VI. (14) «…следует то, чему быть должно[389]. Ибо никто не может избежать того, что должно состояться. И часто даже не полезно знать, что произойдет в будущем: ведь это несчастье – сокрушаться о том, чему нельзя помочь и не иметь последнего и, однако, всеобщего утешения – надежды[390]. В особенности если, как вы говорите, все происходит от судьбы[391], а судьба – это то, что всегда извечно было истинным[392]. Так какая же польза от знания будущего, как это может помочь нам уберечься, если это будущее обязательно состоится?
Далее, откуда взялась эта дивинация? Кто первый понял смысл карканья вороны? Кто открыл гадание по выемке в печени жертвенного животного? Кто изобрел гадание по жребию?[393] Я, положим, верю в это все[394] и не могу пренебрежительно относиться к жезлу Атта Навия[395], о котором ты вспомнил. Но как до этого додумались – это я должен узнать от философов, в особенности потому, что во многих случаях эти провидцы обманывали.
(15) Но врачи тоже (это ты так говорил) порой ошибаются. Но какое же сходство между медициной, в которой я вижу разумную основу, и дивинацией, которая не знаю откуда взялась? Еще ты считаешь, что боги были умилостивлены тем, что Деции принесли себя в жертву. Но как же велика была тогда суровость богов, если римский народ ничем не мог их умилостивить, как только убийством столь великих мужей! На самом деле это был полководческий замысел, то, что греки называли στρατήγηµα, но это были такие полководцы, которые приходят на помощь родине ценою своей жизни. Они знали, что войско, увидев своего полководца, верхом на коне несущегося на врага, последует за ним. Что и произошло.
А вот голоса фавна я, признаться, никогда не слыхал. Тебе, если ты, по твоим словам, слышал, я поверю, хотя совсем не знаю, что такое фавн.
VII. Итак, пока что ты, Бальб, не убедил меня в существовании богов. Я-то верю, что они существуют, но стоики это нисколько не доказывают. (16) Ты говорил о Клеанфе, по мнению которого знание о богах формируется в душах людей четырьмя способами. Один – тот, о котором я уже достаточно сказал, – рождается из предчувствия будущего. Другой – от потрясений, вызванных бурями и другими движениями. Третий – от изобилия полезных вещей, которые мы получаем. Четвертый – от порядка звезд и постоянства небес. О предвидении мы уже сказали. О бурях и других потрясениях, которые происходят и в небе, и в море, и на земле, – мы не можем отрицать, что есть много людей, которые пугаются их и думают, что они вызываются бессмертными богами. (17) Но вопрос ведь не о том, есть ли люди, верящие в существование богов, вопрос: есть боги или их нет?
Другие доказательства, которые приводит Клеанф – изобилие полезных вещей, которыми мы пользуемся, и последовательность в смене времен года, неизменность небесных явлений, – будут рассмотрены позже, когда мы станем обсуждать провидение богов, о чем ты, Бальб, много наговорил. Отнесем также на позже рассмотрение довода Хрисиппа, который, по твоим словам, говорил, что раз в природе есть нечто такое, чего не может совершить человек, то есть также и нечто лучшее, чем человек. Тогда же я рассмотрю твое сравнение красоты мира с красивым домом, твои доводы о гармонии и взаимосвязи всего в мире. Отнесем также краткие и не лишенные остроумия доводы Зенона в ту часть беседы, где речь пойдет о провидении. Тогда же, в свое время, будет рассмотрено все то, что ты, физик, говорил об огненной силе (vis ignea) и том жаре (саlоr), от которого все произошло. И все, что тобою было сказано позавчера[396], когда ты старался доказать существование богов тем, что и Вселенная, и Солнце, и Луна, и звезды обладают и чувством, и умом, я отложу на то же время. (19) А пока я снова и снова буду от тебя допытываться: какими доводами ты докажешь, что боги существуют?»
VIII. «Право же, – сказал Бальб, – мне казалось, что я уже привел доводы, но ты их опровергаешь таким образом, что, когда ты как будто задаешь мне вопрос, и я уже готовлюсь на него ответить, то вдруг сворачиваешь речь на другое и не даешь мне возможности ответить. Так мы и обошли молчанием такие важнейшие вопросы, как вопрос о дивинации и о судьбе, ты их только вскользь задел, между тем как наши обычно их обсуждают очень подробно; правда, эти вопросы к той проблеме, что мы сейчас обсуждаем, и не имеют прямого отношения. Все же, будь добр, не создавай путаницы, чтобы нам все же выяснить до конца вопрос, которым мы занимаемся».
