; CICÉRON, L’amitié. Texte établi et traduit par L. Laurand, 1961; CICÉRON, Les devoirs. Texte établi et traduit par Maurice Testard. Livre I, 1965; livres II—III, 1970.
Были использованы также и следующие издания: CICERO, De senectute, De amicitia, De divinatione. With an english translation by William Armistead Falconer. Loeb Classical Library. London — Cambridge, Mass, MCMLXIV; M. TULLII CICERONIS Laelius de amicitia dialogue. Mit einem Kommentar herausgegeben von Moritz Seiffert. Zweite Ausgabe besorgt von C. F. W. Müller. Leipzig, 1876 (Hildesheim, 1965); CICERO, De officiis. With an english translation by Walter Miller. Loeb Classical Library. Cambridge. Mass.—London, MCMLVI; M. TVLLI CICERONIS De officiis libri tres. With introduction, analysis and commentary by the late rev. Hubert Ashton Holden. New edition. Cambridge, 1899 (Amsterdam, 1966); MARCVS TVLLIUS CICERO, Vom rechten Handeln. Lateinisch und deutsch. Eingeleitet und übersetzt von Karl Büchner. Zürich und Stuttgart, 1964; M. TVLLI CICERONIS De officiis ad Marcum filium libri tres. Erklärt von Otto Heine. Berlin, 1878; Tutte le opere di CICERONE. Centro di Studi Ciceroniani, Roma: vol. 30, La vecchiezza, L’amicizia. A cura di Guerino Pacitti, 1965; vol. 31, Dei doveri, Delle virtu. A cura di Quintino Cataudella, 1966.