Об оковах любви и об оковах в общем
В работе, посвящённой естественной магии{46}, мы уже говорили, что все привязки или к любовным имеют отношение (referantur), или от любовных зависят (pendeant), или, собственно, любовными и являются (in amoris vinculo consistant). Налагающему [оковы] с помощью тридцати видов узлов{47} (nodi) легко откроется [та истина], что любовь выступает основанием всех страстей (ut amor omnium affectuum extet fundamentum). Ведь кто ничего не любит, с чего бы ему испытывать страх, надеяться, хвалиться, гордиться, отваживаться на что-то, презирать, прощать, извинять, унижаться, соревноваться, гневаться или быть охваченным иными видами страстей? Итак, широкое поле [для размышления] и глубокая основа для мысли и рассуждения открывается поводом, данным нами в этом названии: «Об оковах любви». И притом не должно считать, что такое рассмотрение весьма далеко отстоит от вопросов социальных (a civili institute), хотя бы по одной той причине, что оно поразительно шире (amplior est mirfice), чем лишь такого рода проблемы.
Глава IОпределение привязки
Оковы красоты пифагорейцами и платониками зовутся сиянием, лучом или неким [его] движением (fulgor, radius at actus quidam), или же хотя бы тенью и подобием [этого света], следом (umbra et simulacrum illius saltem atque vestigium){48}. Вначале развеянным (diffusum) в разум, который [этот «луч» любви] украшает [гармоническим] порядком (rerum ordine) вещей, затем в душе, которую наполняет множеством вещей (rerum serie), а затем в природу, которую, испещряя семена вещей, укрепляет (seminibus distinguat at suffulciat), в четвёртых же, в материю, которую изукрашает (exornet) множеством вещественных форм. Потому и говорят они, что тот луч, наисветлейший в душе, светел и в уме, в природе тёмен, а в том, что принадлежит вещам природным, уже тёмен чрезвычайно. Луч этот не находится в самой массе [природных вещей] (mole) и не формирует её, хотя и незаметно присутствует вокруг неё (circa molem versetur) и во вселенской громаде, ведь иногда и вещи небольшие, маленькие кажутся прекрасными. Да даже среди вещей взаимно близких большое может казаться безобразным, а небольшое прелестным и наоборот… И часто, при том, что объём и размер вещи неизменен из-за чего-то уходит её красота, а бывает, что не уходит, даже если они изменились. Милый с виду малыш или мальчик [быть может, и] нравится (placet), но вот привязывает (vincit) [любовью не ранее определённого возраста], став уже юношей. Так что в самой величине вещи и правда что-то есть, и это остаётся верным, даже если и вид, образ и строение вещи не поменялись. Итак, приступая уже к привязке посредством общения (civiles vinciendi species), действуй посредством тех количественных различий, в которых и состоит результативность конкретного вида твоих оков а именно: обращайся к жесту, словам, одеждам, привычкам, смеху, как и иным видам страстей.
Глава IIПроисхождение привязки
Некоторые платоники считают, что привязанность происходит от известной гармонии (proportioned частей тела{49}, сочетающейся с нежным [оттенком] цвета [лица]. Для тех же, кто более внимателен – например, к тому, что привязывают не только вещи сложно устроенные (compositae) и заключающие в себе богатство своих [составных] частей, но иногда и сам по себе цвет и сам по себе голос, и нет ничего, что быстрее ускользает и теряет прежний вид (labitur et senescit), чем красота, но нет и ничего, что медленнее изменяется, чем внешний образ и вид, сверкающие [красотою] как раз благодаря сочленению частей) – [ясно, что], оковы красоты стоит видеть, видимо, в чём-либо отличном от образа вещи и сочленения её частей, притом, что после наслаждения любимым предметом проходит любовь, в то время, как красота и внешний вид его остались прежними. Потому причина привязанности именно и состоит в некоем взаиморасположении (condispositione) похищающего [своей любовью] и [ею] захваченного в плен (rapientis et rapti). Ведь между тем, как, например, не к чему придраться [по идее] в красоте какой-то девушки или, в общем, вежливом общении, выражениях, внешнем виде и вообще делах какого-то мужчины, всё-таки эти люди нас почему-то не привлекают! А ведь бывает и так, что в чём-то одном или даже в ряде моментов что-то кажется неприятным, а человек всё равно нравится! Довольно глупо они рассуждают о привязанности к цвету [лица], не делая различий между самим цветом и тем, что его окружает. Да как же это цвет может привязать сам по себе, когда [румяно-сочный и] более яркий в мужчине зрелых лет он [может быть] не по душе и не нравится, а более [нежный и] мягкий в юноше он как раз завладевает душой и берёт её в плен (ligat atque rapit)? Так, хорошо подготовленная серьёзная речь на политическую тему из уст юноши, пусть и блещет она искусством, умы более зрелые может подвигнуть даже к некоторому раздражению, а милые и цветуще-мягкие (blanda atque florida) слова из уст старика рождают презрение, возбуждая смех и давая повод насмешкам… Ведь как во внешнем виде, речи и делах одно прилично даме замужней, другое девушке, иное девочке, точно также одно мальчику, другое мужу, а третье старику, и одно простому солдату, а другое полноправному гражданину.
