Я уже имел случай выше заметить, что вследствие отсутствия общепринятых общих принципов свобода нередко признается там, где ее не должно быть, и наоборот, нередко отрицается там, где должна быть признана, и что чувство свободы в новом европейском мире обнаруживается с наибольшей силой именно в том случае, где оно, по моему мнению, совершенно не уместно. Человек должен иметь полную свободу поступать как хочет во всем, что касается только его самого; но нельзя признать за ним свободу поступать по своему усмотрению в том, что касается других, под тем предлогом, что дела других суть его собственные дела. Государство должно уважать свободу каждого индивидуума во всем, что касается исключительно самого этого индивидуума, но при этом оно обязано иметь самый бдительный надзор над тем, как индивидуум пользуется властью, которой оно дозволяет ему иметь над другими людьми. Семейные отношения имеют столь непосредственное влияние на счастье людей, что едва ли не должны мы признать за ними большее даже значение, чем за всеми прочими вместе взятыми случаями, когда индивидуумы имеют власть друг над другом, а между тем мы находим в действительной жизни почти совершенное отсутствие всякого контроля над этими отношениями. Мы не находим нужным распространяться касательно почти деспотической власти мужей над женами, так как защитники этой несправедливой власти и не пытаются даже оправдать ее перед требованием свободы, и притом для устранения этого зла ничего более не требуется, как только признать за женами равные с мужьями права и сравнить их перед законом со всеми другими людьми. Относительно же отношений к детям мы встречаем столь превратные понятия о свободе, что эти понятия составляют действительное препятствие для исполнения государством его обязанностей. Можно подумать, что и в самом деле дети буквально составляют часть своего отца, а не только метафорически, – до такой степени враждебно люди смотрят на малейшее вмешательство закона в неограниченную и исключительную власть родителей над детьми; они относятся к такого рода вмешательству, можно сказать, даже враждебнее, чем к какому бы то ни было вмешательству в то, что касается только их самих: они вообще ценят власть гораздо выше, чем свободу. Возьмем для примера хоть воспитание. Не составляет ли это такую аксиому, которая почти очевидна сама по себе, что государство обязано требовать и даже принуждать, чтобы все человеческие существа, родящиеся его гражданами, получали хотя некоторое воспитание? А между тем, много ли найдется людей, которые бы решились открыто признавать и отстаивать эту истину.
Никто, конечно, не станет отрицать, что это составляет одну из самых священных обязанностей для родителей (при существующих законах и обычаях правильнее сказать: для отца) дать произведенному им на свет существу такое воспитание, которое бы делало его способным выполнить предстоящие требования жизни как по отношению к самому себе, так и по отношению к другим. Все единодушно признают, что отцы обязаны воспитывать своих детей, но при этом с не меньшим единодушием восстают против всякой мысли о каких-либо принудительных к тому мерах. Не только не принуждают родителей делать какие-либо усилия для воспитания своих детей, но предоставляют даже совершенно их произволу пользоваться или не пользоваться и теми средствами к воспитанию, которые они могут иметь совершенно gratis. До сих пор еще люди не признают той истины, что произвести на свет человека, не имея в виду средств не только вскормить, но и воспитать и образовать его, есть нравственное преступление как по отношению к этому человеку, так и по отношению к обществу, – они до сих пор не признают, что если родители не выполняют своих обязанностей к детям, то государство должно озаботиться тем, чтобы эти обязанности были ими выполнены, насколько это возможно.
Если бы принцип общего обязательного воспитания был признан, то это положило бы конец всем затруднениям касательно того, чему должно учить государство и как должно оно учить. Эти затруднения служат теперь полем битвы, на котором меряют свои силы разные секты и партии, тратя таким образом на споры о воспитании и время, и труд, которые могли бы быть употреблены на самое воспитание. Если бы правительство признало своей обязанностью требовать, чтобы все дети получали хорошее воспитание, то этим самым оно избавило бы себя от всяких забот о доставлении воспитания. Но могло бы тогда предоставлять родителям полную свободу воспитывать своих детей, где и как хотят, и должно было бы только помогать недостаточным людям нести издержки на воспитание, или же, смотря по обстоятельствам, брать эти издержки на себя. Те совершенно основательные возражения, которые обыкновенно делаются против государственного вмешательства в дело воспитания, относятся не к обязанности воспитания, а к тому, когда государство берет воспитание непосредственно на самого себя. Но казенное воспитание и обязательное воспитание, – это две вещи, совершенно различные. Я не менее, чем кто-либо, восстаю против той системы, которая хочет, чтобы все воспитание или большая часть воспитания народа было в руках государства. Все, что мы сказали об индивидуальности, о разнообразии характеров, мнений, образов жизни, все это с равной силой относится и к разнообразию в воспитании. Общее казенное воспитание ведет к тому, чтобы сделать всех людей похожими друг на друга, сформировать всех на один образец, и именно на тот, который нравится господствующей власти, и все равно, будет ли это власть монарха, духовенства, аристократии, или большинства существующего поколения, во всяком случае, чем она могущественнее, тем с большим деспотизмом властвует она над умами и естественным образом тяготеет к тому, чтобы подчинить этому деспотизму и самое тело. Если и можно допустить такое воспитание, которое бы давалось и контролировалось самим государством, то разве только как практическое применение одного из возможных способов воспитания, как такое применение, которое бы служило для других способом воспитания примером и стимулом. Конечно, когда общество находится вообще в таком состоянии, что не может или не желает само заботиться о воспитании, тогда правительственная власть, имея перед собой два великих зла, должно выбрать меньшее из них и взять на себя устройство школ и университетов, как оно берет иногда на себя выполнение некоторых больших промышленных предприятий, которые должны были бы быть делом частной предприимчивости, но которые частная предприимчивость оказывается несостоятельной выполнить. Заметим вообще, что там, где существует достаточное число людей, способных заниматься делом воспитания под непосредственным руководством правительства, там эти же самые люди были бы способны заниматься и охотно занимались бы своим делом совершенно свободно, без всякого правительственного вмешательства, если бы только закон, устанавливая обязательное воспитание и вспоможение тем, которые не в состоянии нести на себе издержки по воспитанию, обеспечивал бы им таким образом вознаграждение за их труд.
