Клеветническая кампания велась с неслыханным озлоблением не только в «Гренгуар», но и в некоторых других реакционных газетах.
Дело разбиралось в палате депутатов. Салангро был оправдан подавляющим большинством. Генерал Гамелен присоединился к защитникам Салангро — он даже клятвенно заверил, что министр внутренних дел не дезертировал.
Я встретил Салангро вскоре после заседания парламента. Я поздравил его. Но он не принял моих поздравлений.
— Я конченый человек, — пробормотал он. — Этих подлых негодяев не остановишь. Их надо проучить...
— Как проучить? — спросил я.
— Вот об этом я как раз и думаю. Через два дня он покончил с собой. Смерть Роже Салангро произвела в стране тяжелое впечатление. Министр, член правительства, которое всего несколько месяцев тому назад пришло к власти в результате победы Народного фронта, такой человек не сумел найти защиты от реакционеров, которые считались побежденными. Всем было ясно, что самоубийство оказалось для Салангро единственным способом прекратить клеветническую кампанию фашистской газетки. Значит, эта газетка была более могущественна, чем правительство Народного фронта.
Палатой был принят закон, карающий за клевету. Но распространение клеветы не прекратилось. «Гренгуар» продолжала свою кампанию. Не было ни одного видного сторонника Народного фронта во Франции, который не подвергался бы неслыханным оскорблениям и нападкам по тому или иному поводу. «Гренгуар» оперировала материалами все тех же архивов бывшего префекта полиции Кьяппа, — его зять был владельцем этого гнусного листка, финансируемого итальянским фашизмом. Фантазия ее издателей была неистощимой. Во Франции не было более грязной газетки, которая причинила бы столько вреда французской демократии. Макс Дормуа, верный помощник Блюма, сменил Салангро на посту министра внутренних дел.
Пока Лига наций занималась регистрированием призывов о помощи испанского республиканского правительства, произошло рождение оси Рим — Берлин.
19 октября граф Чиано, министр иностранных дел Италии и зять дуче, приехал в Берлин. Его сопровождала его жена Эдда, любимая дочь Муссолини. Насколько можно было выяснить, достигнутое соглашение касалось общей политики обеих стран в Испании, их согласованной позиции в отношении Лиги наций и общей тактики на Балканах, стремящейся подорвать положение Франции и Великобритании в этой части Европы. Были сделаны дальнейшие предложения для координации национал-социалистской и фашистской иностранной пропаганды и обмена дипломатической и внешней информацией, касающейся России и западных демократий; целью Чиано и Гитлера было изолировать Францию, причем Берлин и Рим надеялись, что эта изоляция окажется полной, когда Франция будет иметь своим соседом франкистскую Испанию. Если такое окружение станет действительностью, Франции ничего не останется, как итти в ногу с фашистами или быть раздавленной.
Секретное сообщение, полученное вскоре после этого на Кэ д'Орсэ, содержало не только сведения об этом соглашении, но также и детали, касающиеся денежной сделки, заключенной, по всем данным, между графом Чиано и маршалом Герингом. В донесении со всей ответственностью утверждалось, что граф Чиано, имевший много долгов, получил подарок в несколько миллионов марок. Эти сведения два года спустя подтверждены были одним католическим журналистом после его визита в Ватикан. Новых подтверждений этого факта больше уже не появлялось. Характерно, что сообщения эти проникли во французскую прессу только после вступления Италии в войну.
Вскоре после возвращения Чиано в Рим Муссолини произнес в Милане речь, во время которой он впервые употребил выражение «ось Рим — Берлин». Сообщение об этом событии усиленно распространялось итальянским бюро пропаганды. Значение его было подчеркнуто присутствием большого количества высших германских чиновников, одетых в форму, на трибуне, предназначенной для высоких гостей. В своей речи Муссолини называл национал-социалистскую Германию «великой нацией, которая за последнее время привлекла к себе горячие симпатии итальянского народа». Он заявил, что берлинское соглашение охватывает «специфические проблемы, часть которых приобрела особую остроту». Подразумевал ли он только Испанию, или также и Австрию? Повидимому, заключая соглашение, Муссолини уже изменил свое решение об Австрии. Он обратил свои взоры исключительно на бассейн Средиземного моря, мечтая о захватах в Африке и на Балканах и об укреплении своего положения в Испании. Теперь, в свете последующих событий, становится понятным, что эти две державы оси уже точно наметили вчерне сферы своих интересов, если не в пакте, то, по крайней мере, в джентльменском соглашении, если это выражение уместно в применении к ним.
В октябре советский делегат, посол Майский, сделал заявление, что его правительство считает себя связанным пактом о невмешательстве не в большей мере, чем другие державы.