Глава IIIНеопределённость привязки
Не так сложно, я думаю, оковывать и от оков освобождать (vincire et solvere), как найти (invenire) [нужную] привязку, особенно, замечу, в тех возможных случаях, где привязки зависят скорее не от [самой] природы и [даже] не от искусства [связующего], а от конкретных обстоятельств (ad casum). Привязанность, исходящая от [любимого] тела, не имеет своей обителью какой-либо одной его части, есть [дорогие сердцу] глаза, щёчки и ротик, к которым любящий привязывается, но если именно они и в таких же пропорциях будут переданы другому лицу, то настолько будут отсутствовать условия для всякой [привязки], что после этого могут даже разорваться или ослабнуть сами эти оковы любви! И как же тогда то, что бывает, мы гибнем из-за [привязанности к] какому-то телесному образу, но понимаем, услышав речь или же увидев повадки [предмета нашей любви], что любовная привязанность закончилась? Осмысли подобные темы уже в поле привязок социальных (civilibus vinculis).
Глава IVСтроение привязки
Привязка к любви низкой (Cupidinis inferioris vinculum) случается, когда мы очаровываемся (vincimur) вещами одновременно сложными и подобными друг другу, вещами же простыми [и уникальными] и в самих себе совершенными — совсем нет. Есть ведь те, кто последние даже презирает, для них, видимо, и Бог не должен считаться одарённым прелестью, ведь природа его проста, и сложностью строения он совсем не блещет (minime praefulgeat)! А ведь согласно вере, он и есть Творец всякой привязанности и красоты, их доводящий до совершенства (authorem esse atque perfectorem). По слабости разумения (imbecillitatem) не различают эти лица то, что просто прекрасно [само по себе], и то, что кажется прекрасным нам. Также глуп в сфере общения тот, кто не различает приятное для всех людей и приятное согласно разумению, приятное для ряда людей и приятное по привычке, желая привязать наудачу (perperam vincire concupiscens), не отделяет он обычный ход дел от частного случая (usus et occasionem).
Глава VЧисло привязок
Привязками являются [следующие вещи] (как все вместе, так и по отдельности): форма тела, его внешний вид, движение, гармония речи и слов, цельность характера (morum concinnitas), случайность и взаимная симпатия (sympathiae occursus). Благодаря им не только привязываются (vinciuntur) люди к людям и животные к животным, но даже и животные к людям. Сюда же имеет отношение и то, что ребёнок, увидев змею (а барашек волка), инстинктивно (ex naturali charactere), не имея опыта [такого общения] или предварительных знаний [о них], приходит в ужас{50}, а увидев быка или овцу – радуется, с ними играя. Есть различные ароматы, которыми берутся в плен и люди и различные духи. Я знал людей, которых запах мускуса (или иные сладчайшие на свете ароматы) повергал в дикую панику, так что они почти падали в обморок, так им захватывало дух, среди прочих и знал одного, который получал огромное удовольствие, поднося к носу пальцами раздавленных клопов. Итак, разные [люди] привязываются к разному, иногда к противоположным вещам, притом будучи сами не противоположными, а просто разными… Да и в сфере общения не один и тот же характер речи, телесной красоты и украшений, нравов, да и не одна и та же обходительность (facilitas) будут по душе итальянцу и немцу или же немцу по нраву придутся и одни привычки и другие, бывает и так, что итальянец, вернувшись из [немецкого] университета имеет немецкий ум, а немец уже итальянский… Здесь и состоит трудность, и потому и требуется большая осмотрительность в привязывании в сфере общения (civiliter), тем более, когда оковы налагаются не на множество людей, а на одного конкретного, ведь проще сковать многих, чем одного единственного. Скорее всё-таки бросок охотника за птицами, направленный [наугад] в [целую] стаю, даже просто случайно сможет задеть их немало, чем, пусть и более точно рассчитанный, попадёт он в [нужную] одну из многих.
