— Вроде как на видео, — сказала Меган, вызвав у Джорджа улыбку.
— Не совсем, — тоже улыбнувшись, ответил Питер, — но если тебе так легче представить, это довольно близко.
На несколько мгновений он замолчал, расслабился, и на его губах заиграла улыбка, он заглянул в очень далекое прошлое.
— Расскажи, — попросил Джордж.
Только сейчас он понял, как мало знает про Питера.
— Был четверг, двадцать четвертое мая тысяча четыреста пятьдесят третьего года от Рождества Христова. Турки подошли к самым стенам. Нам казалось, что они уже очень давно там стоят. Нам — это мне, Грегори, юному Андронику и итальянскому моряку по имени Карло.
— Это твои друзья? — спросил Джордж.
— Да, — ответил Питер и сделал еще один глоток чая. — Мои старые друзья.
Видно было, что их ему очень не хватало.
— Мы сражались под началом Лукаса Нотараса, нам приказали помогать немцу Йоханнесу Гранту. В нашу задачу входило помешать туркам прорыть тоннели под городскими стенами. Мы прикрывали стену, которую должны были охранять отряды венецианца Минотто Боккиарди. В городе было много итальянцев, в основном моряков, были и другие христиане. Мы и сами рыли тоннели около Калигарианских ворот, нападая на турок и сербов — добытчиков серебра, — которых они заставили служить себе.
Армия султана окружила городские стены, а ведь их длина была четырнадцать миль. Его армия насчитывала восемьдесят тысяч человек, а нас, внутри крепости, было меньше семи тысяч. Наши потери нельзя было назвать серьезными, но раненых было много, а запасы продовольствия и оружия подходили к концу. Мы могли бы продержаться только до прихода подкрепления. Венецианский капитан Тревисано удерживал турок в Босфорском проливе и на Мраморном море. Мы построили бон, закрывший наш залив Золотой Рог. Они не должны были его миновать. Но турки совершили невозможное: они провели свои корабли к Золотому Рогу по суше.
Нам приходилось рыть все новые и новые тоннели и защищать осаждаемую стену, борясь за каждую пядь земли. Впрочем, мы знали, что судьба города решена. Тот день, двадцать четвертое, выдался очень необычным. Мимо нас прошла процессия, они несли самую главную нашу святыню — статую Богоматери, ей был посвящен город. Все, кто мог, если только не были заняты работой на стенах, все мужчины, женщины, дети шли в этой процессии.
— И они ее уронили, — сказала Меган. — Я про это читала, но поверить не могу, что ты там был.
Джордж молчал.
— О, я там был, — продолжал Питер. — Они ее не только уронили, они не могли ее потом поднять. Не могли, и все. И точка. Восемь человек старались сделать это. Вокруг заговорили о том, что Богоматерь нас оставила. Статуя упала на ногу одного из тех, кто ее нес. Ногу ему раздробило. Вытащить его тоже долго не получалось. Несколько минут никто вообще не мог сдвинуть статую с места, а потом она вдруг вновь обрела прежний вес, и носилки легко водрузили на плечи четырех мужчин.
Думаю, не стоит говорить, что процессия дальше не пошла. Когда все разбежались, стало еще хуже. Небо в буквальном смысле разверзлось, и с него полились могучие потоки воды, я таких никогда ни до, ни после не видел. Вода пронеслась по городу и убила несколько человек. Нас спасло то, что дождь лил и на турок тоже. Иначе все закончилось бы прямо тогда.
Ночью нас распустили отдохнуть, мы с друзьями сидели в роще, пили и разговаривали, делились своими страхами. Странности продолжались… той ночью я встретил Карла фон Рейнмана.
Было тепло, и горькое вино на вкус было словно бычья моча, во всяком случае так думал Никифор. Но другого не было. Четверо мужчин сидели, погрузившись в свои мысли, и молча передавали вино друг другу. И мужчины, и женщины, и дети восстанавливали то, что разрушил пушечный обстрел в течение дня, Свет полной луны пробивался сквозь ветви деревьев, слышно было пение соловьев.
— Странно, правда? — послышался незнакомый голос.
Все четверо дружно повернулись к подошедшему незнакомцу.
— Что странно, если не считать вас? — спросил Никифор.
Незнакомец приподнял бровь и как будто фыркнул, словно ему вдруг стало весело. Он прислонился к стволу дерева. Он снова заговорил, и на этот раз они сообразили, что у него немецкий акцент. Это был о несложно, ведь, они уже много дней работали с Йоханнесом.
— Соловьи. Если подумать, что здесь должно произойти, им следовало бы улететь вместе с остальными птицами. Однако они остались. И все еще поют.
— А почему бы им не петь? — спросил Грегори. — Может, вы думаете, они остались, потому что считают себя, обязанными перед императором? Они остались, потому что захотели… кто знает, что у птицы в голове? А поют они, потому что птицы, должны петь.
— Возможно, — сказал незнакомец.
На его лице появилась грустная улыбка.
— Кроме того, — проговорил Андроник, — почему вы так уверены, что город падет?
Все четверо посмотрели на него усталыми глазами. Андроник знал достаточно, чтобы не говорить этого.
