Что еще интересно: метафоры, которые мы создаем для описания того или иного явления, медленно и постепенно обретают буквальное значение, превращаясь в образчик того, что они обозначают: мозговые глисты ужимаются до извивающегося серого дюйма. Галактический мозг взрывается сверхновой звездой.
Ей очень хотелось, чтобы следующее поколение было избавлено от того периода во времени, когда числа болеют – роятся, сбиваются в тесную кучу, бросаются в пропасть с обрыва – и за каждым числом стоит человеческое существо. Но как теперь остановить то, что начато нами? Даже за океаном симуляция хлопала на ветру, точно флаг, рябящий луной, красным солнцем и звездами, и дорожный знак у обочины был исписан краской из баллончика (из чего же еще?), был исписан словами, что проникли повсюду: ПЛОСКАЯ ЗЕМЛЯ.
эта сучка объедет весь мир, всегда писала ее сестра в ответ на непрестанный поток фотографий из заморских стран. она везде побывает, и все увидит, и тиснет в паспорт все штампы на свете. И каждый раз, неизменно, она отвечала: если мир останется на месте, он от нас не уйдет, ха-ха
Она хорошо помнила, каким становилось лицо ее тети, когда та брала руки сына и заводила их ему за спину – в той игрушечной кухне, полной игрушечной еды. Она уже тогда начала сомневаться, стоит ли ей заводить детей, потому что всякое может случиться, и заранее не угадаешь, справишься ты или нет. Как вообще можно заранее знать, справишься ты или нет? Но она много думала о той маленькой девочке с двумя смешными косичками, которая однажды прошла мимо нее в самолете и мимоходом погладила ее по руке и ноге, и это было как дождь из мягких синих слив, ласковый град без боли и синяков. Удивление не покидало ее еще очень долго после того, как малышка ушла, и пока она, запершись в туалете, задумчиво потягивала чистую водку из пузырька из-под шампуня, ее кожа вдруг расцвела жарким румянцем: видимо, она все-таки справится.
«Я была с вами, я ощущала свою сопричастность, пока вы не пошутили насчет горбунов». Последняя женщина в очереди из зрителей повернулась к ней спиной: из-под ее солнечно желтой рубашки выпирал горб, точно такой же, как у ее собственной бабушки, как бы гребенчатый и чуть приподнятый слева, и весь день до вечера у нее в ушах эхом звенели слова: Я была с вами, я ощущала свою сопричастность, – и она сама толком не понимала, что ее дернуло пошутить о горбунах, ведь у бабушки тоже был горб, и его очертания накрепко врезались в ее память, и она до сих пор ощущала его громаду под своей медленной и доверчивой детской ладонью.
Было даже какое-то утешение – пусть и горестное, безысходное – в том, как ее маленькое окошко открылось навстречу извечной тайне бытия. Как в тот вечер она совершенно необъяснимо заказала большую тарелку немецкого картофельного салата – два года назад; до того, как все произошло, – а потом ей пришло сообщение, что умерла ее бабушка, которая готовила тот же салат, но по собственному рецепту, включавшему бекон, сахар, белый уксус, вареные яйца и еще какой-то старомодный и важный ингредиент, который она всегда забывала добавить. Может быть, семена сельдерея?
я сидела в «Аутбэк», когда это случилось, елa жареный в кляре луковый цветок, было написано в сообщении. наверное, она бы хотела, чтобы так все и было
«Вы поступаете правильно, богоугодно! – воскликнул нервный священник на похоронах. Он был убежден, что современный мир не уважает своих стариков, а значит, не почитает и Господа Бога, старейшего из всех ныне живущих старейшин. – В наше время, когда умирают родители, дети заворачивают их в ковер и зарывают на заднем дворе, как каких-то чихуа-хуа!» Нет, все не так, обескураженно размышляла она. Для современного человека нет ничего любимее и дороже, чем медная урна с прахом усопшего чихуа-хуа, стоящая на видном месте на каминной полке. Он бы знал, если бы хоть раз вышел в Сеть.
Все это категорически несовременно, размышляла она, пока слушала, сидела, вставала и преклоняла колени, позволяя своему телу и голосу самостоятельно вспоминать давно позабытый ритуал, скорбь должна заключаться внутри своего собственного, замкнутого круга времени. Потом она быстро глянула вбок и увидела, как ее папа беспрестанно попыхивает электронной сигаретой на дальнем краю их семейной скамьи: сосет свою черную футуристическую штуковину, как голодный младенец – материнскую грудь, и, запрокинув голову к сводчатому потолку, выдыхает белые облака пара, словно душу умершей матери.
«Что мы скажем нашим внукам?» – спросила она у брата, накручивая на палец несуществующий телефонный провод.
