В июне 1936 года, после падения кабинета Фландена, Пьер Лаваль возглавил новое правительство, оставив за собой портфель министра иностранных дел. Приблизительно в это же время полковник де ла Рок объявил от имени «Боевых крестов»: «Близок, очень близок день, когда мы возьмем власть в свои руки. Наши самолеты не будут показываться до тех пор, пока не наступит время нанести удар. Этот миг приближается». Через несколько дней после того, как Лаваль вступил в должность премьера, «Боевые кресты» в широком масштабе возобновили свои демонстрации в Париже и в провинции. В Алжире, во французской Северной Африке, в демонстрации участвовали тысячи, а над головами демонстрантов кружили и гудели тридцать самолетов «Боевых крестов».
Левые тоже мобилизовали свои силы. В Париже состоялся первый официальный митинг Народного фронта. Главными ораторами были социалистический лидер Леон Блюм, коммунистический лидер Морис Торез и вновь появившийся на горизонте лидер радикал-социалистов Эдуард Даладье. По своему значению митинг был событием из ряда вон выходящим — он официально освящал соглашение между мелкой буржуазией и рабочим классом о совместных действиях. Обращаясь к переполнившим зал слушателям, Даладье выразил свою благодарность за то, что он имеет возможность говорить перед рабочими — социалистами и коммунистами. «Как представитель мелкой буржуазии, — восклицал он, — я утверждаю, что средние классы и рабочий класс — естественные союзники». Громовым эхо отозвался по всей стране парижский митинг. По всей Франции были созданы комитеты Народного фронта, взявшиеся за подготовку объединенных демонстраций левых элементов в день национального праздника 14 июля.
В день 14 июля — годовщину взятия Бастилии — Париж увидел самую величественную, воодушевленную и красочную демонстрацию, какую знает новейшая история Франции. Полмиллиона людей шествовали сомкнутыми рядами. Во главе бесконечных колонн шли Даладье, Блюм и Торез. На исторической площади Бастилии лидеры дали торжественную клятву бороться против фашизма и войны за свободу, равенство и братство.
На Елисейских полях демонстрировали тысяч тридцать из организации «Боевых крестов» под охраной плотной стены полицейских, отгораживавших их от колонн Народного фронта. Было ясно: в Париже легионам полковника де ла Рока будет, во всяком случае, мудрено осуществить свои угрозы.
Вскоре после того как Лаваль встал во главе правительства, Муссолини дал ему знать, что он стоит за возобновление пакта четырех держав. Лаваль тотчас же выразил согласие и начал переговоры с германским послом в Париже. Но переговоры были внезапно прерваны политической сенсацией. В июле 1935 года было опубликовано англо-германское морское соглашение.
Это соглашение подорвало престиж Лаваля. Он сделал попытку укрепиться при помощи ряда чрезвычайных декретов. Железнодорожникам, докерам и государственным служащим преподнесли новую урезку заработной платы. В портовых городах Тулоне и Бресте вспыхнули забастовки, которые были подавлены с помощью колониальных войск.
В результате — шестеро убитых и десятка два раненых. Атмосфера, и без того насыщенная электричеством в результате постоянных провокаций со стороны фашистских лиг, сгущалась с каждым днем. Генерал Вейган был восстановлен на действительной службе.
С приближением весны отовсюду поползли слухи о неизбежном столкновении. Малейший инцидент мог повлечь за собой серьезнейшие последствия. Хотя не было никаких сомнений в том, что большинство французского народа настроено против фашистов, Лаваль и пальцем не пошевелил, чтобы прекратить демонстрации, военизированные шествия и пробные мобилизации «Боевых крестов». В этой атмосфере нервного напряжения и беспокойства, предвещавших попытку переворота и уличные бои, Лаваль отправился в Женеву.
Предстояла ассамблея Лиги наций. На горизонте сгущались зловещие грозовые тучи. Муссолини закончил или почти закончил приготовления к завоеванию Абиссинии. Впервые со времени возникновения Лиги наций крупная европейская держава намеревалась совершить акт агрессии против государства, состоящего членом лиги. Выйдет ли лига живой из этого испытания — самого серьезного из всех, какие она знала? Одержит ли верх принцип коллективной безопасности, проповедуемый членами лиги в течение многих лет?
Лаваля сопровождали министр без портфеля Эдуард Эррио и Поль-Бонкур, и тот, и другой — горячие сторонники Лиги наций и коллективной безопасности. Точно сторожевые псы, они не спускали глаз с Лаваля, чтобы он не вздумал поддержать итальянскую агрессию.
Лаваль, по соображениям внутренней политики, собрался занять прямо противоположную позицию. Ожидаемое нашествие на Абиссинию раскололо Францию на два непримиримых лагеря. С одной стороны, был Народный фронт, решительно требовавший отпора агрессии; с другой — французская реакция, выступавшая за соглашение с диктаторами. Французские правые партии шли в поход с воплями, что левые начали идеологическую кампанию, которая неминуемо приведет к войне. Лаваль надеялся, оперируя этим лозунгом, благополучно дожить со своим кабинетом до выборов 1936 года.