Глава VIВрата для привязок
Те входные отверстия (ostia), через которые набрасываются оковы (vincula iaciuntur), это чувства (sensus), из всех них в наибольшей степени, без всякого сомнения, зрение{51}. Прочие же, лишь исходя из множества различных предметов [подлежащих привязке]. Так, осязание привязывается нежностью плоти, музыкой голоса (vocis symphonia) – слух, обоняние – сладким дыханием, дух – нравственной цельностью (morum concinnitate), а разум (intellectus) – ясной наглядностью [доказательств] (demonstrationum claritate). Через разные «окошки» (fenestras) [души в неё] входят различные привязки, имеющие большую силу в чём-то одном или ином, ведь одни наслаждаются одними пристрастиями (studio), а другие другими, так что даже и сама привязка не от всех вещей и не на всё одинаково направляется (perducitur).
Глава VIIРоды привязок
Мы видим, что есть столько различных родов (genera) привязок, сколько есть различных родов прекрасного. Различных же этих родов, представляется, не может быть меньше, чем основных родов вещей, согласно их виду. Добавь сюда и то, что в различных видах вещей частные вещи привязываются по разному и с помощью различных предметов. Голодный привязывается к еде, испытывающий жажду – к питью, изобильный семенем – к любви, к зрелищу – восприимчивый зрением, один к тому, что можно уразуметь (intelligibile), другой же к [вещи] природной (naturalem), а иной – к созданной искусством (artificialem), математик – предметами абстрактными, практик – конкретными, удовлетворяющий себя (masturbans) отшельник – лицезрением (specie) [в своём воображении] того, чего лишён, женатый же человек – тем, что есть рядом. Разные люди разными вещами, так что даже привязки, происходящие от разных вещей, могут сообщать одинаковую силу (virtutem). Очаровывает (vincit) музыка, исполняемая мальчиком или юношей, а вот девушкой или зрелым мужчиной уже не так, физическая мощь [приятна] в сильном мужчине, а вот в женщине едва ли, девушка же очаровывает простотой и искренностью, но наделённый этими же качествами зрелый муж уже от привязанности [к себе] избавит, и чем дальше, тем больше.
Глава VIIIСпособ привязки
В области общественной и социальной (civiliter) привязывают достаточно сильно [владеющие словом] ораторы и придворные, да и вообще люди в таких делах опытные, пользуясь при этом хитрой маскировкой (transfuga dissimulatione) своего искусства. Ведь тот, кто говорит очень слащаво, зная, ну просто всё на свете (nimisque superstitiosule sapit), едва ли будет найден приятной персоной. То же касается и [вычурных] нарядов, которые носят с [исключительной] аккуратностью, тщательно их подбирая друг к другу, [искусно] завитых кудрей, глаз, жестов и движений по любым меркам излишне выразительных (ad normam omnem exacti), ведь излишество далеко от того, чтобы нравится [окружающим]… Таким же образом дело обстоит в области официального общения (civiliter), где люди могут посчитать [такую высокопарную] речь искусственной и напыщенной (affectatam et elaboratam). Такого рода [недостатки] стоит отнести на счёт как нерасторопности, так и недостатка соображения и разумения, ведь немалая часть искусности [общения] как раз в том то и состоит, чтобы ею пользоваться, её же и скрывая! Так что не особенно умён тот, кто знает всё на свете, едва ли умеет красиво использовать драгоценности тот, у кого на всех пальцах кольца с [дорогими] камнями, и едва ли умело украсил себе шею тот [гордо] идущий вперёд, у кого на ней навешано множество ожерелий всех мастей{52}. Здесь важно то обстоятельство, что один свет вытесняет другой, именно в темноте он и виден, сияя, сверкая и блистая своей чарующей глаза красотой. Едва ли есть украшение там, где оно не сочетается с тем, что некрасиво и украшения как раз требует! Так что искусство не освобождается (absolvitur) от [безыскусности] природы, а тщательное убранство (cultus) не отходит от [мудрой] простоты.