Франко наступал на Мадрид, плохо снаряженная народная армия была вынуждена отступать. Французские правые с уверенностью ожидали быстрого окончания войны в Испании после предполагаемого падения Мадрида. Победа Франко! Какой это будет удар для французского Народного фронта! 7 ноября 1936 года большинство реакционных французских газет напечатали восторженное описание вступления генерала Франко в Мадрид. Поток профранкистской литературы наводнил Францию; большая часть этой литературы была выпущена так называемым «Антикоминтерновским бюро» в Женеве, организованным несколько лет перед этим национал-социалистами. Гитлер и Муссолини признали бургосское правительство как единственное правительство, представляющее Испанию, надеясь тем самым ускорить победу, которую они считали вполне обеспеченной. Так нетерпенье родит заблужденье!
Восторженные реляции о победе мятежников под Мадридом пришли в столкновение с трезвой действительностью. Продвижение войск Франко было приостановлено у ворот Мадрида несколькими тысячами человек испанской народной армии и добровольцами-интернационалистами при поддержке русских самолетов и танков. Одному предприимчивому французскому журналисту уже рисовался Франко, вступающий в Мадрид на белом коне. Это было почти за два с половиной года до того, как франкистская армия на деле проникла в город.
В конце 1936 года кабинет Блюма был на волосок от падения. Во время дебатов по испанскому вопросу коммунисты отказались поддержать политику правительства и воздержались от вотума доверия. Блюм огласил решение правительства предоставить державам оси действовать по их усмотрению. Он цитировал Меттерниха: «Я никогда не посылал ультиматума, не имея за собой достаточных вооруженных сил». В то время, когда он произносил эти слова, большие отряды германских войск уже были на пути в Испанию.
Новый год начался неожиданной вспышкой французской энергии, которая погасла так же быстро, как и возникла. Пока Ивон Дельбос был в отпуску, заместитель министра иностранных дел Пьер Вьено получил сообщение, что германские войска в количестве 6 тысяч высадились в Кадиксе в Испании. Они должны были быть переброшены через несколько дней в Испанское Марокко, граничащее с Французским Марокко.
После совещания с премьером и генеральным штабом (чьи секретные агенты подтвердили сообщение) заместитель министра вызвал к себе представителей французской дипломатической прессы. Он огласил эти сведения и предложил опубликовать их с очень решительными редакционными комментариями. В то же самое время французскому посланнику в Берлине было приказано сделать энергичный демарш германскому правительству, заявив, что Франция не потерпит присутствия германских войск в Марокко. Перед такой твердостью французов Гитлер отступил.
Германские войска были направлены обратно в Испанию. В объединенном коммюнике, подписанном Гитлером и французским послом, сообщалось, что никакой отправки германских войск в Марокко не предполагалось. Таким образом Гитлер сохранил видимость правоты и в то же время заставил Вьено отречься от своих слов. Немедленно вся реакционная пресса обвинила Вьено в намерении втянуть Францию в войну с Германией, для того чтобы спасти кровавый большевистский режим в Испании. Это была первая большая кампания правых против «fausses nouvelles»[3]. С этого времени ко всякой нежелательной для реакционеров статье левой прессы приклеивали ярлык «ложные сведения». Посол Франции Понсе, доверенное лицо Комитэ де Форж, несомненно не упустил из виду и этой стороны дела, когда он составлял свое коммюнике.
Для него самая мысль о существовании министра иностранных дел правительства Народного фронта, даже такого слабого, как Дельбос, была невыносимой.
За исключением эпизода с Марокко 1937 год прошел без всяких сенсаций для французской иностранной политики. Война нервов, с маленькими острыми ежедневными уколами, шла своим ходом. Гитлер ждал окончания испанской войны или, по крайней мере, решительной победы Франко как прелюдии к своему окончательному торжеству. Но неожиданно героическая защита Мадрида привела к тому, что борьба в Испании затянулась дольше, чем это предвидели державы оси. Два месяца тому назад желанный исход казался уже так близок, а теперь не видно было конца войне.
Главной мишенью атак правых в следующем году были Народный фронт и франко-советский пакт о ненападении.
Стратегия французских реакционеров заключалась в том, чтобы разбить коалицию социалистов с радикал-социалистами, а затем отделить социалистов от коммунистов.
Правые в этот период считали еще преждевременным создание «национального правительства» во главе с Думергом и Лавалем. Время еще не созрело для выставления на показ перед французским народом таких людей, как Лаваль. Появление дискредитированных, обесчещенных и презираемых людей перед судом общества укрепило бы все более распадающийся Народный фронт. Вместо этого правые предпочитали сначала провести «чистый» радикал-социалистский кабинет.
Подобное правительство, порвав с социалистами, стало бы зависеть от поддержки правых и сделалось бы их пленником, в то же время являя видимость левого кабинета.