При существовании обязательного воспитания вся воспитательная деятельность правительства могла бы ограничиться только публичной экзаменовкой всех детей, начиная с самого раннего возраста. Мог бы быть установлен возраст, в который каждый ребенок (одинаково как мальчик, так и девочка) должны были бы подвергаться экзамену для удостоверения, умеют ли они читать. Если бы ребенок оказался не умеющим читать и отец не представил бы достаточных оснований для оправдания этого незнания, то в таком случае можно было бы налагать на отца небольшой штраф, заставляя его, если это необходимо, уплачивать штраф работой и помещать ребенка в школу на его счет. Подобные экзамены могли бы возобновляться ежегодно, постепенно увеличивая количество требуемого знания, и таким образом можно было бы достигнуть того, что действительно сделался бы обязательным для всех и поддерживался во всех известный minimum знания. Кроме этих экзаменов по обязательному для всех минимуму, могли бы быть установлены добровольные экзамены по всем предметам знания и могли бы быть желающим выдаваемы удостоверения в степени приобретенных ими познаний. Чтобы подобные меры не обратились в руках государства в орудие для управления мнениями людей, требования экзаменов (кроме чисто элементарных частей знания, как например, языков и их употребления) можно было бы ограничить знанием исключительно только одних фактов и положительных наук. Что же касается до религии, политики и других спорных предметов, то экзамены по этим предметам, оставляя в стороне вопросы об истине или ложности того или другого мнения, могли бы ограничиваться только одной фактической стороной, что такие-то писатели, школы, церкви держались по известному вопросу такого-то мнения, на тех-то основаниях. Поколение, воспитанное по этой схеме, было бы относительно всех спорных истин не в худшем положении, чем в каком люди находятся теперь; и тогда, как теперь, одни становились бы православными, другие иноверцами, и государство только заботилось бы о том, чтобы как те, так и другие, безразлично имели известную степень познаний. Нет никакого препятствия к тому, чтобы обучали и религии, по желанию родителей, в тех же самых школах, в которых обучали бы другим предметам, всякая попытка со стороны государства дать то или другое направление мнениям своих граждан по каким-либо спорным вопросам есть, конечно, зло, но в этом нет никакого зла, чтоб государство производило проверку и удостоверяло, что такое-то лицо имеет известные познания, делающие его в большей или меньшей степени способным иметь свое суждение о данном предмете. Если изучающий философию хочет иметь удостоверение, что он знает и систему Локка, и систему Канта, то экзаменатор должен только удостовериться, действительно ли он знает эти предметы; но до него вовсе не касается, которой из этих систем держится экзаменующийся, или не держится ни одной из них. Я не вижу никакого основательного возражения, почему бы атеист не мог быть экзаменуем, каким образом доказывается истинность христианского учения, не требуя от него при этом, чтобы он исповедовал христианскую веру. По моему мнению экзамен из высших отраслей знания должен быть не обязателен. Весьма опасно было бы предоставить правительству власть не допускать до какой-то профессии, хотя бы даже до профессии учителя, под предлогом недостатка требующихся для этого качеств, и я совершенно разделяю мнение Вильгельма Гумбольдта, что ученые степени и вообще всякого рода дипломы, свидетельствующие о познаниях по какой-либо науке или профессии, должны быть выдаваемы без препятствия всем, что только пожелает экзаменоваться и выдержит экзамен, но дипломы эти не должны давать никаких преимуществ перед соревнователями по профессии – они должны иметь только то знание, какое им дает общественное мнение.