Глава IXХарактеристика привязанности
Привязанность у Платона есть прелесть (pulchritudo) как соответствие вещи своему роду, у Сократа – выдающаяся душевная красота (excellens animi venustas), для Тимея это довлеющий над нашей душой деспот (animae tyrannis), для Плотина – природное преимущество (naturae privilegium), для Феофраста – молчаливый обман [чувств] (tacita deceptio), для Соломона – «воды краденые и потаённый огонь»{53}(ignis absconditus et aquae furtivae), для Феокрита – пагуба под слоновой костью (eburneum detrimentum), у Карнеада – владычество без охраны{54}. Для меня же – это грустная радость и радостная грусть (tristitia hilaris, hilaritas tristis){55}. Разные виды оков и описания иных страстей подобны именно этому чувству и такой привязанности в силу того, что мы добавили на сей счёт в предисловии к этой части.
Глава XРаспределение привязок
Совершенное привязывается к деятельности совершенной (actum perfectum), достойное – к достойной или наделённой достоинством, к несовершенной же и неполноценной привязывается то, в чём есть несовершенство и неполноценность. Поэтому в предыдущих [главах] и сказано, что в привязывающем должно быть что-то от привязываемого. Девушка совсем непорочная, в которой нет даже тени влечения (fomitis semina), к сластолюбию никаким искусством и никакою звездой (nulla arte et nullo astro) не привяжется, если только не прикоснуться к ней, не дотронуться до неё, если только не ответит она [ласкам] рук привязывающего, и если от рук его, [направленная] к ней самой, не проистечёт [какая-то сила] (sine aliqua profusione). О девочке, ещё не ставшей девушкой, я не говорю, в каждом деле нужно потенциальное начало, [ «зародыш»] (semine quodam opus est), но не все они и не везде дадут рост. Кто будет пытаться заманить в свои сети (irretire) больного, старика, того, кто [от природы] лишён похоти, увечного? Разве что без всякого толку… А кто, наоборот, удержится от того, чтобы использовать [свои чары] в отношении лица, лишённого всех этих недостатков? Аналогично дело обстоит и сфере общения (in civilibus), такие очевидные суждения имеют силу и там.
Глава XIЛестница привязок
Так уж устроены (ordinatae) все вещи в мироздании, что они пребывают в некотором постоянном взаимодействии (coordinatione), и будто бы в неком непрекращающимся потоке (continuo quodam quasi fluxu) может происходить движение (progressio) от всего ко всему. Какие-то вещи друг с другом связаны непосредственно, как, к примеру, представители одного вида живого, [что необходимо] для продолжения рода, в которых родственные привязанности очевидны и известны. Другие же взаимно подчинены другим через посредство других вещей, и тогда необходимо проникнуть в эти посредники и как бы пройти их насквозь (media omnia pertransire oportet et penetrare quoddammodo), дабы протянулись (protendantur) нужные оковы от привязывающего [лица] к его объекту. Так, высшие силы, благодаря как щедрости мироздания (per rerum elargitionem), так и покровительству неких отдельных посредников (mediorum quorundam impertibilium favorem), вещи, стоящие ниже их и в самом низу (inferiora et infima), привязывают к себе, в них проистекая (influendo). В свою очередь, следуя некому природному или разумному подчинению (obsecundatione), и вещи низшие словно бы с почтением поднимаются со своих мест (tollantur), дабы вещи высшие и расположенные от них вдалеке (eminus posita) по схожим причинам к себе привязать{56}. И так как есть разные виды различных вещей, неодинаковы и места [для них] и времена, средства [в их распоряжении] и [их] пути, органы и задачи. Легко это увидеть в любом виде привязок и вещей ей подлежащих, как и применить.
Глава XIIВеличие привязанности
Есть в вещах некая божественная сила (divina quaedam vis), сама любовь, она и есть отец и источник, Амфитрита{57} привязанностей. Потому неслучайно Орфей и Меркурий любовь назвали духом могущественным и великим (magnum Daemona){58}, ведь и всякая основа вещей (tota rerum substantia), и устроение их, и скажем так, сущность их, есть некая привязанность (vinculum). Мы постигнем всю главнейшую суть учения о привязанности (maximam et principem vinculi doctrinam), если бросим взор на устроение Вселенной. Именно благодаря этой привязанности высшие [предметы] снабжают [силой своей] (provident) [подчинённые им] низшие, которые, в свою очередь, обращаются (convertuntur) к высшим, подобное связывается с подобным (paria invicem associantur), наконец, всё совершенство мироздания (universi perfectio) существует согласно закону её сущего (secundum formae rationem).