— Знаете, что еще? — продолжал незнакомец так, словно не слышал этих слов. — Розы. Я удивлен: они цветут.
— Розы? — переспросил Никифор.
— Да, розы, разве вы не чувствуете запаха?
— Я чувствую только запах скота и дерьма, — ответил Карло.
— Тем хуже для тебя, — сказал незнакомец и впервые посмотрел на них. Остановил взгляд на Никифоре.
— Могу я к вам присоединиться?
— Вино почти кончилось, — заявил Андроник.
Все знали, что это не так.
— Я не пью вина, — сказал незнакомец.
Наступило неловкое молчание, и особенно не по себе стало Никифору: незнакомец бросал на него пристальные, изучающие взгляды.
— Ну, хорошо, — проговорил наконец Грегори, — садитесь и назовите свое имя.
Незнакомец принял его приглашение.
— Я Карл из Баварии, — представился он.
Остальные по очереди назвали свои имена.
— А как вы оказались приговоренным умереть вместе с Константинополем? — спросил Нгасифор.
— Не по собственной воле, уверяю вас. Я был пассажиром на венецианском корабле, направлявшемся из Черного моря в Эгейское. Это было в ноябре, тогда султан впервые сказал, что будет топить все корабли в проливе. Разумеется, ему никто не поверил.
— Корабль Риццо? — спросил Карло.
— Совершенно верно. Корабль потопили. Всех, кто остался в живых, но не смог добраться до города, обезглавили. Капитана, естественно, зарубили саблями.
— Да, самая тяжелая судьба в этой осаде выпала простым матросам, — произнес Карло.
— Может, и так… — выпалил Андроник, — но мы им отплатили. Авести шестьдесят турок были казнены за сорок членов команды, за христиан, служивших на корабле Риццо. В любом сражении такая расстановка считается честной.
— Нет, Аронкус.
Грегори покачал головой.
— Это не торговля. Триста жизней отданы за жадность и жажду власти.
— За жизнь! За свободу! За Бога!
Никифор разозлился.
— Я не желаю слышать ни слова, Грегори. Ты мой друг, Грегори, но мы сражаемся во славу Божью, мы отдаем свои жизни, и я надеюсь, мы уничтожим этих дьяволов, отказавшихся от небес. Всех до одного. Мы сражаемся за самих себя. Если так суждено, я с радостью приму свою судьбу! Пусть придут, пусть увидят, что сделали с нами их дьявольские желания.
Все замолчали. Несколько минут они сидели молча, глядя в землю, мрачные, злые и немного напуганные. Все, кроме одного. Карл смотрел на Никифора и широко улыбался. В его глазах горело восхищение.
— Хорошо сказано.
Никифор решил, что незнакомец ему нравится, не важно, правду он рассказал о себе или нет.
— Только вера может спасти нас, — настаивал на своем Грегори, — сила Христа и Святой Матери. И добрая воля Константина Великого.
— В таком случае мы мертвецы, — сказал Никифор.
И прошлую ночь, и весь день он был в мрачном настроении.
— Само Небо отвернулось от Константинополя. Грег, ты помнишь пророчества? Андроник, а ты?
— Последний христианский император Византии будет носить то же имя, что и первый, Константин, сын Елены, — ответил Андроник, опустив глаза.
Он был самым молодым из четверых, и ему не было стыдно показать свой страх.
— Там еще было что-то про луну, — напомнил Карло с надеждой в голосе.
— Город не падет при ущербной луне, — сказал Андроник, поддавшись его настроению.
— Луна прошлой ночью была полная сердито возразил ему Никифор. — Нам больше не на что надеяться.
Они все разговаривали. Необычный для этого времени года, очень густой туман прокатился над городом и также быстро исчез. Никифор и его приятели услышали вопли горожан у стены. Они кричали, что в тумане скрывается Святой дух, покинувший Константинополь.
— Чушь, — сказал он друзьям.
— Но они в это верят, — возразил ему Андроник.
— Они много во что верят, — заявил Никифор. — В основном в разные глупости. Я у стал от предрассудков.
— Бог — это не предрассудок! — резко сказал Грегори.
— Ты же знаешь, что я совсем не это имел в виду, Грег.
— Ну, туман рассеялся, на небе полная и ясная луна, — проговорил Карло.
Все подняли головы.
— Смотрите! Там, наверху, — услышали они громкий крик часового.
— Что случилось, Георг? — крикнул Андроник.
— Огни! — услышали они в ответ.
Они бросились к лестнице.
Как только они взобрались наверх, необходимость в словах отпала. Часовой просто показал на восток, за Золотой Рог, где на равнине, далеко за лагерем турок, в нескольких местах горел странный зеленый свет.
— Как вы думаете, — сказал Георг, — может, к нам на помощь пришел принц Хуньяди из Трансильвании?
В его словах прозвучала такая надежда, что Никифор неохотно ответил:
— Может быть.
— Только я почему-то думаю, что это не он, — сказал из-за его спины Карло.
Они стояли на стене и смотрели на странные огни. Никифор отошел в сторону.
— Друг мой, — услышал он шепот Карла. — Мне кажется, нам нужно поговорить.
— О чем?
— О мести. И о будущем.
— Здесь у нас нет будущего, — без колебаний сказал Никифор.