«То же самое, что говорили нам, – задумчиво ответил он. – Да, я тоже плескался в дерьме. Да, я тоже был там, лаял на полицейских собак. Да, я ходил на портал и требовал, чтобы диктатор сменил мне подгузник».
Пару лет назад муж купил ей ДНК-тест, еще до того, как стало известно, что все результаты хранятся в большом банке данных, чтобы когда-нибудь можно было посадить в тюрьму твоего дальнего родственника – за кражу буханки хлеба. Она вяло плюнула в пробирку, отправила в лабораторию и дождалась результата. Как оказалось, она была потомком одной из filles du roi, француженок из низшего сословия, отправленных за океан, чтобы выйти замуж за французских поселенцев в Канаде и тем самым вывести их из дремучей бобровой дикости. «Это многое объясняет, – простонал муж. – Это все объясняет». Да, наверное, объясняет. Ей представлялась ее ДНК, текущая из ее тела назад во времени, и время было заполнено лицами дальних родственников за тюремной решеткой, и почему-то именно она была виновата в том, что они там оказались. Виновата хотя бы тем, что перевела часы на другую эпоху, минуя их всех; тем, что вообще родилась.
Однажды ей довелось выступать вместе с лектором, который смеялся голосом своего прадеда, хохотал пять минут кряду, в прямом смысле слова катался по полу от смеха; еще в самом начале он объяснил, что, когда он выступает на сцене, его предки всегда стоят рядом с ним, у него за спиной. Когда он закончил свое выступление, она разгладила ромашки у себя на платье, подошла к микрофону и объявила, щурясь на свой персональный прожектор: «У меня даже нет слов, чтобы передать, насколько всецело и полно моих предков здесь нет». Но затем ее голос внезапно наполнился силой, и она укоренилась на сцене, точно дерево, у которого есть душа, и открыла портал, где пребывал ее голос, и это было, наверное, лучшее из ее выступлений – она бурлила, как кровь, мчащаяся по артериям реальности, и вдруг осознала, что предки не только стоят за спиной, но еще и придут в мир опять.
Ее разбудила луна, ударив светом в окно. Ежедневно, в четыре утра, первобытное чувство опасности, долга и возможной угрозы волков поднимало ее с постели и велело пойти проверить костер. Она поднималась и шла, и костер мира по-прежнему горел в своем каменном круге, и она снова ложилась и пыталась уснуть, но лежала без сна еще час или два. Она представляла, как вырастает из крошечного семечка, тянется к небу бобовым стеблем, ее разум шелестит листьями и укрепляется с каждым побегом; как она развивается в нынешнюю себя из одноклеточного организма среди влажных, красиво расставленных папоротников. Вновь распускается, точно цветок, в материнской утробе, не зная вообще ничего о жизни снаружи. Как в портале на чужом языке или совсем в раннем детстве, когда ты еще не умеешь читать.
Вот что странно: все лучшее на портале как будто принадлежит всем и каждому. Бесполезно втолковывать «Это мое» какому-нибудь подростку, который тщательно вырезал имя, лицо и отпечатки пальцев из твоих фраз. Ей это нравилось, нравился безразмерный свободный язык у нее в голове, это был и ее язык тоже. Фрагмент твоей жизни перерезает свою пуповину и размножается среди людей, поначалу нигде и совсем по чуть-чуть, а потом вдруг – везде и помногу. Все и никто. Бывают ли у _____________ близнецы?
Слова, которые опалили огнем ее тело, когда она собиралась запостить их в портал, но не сейчас, а через год:
в какие странные времена мы – в кавычках – живем
смотри, вот она! – написала сестра и прислала ей снимок узи на двадцатой неделе беременности: как бы отпечаток большого пальца, проступавший оранжевым пятном в темноте. видишь, какая большая у нее голова?
привет, малыш-инопланетянин! – написала она в ответ. добро пожаловать на нашу кошмарную планету!
Часть вторая
Несмотря ни на что, мир не рухнул. Что его удержало? Что не дало ему опрокинуться?
Когда-нибудь ты будешь тосковать и по этому времени тоже, если справишься и сумеешь жить дальше.
У выхода В-6 все было омыто золотым светом. Она сидела, свесив ногу с края плоской земли – так близко к тому, чтобы упасть, – пока не увидела пару с одинаковыми экстравагантными стрижками типа маллет. Муж достал щетку и принялся расчесывать свою длинную гриву на затылке, потом передал щетку жене, и та тоже стала причесываться, с точно таким же благоговейно торжественным видом, словно творила священнодействие; эти маллеты были их вотчиной, и, когда Бог снизойдет на их земли, там не будет ни камушка, ни пенька, ни сорной травинки. Они синхронно тряхнули головами, словно одной головой на двоих, взялись за руки и закрыли глаза. Она сидела в золотом сиянии, превратившем этих двоих в точные подобия друг друга, и ей уже не так сильно хотелось умереть.