Глава XIIIОсновной механизм (principalis effectus) привязанности
Одна любовь и одна привязанность (Amor unus, vinculum unum) всё объединяет (facit omnia unum), разными ликами обладает в различных вещах (diversas habet in diversis facies), дабы всякий раз по-новому привязать что-то новое (aliter alia atque alia vinciat). Потому и говорится, что Эрот (Cupido) [одновременно] высший и низший, самый юный и самый старый, слеп, но и исключительно зорок, он, кто всякому сущему по силам его дарует твёрдую стойкость не отступать от своего места для вечного продолжения его рода (facit omnia pro viribus vel in se ipsis consistere ne a se recedant, ad speciei perennitatem){59}. Вот как раз во взаимоотношениях отдельных [разнополых] представителей рода любовь делает так, что они сами себя покидают (a se ipsis recedant), когда любящий жаждет весь перенестись (transferri) в любимого. Сами они цельно (per se) растворяются друг в друге, открываются и разверзаются друг для друга (dissolvantur, aperiantur, dehiscant), когда любящий жаждет заполучить всего возлюбленного, и впитать в себя (imbibere), [испив без остатка]. Итак, существует такая привязанность, благодаря которой вещи желают быть на своих местах и не упускать того, что у них в руках (non amittere quae habent), и в то же время быть везде и иметь то, чего они лишены. Берёт начало это и от определённого удовлетворения тем, чем обладаешь, и от страстного стремления (desiderio et appetitu) к тому, что далеко и что можно заполучить, да и от любовного влечения ко всему вообще (amore circa omnia), ибо не исчерпываются истиной или же благом частным и конечным частные стремления и мысли (particularis appetitus et intellectus), взирают они как на свои предметы на всеобщую истину и всеобщее благо. Вот почему из-за одной и той же привязанности та или иная сила в каком-то теле испытывает одновременно и стяжение и расслабление, и, уходя прочь, растворяется. Эту [особенность] существования привязанностей согласно родам вещей (conditionem vinculi) ты и в иных привязанностях существ различных видов понаблюдай.
Глава XIVКачественная [характеристика] привязанности
Сама по себе привязанность не является ни благом, ни красотой, но именно благодаря ей все вещи, как вместе, так и по отдельности, стремятся (persequuntur) к благу или красоте. Соединяет (connectit) она то, что обретает, с тем, что обретается, то, что дарует, с тем, что даруется, то, что может быть привязано, с привязывающим, то, что может быть желанно с жаждущим его (appetibile cum appetente). Но то, что жаждет благо или красоту, в той мере, в какой жаждет, их лишено, в этом смысле оно само не благо и не прекрасно. Потому неудачно заключает по поводу материи кое-кто из перипатетиков, что она и зла и безобразна, так как, желая блага и красоты, этим-то она и доказывает, что их лишена. Более осмотрительно говорит [сам] Аристотель, «словно бы безобразна», «словно бы зла»{60}, ну, всё-таки не так прямолинейно… В действительности же (in rei autem veritate) и не безобразно и не красиво, и не зло и не добро, то, что и к добру и ко злу, и к прелести и к безобразию стремится и равно несётся как материя (aeque fertur ut materia). Если бы была зла материя, то противоестественным для неё было бы стремление к благу, то же самое бы было, если бы по природе она была безобразна, [тогда не стремилась бы она к красоте]. Ведь, если бы дело обстояло подобным образом, то тогда в руках у неё была не только она сама, но и её противоположность, иной противоположности не желающая, но наоборот, её исключающая и отвергающая! Те же, кто размышляют глубже (profundius vero philosophantes), понимают (и это мы утверждали в другом месте{61}), что сама материя имеет начало (inchoationem) всех форм в лоне (in sinu) своём, так что всё из себя она извлекает и производит (promat et emittat), притом не просто высылая что-то далёкое прочь от себя (puram exclusionem), как если бы что-то чуждое ей (peregrina) она зачинала бы (concipiat) внешне. [Нет], вне чрева (gremium) материи нет никаких форм [сущего], внутри него они все сокрыты (latent) и из него выводятся наружу (educuntur). Итак, рассматривающему привязанность в мире социума на основе всех законов её бытия должно быть ясно, что в каждой части материи, как и в ней самой вообще, во всяком индивиде или отдельном существе, запрятаны и заключены (sublateant et subcontineantur) все потенции (omnia semina), а значит, благодаря умелому искусству (solerti quodam artificio) может реализовываться (compleri posse) применение всех привязок (omnium vinculorum applicationes) и мы объяснили в одной из «Тридцати печатей»{62}, как происходит это фундаментальное преобразование и как оно реализуется (ut generalis ista transformatio fiat et applicatio).