Во время этой кампании французские правые партии заняли резко антибританскую позицию. Газеты, известные своими связями с Лавалем, ежедневно открывали ураганный огонь по Великобритании. Их нападки напоминали по ожесточенности дни Фашоды в 1898 году, когда Англия и Франция были на волосок от войны. Фашистский еженедельник «Гренгуар» поместил наделавшую много шуму статью Анри Беро, в которой говорилось: «Англия Должна быть низведена на положение раба... Придет день, когда мир будет достаточно силен и мудр, чтобы обратить в рабство тирана, пользующегося репутацией непобедимости. Только согласие между континентальными державами может спасти Европу и с нею весь мир. Кто знает? Быть может, этот день уже близок».
Это писалось в 1935 году. В свете позднейших событий статья Беро приобретает особое значение. А тогда каждое слово в этой статье было оплачено чистым золотом. В течение долгого времени «Гренгуар» регулярно получал субсидии от Муссолини. Один из высших чиновников с Кэ д'Орсэ говорил мне, что во время абиссинского конфликта агенты Муссолини роздали французским газетам и различным фашистским организациям во Франции больше ста тридцати пяти миллионов франков.
Английское министерство иностранных дел ответило на эту антианглийскую кампанию кампанией против Лаваля. Как выразился тогда в телеграмме корреспондент одной из американских газет, «в Уайтхолле утвердилось мнение, что Лаваль сам недалеко ушел от фашизма».
В начале октября итальянские войска вторглись в Абиссинию. Лига наций приняла постановление о ряде санкций против Италии. Лаваль три месяца всячески интриговал и маневрировал против эффективного применения санкций. «Санкции означают войну», — кричали французам руководящие правые газеты. Мишенью особенно бешеных нападок они избрали единственную меру, которая могла изменить ход итало-абиссинской войны, — нефтяные санкции. Как только возобновлялся разговор о нефтяных санкциях, итальянский посол Черутти наносил визит Лавалю. И всякий раз после его визита как бы сами собой распространялись слухи о том, что, по словам Черутти, Италия ответит на применение нефтяных санкций объявлением войны. Лаваль и его газетные прихвостни продолжали этот шантаж угрозой войны до тех пор, пока победа Италии не была окончательно обеспечена.
Левые обвиняли Лаваля в том, что он продал Абиссинию еще во время своей получасовой беседы с Муссолини в Риме. Он упорно отвергал это обвинение. «Ни в состоявшемся соглашении, ни в переговорах, которые предшествовали ему или следовали за ним, не было ничего, что могло бы поощрить Италию к войне», — сказал он в речи, произнесенной в палате депутатов.
Лаваль отправил даже специального посланца в Рим — просить, чтобы Муссолини снабдил его документальным подтверждением того, что в римских переговорах Франция в его лице не приняла на себя никаких обязательств по абиссинскому вопросу. Письмо от Муссолини не заставило себя долго ждать. Но оно было так неудовлетворительно, что Лаваль не дерзнул опубликовать его.
Правду о римских переговорах раскрыли два ближайших сотрудника Муссолини — маршал де Боно и Роберто Фариначчи. Маршал, который предводительствовал итальянскими войсками в Абиссинии на первой стадии войны, писал в своей книге об абиссинской кампании «Год шестнадцатый»: «Около этого времени (в январе 1935 года) в Риме происходили переговоры с Лавалем, которые дали нам основание рассчитывать, что в случае, если нам придется предпринять операции в Восточной Африке, Франция не будет чинить нам никаких препятствий».
Роберто Фариначчи, бывший генеральный секретарь фашистской партии, заявил в «Лаворо фашиста», что во время как римских, так и стрезских переговоров, Лаваль предоставил Муссолини полную свободу действий в Абиссинии.
Таким образом, лавалевские опровержения имели не больше цены, чем клочок бумаги.
Сенатские выборы в октябре 1935 года показали явный сдвиг влево. Впервые в верхнюю палату Третьей республики вступили два сенатора-коммуниста. В те же самые дни обе конфедерации труда, реформистская и унитарная, слились в одну организацию, насчитывающую полтора миллиона членов. Массы определенно левели. Если правые хотели остановить этот поворот влево, то нельзя было больше терять времени.
31 октября наша газета получила сведения, согласно которым полковник де ла Рок сообщил Лавалю, что его организация закончила приготовления к путчу. На совещании со своими союзниками де ла Рок заявил, что на этот раз ничто его не остановит. Теперь, когда во главе правительства стоит решительный и твердый Лаваль, а не тряпка Думерг, успех переворота обеспечен.
В третий раз за два года Париж был на волосок от жестокого и кровавого мятежа. Найденные впоследствии документы показывают, что полковник де ла Рок действительно завершил все приготовления, вплоть до мельчайших подробностей. Опираясь на армию и на поддержку Лаваля, он имел очень большие шансы на успех. Враждебные ему массы были невооружены. Он рассчитывал сломить их сопротивление в Париже в течение четырех-пяти дней.