(20) «Превосходно, – ответил Котта. – Итак, поскольку ты разделил весь вопрос на четыре части, и о первой мы уже сказали, обсудим теперь вторую. В ней ты, как мне показалось, желая показать, каковы боги, на самом деле показал, что никаких богов нет. Ты сказал, что самое трудное – это заставить разум отвлечься от того, что стало привычным для наших глаз. Так как нет ничего превосходнее бога, то ты утверждал, что мир – это, несомненно, бог, потому что в природе лучше мира нет ничего. По-твоему, мы даже можем считать мир одушевленным существом и, более того, созерцать его нашим умом, как все остальное видим глазами. (21) Но говоря, что нет ничего лучше мира, какой смысл ты вкладываешь в слово „лучше“? Если „красивее“ – согласен. Если ты имеешь в виду, что мир весьма приспособлен для удовлетворения наших нужд, – согласен и с этим. Но если ты подразумеваешь также, что нет ничего разумнее мира, то я решительно, никоим образом не согласен. И не потому, что трудно ум отвлечь от глаз, а потому, что чем больше отвлекаю, тем менее могу постичь умом то, что ты хочешь.
IX. Нет ничего лучше в природе, чем мир, говоришь ты, а на земле, скажу я, нет лучше города, чем наш. Так что же, ты считаешь, что городу присущи поэтому разум, мышление, ум? Или, так как не присущи, неужели ты считаешь, что по этой причине можно предпочесть этому прекраснейшему городу муравья, поскольку городу не присуще никакое чувство, а муравей обладает не только чувством, но также умом, рассудком, памятью?[397] Нужно видеть, Бальб, что тебе уступают, а не хватать самому, что тебе хочется. (22) То, о чем мы пространно говорим, содержится в известном высказывании Зенона, кратком и, как тебе показалось, остроумном: «То, что пользуется разумом, лучше, чем то, что разумом не пользуется; нет ничего лучше мира, следовательно, мир пользуется разумом». (23) Но так ты, если угодно, докажешь даже, что мир, очевидно, отлично читает книги. Ибо, следуя Зенону, ты сможешь, рассуждая подобным образом, прийти к заключению: «То, что грамотно, лучше того, что неграмотно. Нет ничего лучше мира. Итак, мир грамотен[398]. Подобным же образом мир может оказаться и красноречивым оратором, и математиком, и музыкантом, и вообще изощренным во всякой науке, и, наконец, мир станет философом.
Ты часто говорил, что нет ничего такого, что не происходило бы из мира (nisi ex ео)[399], и что в природе нет такой силы, чтобы она производила неподобное себе; но если согласиться с этим, то мир не только одушевлен и мудр, он еще и кифаред, и флейтист, потому что от него рождаются представители этих искусств.
Итак, никак не доказывает этот ваш родоначальник стоиков, почему мы должны считать, что мир пользуется разумом, и даже почему мы должны считать его одушевленным. Нет, мир – не бог, и однако, нет ничего лучше его; ибо нет ничего прекраснее его, ничего благотворнее для нас, ничего красивее на вид, постояннее в своем движении. А так как мир в целом не бог, то также и звезды, которых ты бесчисленное множество отнес к числу богов. Ты восхищался их размеренным, вечным движением, и – клянусь Геркулесом – с полным основанием, ибо им действительно присуще поразительное, невероятное постоянство. Но, Бальб, не все, чему присуще определенное и постоянное движение, должно быть приписано скорее богу, чем природе.
X. (24) Что, по-твоему, может быть постояннее смены приливов и отливов в проливе Еврипе у Халкидики? Или в Сицилийском проливе? Или течения в океане, в тех местах, где
Стремительный вал отделяет Европу от Ливии[400].
А морские приливы и отливы у берегов Испании или Британии с их регулярностью и постоянством тоже не могут происходить без бога? Так, пожалуй, если все, что происходит постоянно, через определенные промежутки времени, мы будем считать божественным, то не пришлось бы назвать божествами и трехдневную и четырехдневную лихорадки, ибо что может быть постояннее чередования их приступов. (25) Нет, всем этим явлениям следует давать разумное объяснение. А так как вы этого не можете сделать, то и прибегаете к богу, точно к спасительному убежищу[401].
Тебе кажется, что и Хрисипп, человек, бесспорно, изворотливого ума и изощренный в спорах, очень остроумно рассудил. «Если, – сказал он, – есть нечто такое, что человек не может сделать, то тот, кто это делает, лучше, чем человек. Но человек не может сделать всего того, что есть в мире; стало быть, тот, кто смог это, превосходит человека. Но кто же может превосходить человека, если не бог? Значит, есть бог!». Но во всем этом то же заблуждение, что у Зенона. (26) Ибо что такое «лучше», «превосходнее», какое различие между природой и разумом, при этом не рассматривается. Тот же Хрисипп рассуждает: «Если бы не было богов, то во всей природе не было бы ничего лучше человека. Но если какой-то человек считает, что нет ничего лучше человека, то это величайшее самомнение». Конечно, самомнение ценить себя выше, чем мир, но вовсе не самомнение, а скорее здравый смысл, понимать, что в человеке есть чувство и разум, которых нет ни в Орионе, ни в Сириусе.