Глава XVВсеобщий или вселенский характер привязки
Из того, что выше сказано, следует, что та любовь, которая нашу любовь вызывает, и та страсть (appetitum), из-за которой страстно стремятся к чему бы то ни было, есть средняя величина (medium) между добром и злом{63}, безобразием и красотой, и в то же время (не будучи лишённой ни безобразия, ни красоты) приобщаясь и сообщая себе [необходимые качества], она может являться и благой и прекрасной. Любовная привязанность (vinculum) берёт начало (exsumitur) согласно всеобщему закону (secundum rationem communem) из активного и пассивного [начала] (activo et passivo). Благодаря этому закону, все вещи, будучи действующими или претерпевающими действие извне (sive agant sive patiantur) или же и то другое одновременно, желают упорядочиться, слиться, объединиться и осуществиться (ordinari, copulari, uniri et perfici) в той мере, в какой природа вершит устроение, связь, единство и осуществление (ordinem, copulam, unionem et perfectionem operatur), и без этой привязанности не существует ничего, так же как и не существует ничего без природы. Это не значит, что любовь обозначает несовершенство, когда её можно видеть в материи и хаосе, ещё лишённых упорядоченного облика, [нет], всё, что зовётся любовью в хаосе и этой выдуманной ими материи, оно и зовётся совершенством (perfectio), всё же, о чём говорится, что оно ещё не существует, что оно несовершенно и неупорядоченно, по смыслу и любовью не является. Ясно, что любовь всегда совершенна, и её привязанность (vinculum) всегда взывает к совершенству (perfectionem contestetur){64}. Когда с любовью вожделеет стать совершенным [и завершённым] (amat perfici) то, что совершенства ещё пока лишено, вожделеет оно этого из-за несовершенства, но движимо уже не им (per imperfectionem, sed non ab imperfectione), а неким причастием совершенству, свету божества и предмету какой-то возвышенной природы (a perfectionis participatione quadam et lumine divinitatis et eminentioris cuiusdam naturae obiecto), и тем сильнее, чем более страстным является это желание!{65} Ибо выше пылает (flagrat) [пламя] любви у того, что совершеннее, чем у несовершенного. Совершеннейшее же начало есть то, что желает стать всем и устремляется (fertur) не к отдельному образу и даже отдельному совершенству, но к форме и совершенству всеобщим! Таким образом и существует в мироздании материя, вне которой нет форм [и образов сущего], в коей власти, стремлении и расположении (potentia, appetita et dispositione) и существуют все формы, и которая в пределах своих в неком [вечном] чередовании (vicissitudine quadam) принимает в себя все формы, не имея сил принять одновременно два лика. И потому материя есть нечто божественное, ибо форму считают чем-то божественным, а форма есть либо ничто, либо что-то материи причастное. Вне и без материи лишь ничто, возможность же осуществить и возможность стать (posse facere et posse fieri) суть одно и то же, и обе они имеют твёрдую опору на целостной основе (individuo uno consistunt fundamento), вместе и в бытии и небытии обладающее властью всё осуществить и обладающее властью всем стать (simul datur et tollitur potens facere omnia cum potente fieri omnia). Неотделима от них и материя как абсолютная простая потенция (пусть даже это и потенция в вещах как единичных, так и составных, как и материя-акциденция, так заворожившая и разумение и рассудок перипатетиков, а также их закутанных в монашеский капюшон последователей{66}), о чём мы подробно сказали в работе о «О бесконечном и Вселенной» и ещё подробнее в диалогах «О начале и едином»{67}, заключив, что совсем не глупым было рассуждение Давида де Динанта и Авицеброна{68}, имеющееся в его книге «Родник жизни» заимствованное у арабов, которые осмелились даже назвать материю «Богом».
Глава XVIСравнение привязанностей
Самой сильной из привязанностей является любовная (Veneris), следуя роду любви, к равновесному единству (aequalitatem et unitatem) которой отсылает в первую очередь и главным образом привязанность [противоположная любовной], ненависть (odii vinculum). Ведь насколько любим мы одну из враждебных родовых противоположностей, настолько же другую, следственно, ненавидим и презираем. Два этих чувства, [любовь и ненависть], скорее суть одно, а именно любовь, в материи (substantia) которой ненависть уже заключается, она всеми вещами (omnibus) и над всеми властвует (super omnes dominatur), их возвышает, ими управляет, упорядочивает и умеряет (erigit, dirigit, regulat et moderatur). С помощью этой привязанности ослабляется (solvuntur) [сила оков] всех иных. Например, живые существа женского пола, привязанные силой любви, не терпят соперниц, а самцы – соперников, оставляя в стороне и питание и сон, а иногда и собственную жизнь, даже побеждённые, они не отступают, даже побеждённые теми, кто оказался сильнее, ещё самоотверженнее бросаются в бой, не боясь ни дождей, ни холодов{69}. По этой-то причине Аристипп{70} плотское влечение, в первую очередь, любовное и считал высшим благом, но ведь перед глазами его с непреодолимой силой возникал (obiiciebatur), в силу его собственного темперамента, человек близкий скорее животному (homo plus animalis), [чем человеку]. Всё же и правда то, что хитрый и умелый ловец, заманивающий [души] в свою сеть (irretitor), тем, что составляет любовь и ненависть лица, привязке и оковке подлежащего (quae ligandus vel vinciendus amat et odit), и устилает путь к другим привязкам иных страстей, ведь любовь – привязанность из привязанностей, [оковы оков] (vinculum quippe vinculorum amor est).
Глава XVIIВремя и место для привязки
Точно так же, как далеко не всегда и не везде, даже если посеяны лучшие семена, [дадут они всход], и будет успешным рост (rerum propagatio consequitur), так и привязки, в свои сети заманивающие (irretientia vincula), не всегда и не везде, но лишь в верно выбранное время и при удачном положении тех, кто их действию подлежит, [и в эту сеть попадёт], возымеют реальную силу (virtutem concipiunt effectus).
Глава XVIIIРазличие привязок
Чисто естественной и чисто искусственной (pure naturale et pure voluntarium) привязки (в том смысле, в каком обычные люди разделяют природное и искусственное) не дано. Воля успешно действует (viget) при участии разума, как и разумение, которое пределами воли не ограничивается (иначе происходит разве что там, где не существует вообще ничего), как мы показали и в других местах [в наших трудах]. Отсюда следует, что многие долго без малейшего смысла спорили о вещах бессмысленных (multos multa frustra disputare). В нас вполне оправданно существуют три различные привязанности – пусть и в одном природном корне основа всех них (naturae radice fundentur omnia) – природная, разумная и волевая. При этом не можем мы одной привязанностью умерить (moderari) другую. Вот почему законы мудрецов предписывают не вообще не любить, а не любить неразумно, [сверх разумной меры] (praeter rationem). А вот обманки глупцов (stultorum sycophantiae) как раз неразумно разуму (sine ratione rationi) и предписывают пределы, унижая сам природный закон (naturae legem). Ну, а эти вконец испорченные люди испорченной (corruptissimi corruptam) называют природу, потому что выше неё самоотверженно они не поднимаются (quo non supra naturam tollantur heroes), но идя против неё, опускаются как животные ниже всякого достоинства (contra naturam et infra omnem dignitatem deprimantur bestiae){71}.
Глава XVIII [XIX]{72}Восходящая лестница привязанностей (Vinculi progressio et scala)
У платоников строение любовной привязанности (Vinculi Cupidinisque complexio) исчерпывается следующими частями. Вначале созерцание красоты или блага и вещей такого рода несётся в чувства внешние (in sensus externos fertur), затем в их центр, то есть ощущение как таковое (qui sensus est communis), в-третьих же, влечётся в воображение, а в четвёртых – в память. Затем же душа, следуя некому [собственному] разумению (ingenio quodam), испытывает стремление [к тому, что созерцала], так что вначале влечётся [к этому], и, обратившись, берётся в плен (moveatur convertatur, rapiatur). Потом, уже обратившаяся [к вожделенному предмету] и захваченная в его плен, освещается сиянием блага, красоты или истины (conversa et rapta pulchri vel boni vel veri radio illustratur). В-третьих, уже освещённая и озарённая, загорается она чувственным желанием (illustrata et illuminata appetitu sensitivo accenditur). В-четвёртых, уже загоревшаяся им, вожделеет приблизиться к тому, что любит (accensa amato adhaerere concupiscit). В-пятых, приближаясь, с ним соприкасается и ему причащается (adhaerens ipsi etiam immiscetur et incorporatur). В-шестых, уже причастившись, саму себя теряет в прежнем виде и, саму же себя словно бы замещая, охватывается новым для себя качеством (incorporata iuxta pristinam formam deperditur et se ipsam quodammodo destituit et aliena qualitate afficitur). В-седьмых, в то самое новое качество, куда перешла и коим была охвачена, преображается (in ipsum qualitatis subiectum in quod transiit et ita affecta fuit transformatur). Тягу к движению [к вожделенному] зовут платоники любовным приготовлением (Cupidinis praeparationem), само обращение к нему – восходом любви (Cupidinis ortum), освещение – питанием любви (ortum), [любовное] горение – её ростом (accrementum), приближение – её порывом (impetum), причащение – её полновластием (dominium), а преображение – её триумфом или свершением (triumphum seu perfectionem){73}.
Глава XIX [XX]Подпорки для лестницы привязанностей (Fulcra scalae vinculorum)
Вот в твоих руках то, на что ступеньки этой лестницы и опираются. Восход любовный происходит, во-первых, благодаря вещам чувственным, как то: питанию, удовольствиям и излишествам (luxibus), во-вторых, благодаря приманкам и игривостям (illecebris et lascivis) души и духа, или же достойным лучшего имени мысленным упражнениям (dignis meditationibus), на долю которых выпадает прекрасное, сопряжённое с изящным (quibus pulchrum gratia coniunctum occurrat). Питание же любви, которое не заставляет исчезнуть восход, есть познание прекрасного (pulchri cognitio), любовный рост – неоднократное размышление по поводу познанного прекрасного (super pulchro cognito meditatio, mora). Порыв же любовный пребывает в том, что дух от одной части возлюбленного образа вскользь переходит ко всем, в них растворяясь (prolabitur et diffundatur), дабы мог он стать целиком охваченным [любовным] пламенем (accendi). Полновластие же основано на том, что дух любящего, покинув своё собственное тело, устремляется уже в другое тело и там священнодействует (relicto suo corpore it et operatur in alieno). Преображение же случается, когда мёртвый для себя, живёт [любящий] уже чужой жизнью но так, что не столько уже в чужом, сколько в своём собственном теперь теле его обитель (unde non tanquam in alieno, sed tanquam in proprio deinceps ibi consistat domicilio). Рассказывают такое о Зевсе в быка, Аполлона в пастушка, Сатурна в коня, и о других богах, в иные образы (formas) перешедших (migrasse), ибо дух переносится из одного образа или вида привязки в другой благодаря движению или возбуждению страстей (transferatur).
Глава XX [XXI]Условие привязки
Есть некоторые вещи внешние (exteriora), которые привязывают, как то: подарки, уступки, награды и услуги, но они действительно привязывают, если лишены того оттенка, что почти что именно для получения взаимности в любви (quasi pro emenda redamatione) и предлагаются, ибо созерцание меркантильности (mercaturae species), образа позорной выгоды (utilitatis et ignobilitatis species), уступает место полному презрению (vilipendium).
Глава XXI [XXII]Качества привязок
Подходящие и самые сильные те привязки, которую имеют жизнь благодаря сближению противоположностей (per approximationem contrarii), того вида, который проще примером, чем определением, или именем (которое ещё и не найдено) можно объяснить. Дух гордый привяжет дух униженный и лестный, ибо гордый любит тех, от которых видит рост собственного достоинства, притом тем больше, чем значительнее [тот, кто его хвалит], ведь больше значит возрастать в глазах людей выдающихся, чем презренных (мнение которых мы иногда имеем обыкновение и презирать). Бережно хранит (tuetur) образ, возвышающий гордеца в его собственных глазах, тот, кто осмотрительно привязывает. Иные же, а именно солдаты, в крепости и бодрости телесной хотят первенствовать, а если не дадут им этого уже в сфере власти или в мудрости, легко такое перенесут. Философы же, славящиеся познанием мира, очень легко перенесут то, что не преуспевают в бодрости телесной. Такие же мысли применимы и при обращении к иным видам привязанностей.
Глава XXII [XXIII]Благорасположение привязанностей
Привязанности заставляют желать увидеть благорасположение. Бывает так (для примера приведу один вид привязанностей), что между возлюбленными происходит размолвка. Они считают, что каждый из них обязан чем-то друг другу. Любовник провозглашает{74} долг для любимой, должна она вернуть ему душу ею унесённую (animam illi ablatam restituat), так что мёртвый в собственном теле, он теперь живёт уже в другом. А если любимый с любимой не так ласков, то вот она уже сетует, что он едва ли не стал ей меньше уделять внимания, сетует и он на неё, если…[2]