– Кстати, называй меня Микелааж, а то это французское носовое «н» мне действует на нервы.
Мария вконец расстроилась, ну и новости: в нос не говори, мусора не выброси, мама миа дорогая.
Вот тебе и либеральная Европа. Деньги, чистота, цивилизация. А что с изнанки? Ты просто винтик в государственной машине. Живешь по расписанию, причем не своему, а мусоровоза. Где свобода? Где простые человеческие радости? Это же тоталитаризм! Уже и прошутто нельзя купить!
Мария стремительно олевела. Уезжала она, будучи кротким буржуа с невинным марьяжным интересом, а вернулась грозным Че Геварой с разбитым сердцем. Отчаянно критикует действующие европейские режимы – все, кроме греческого. Только здесь, говорит, еще жива демократия. Почему? Очень просто. Во-первых, потому, что в Греции выкидываешь мусор, когда душа пожелает. А во-вторых, тут по-прежнему курят в ресторанах.
Миндальное дерево
На участке Андреаса, что напротив нашего дома, погибло миндальное дерево. Инжир, олива, грецкий орех стоят ровные, здоровые, красивые, как молодые матери, увешанные обильным потомством, а миндаль подвел. Дал, как говорится, дуба. Скрючился и засох.
Парнасские аксакалы каждое утро собирались у нас на балконе, чтобы обсудить героя спецвыпуска деревенских новостей.
– Наверное, воды ему было мало, – предполагал Лука, двоюродный брат Василики по материнской линии.
– Достаточно тут воды! Ты знаешь, какие у миндаля корни? Наверное, заболел чем-то, – возражал Панайотис, тот, у которого трактор, виноградник и стадо в сорок бараньих голов.
– Не говорите ерунды, – плевал на пальцы девяностолетний Сулис, самый старший из компании. – Не говорите ерунды! Ничем оно не болело. Просто время его пришло.
Основательно обсудив причины гибели миндаля, деревенские принялись думать, как с ним поступить. Каждому хотелось прибрать его к рукам: миндаль горит, может быть, чуть быстрее, чем олива, но зато и занимается проще, и огонь его веселее и ярче. Но участок-то Андреаса! Неважно, что он в деревню уже два года носа не казал и если приезжает, то занимается не хозяйством, а дегустацией вин в соседской винодельне Аргириу. Частная собственность есть частная собственность. Лука рассуждал:
– Зачем Андреасу миндальное дерево? Трудиться он отвык, живет в городе. Там у них и обогреватель, и кондиционер. Ну какое ему дело до дерева? А я бы, может, месяц дом топил.
– Не говори ерунды. Трудиться он отвык! – саркастически кряхтел Сулис, самый старший из компании. – Просто Андреас слишком молод. Сколько ему? Только исполнилось пятьдесят? Вот я и говорю! Что он может понимать в серьезных вещах?
Панайотис, владелец трактора, виноградника и стада в сорок бараньих голов, сделал ход конем: сепаратно позвонил Андреасу в Афины и предложил: так и так, срублю я, а дрова поделим пополам. По рукам? Андреас говорит: не-a. Не по рукам, дядя Панайотис. Самому интересно помахать топором. Выезжаю!
И правда приехал.
Засел в винодельне Аргириу – как раз напротив своего участка со спорным миндалем, на виду у старцев.
– Ну что, Андреас! – крикнул ему Лука, вертя в руках комболои. – Будешь рубить дерево?
– А я уже его рублю, – ответил Андреас, разливая мерло.
– Это как понимать? – спросил Панайотис. – Что-то незаметно.
– А это и нельзя увидеть. Пока я рублю его вот здесь. – Андреас показал на голову. – Между прочим, это самая важная часть работы. Потом только р-раз! Сделаю одно движение – и готово.
На следующее утро старички собрались на нашем балконе. Посмотрели на сухое миндальное дерево. Вздохнули.
– Ну что я вам говорил, – торжествовал Лука. – Не может Андреас работать. Не умеет. Уехал, а дерево как было, так и осталось на месте.
– Да, – согласился Панайотис. – И главное, оно такое ветхое. На удар топора. Замахнулся бы – а оно сразу брык.
– Не говорите ерунды! – осадил его Сулис, самый старший из компании. – Это оно с виду ветхое. С возрастом вся сила переходит внутрь. Андреас просто слишком молод, чтобы победить такое старое дерево. Пойдемте лучше в Аргириу – оросимся. А то не дай бог, засохнем, как этот миндаль.
Сотирис и Даная
Сотирис – владелец маленькой автозаправки. Спокойный, мягкий человек. Не сделал за свою жизнь ничего ни экстраординарного, ни примечательного. Да, честно говоря, даже с обычным у него тоже как-то не заладилось – ни тебе ярких путешествий, ни детей.
Итоговый виш-лист витальных ценностей сверстался невинный, на смех курам: стакан холодного кофе с молоком, удобное кресло и сивью. «Как у ребенка», – метала молнии его жена Даная.
Но Сотирис проявил твердость. Уперся в непопулярный нынче принцип – функционировать непостыдно и мирно. Экономил на всем остальном, но копил на покой и безмятежность. В то время как жена его пилила за отсутствие амбиций и старый автомобиль.
– Ни инициативы, ни деятельности. Никаких волнений и наслаждений! Какая скудная у нас жизнь! Равнодушный! – бывало говорила она.
Пришло время Сотирису выходить на пенсию, встал вопрос о том, что делать с заправкой. На семейном совете решили передать ее Данае. Ей еще оставалось выплатить сколько-то там в пенсионный фонд. Оформили документы, Даная стала хозяйкой.
Окунулась с головой в работу, сделала несколько рискованных шагов. Присоединился кризис. Даная оглянуться не успела, как вдруг оказалась всем должна.
Приезжает домой с работы, а в мыслях пятизначным вихрем кружатся цифры долгов. Только устроится на диване, задернет шторы, чтобы не мешал свет, закроет глаза – тут же веки вскрывает ослепительный луч воспоминания. Вспышка справа – налоговая. Вспышка слева – банк. Пульс нарастает с той же прогрессией, что и пени.
Однажды вечером Данаю скрутило удушье. Привезли в больницу, откачали. Поставили диагноз: паническая атака. Прописали покой и безмятежность. Даная скрипнула зубами. Приехала домой, обдумала ситуацию всерьез, как бизнес-план. Все взвесила. И – приняла решение.
Теперь она после работы едет с Сотирисом на море. Садится в удобное кресло, пьет кофе из высокого стакана. И смотрит, как волны энергично исправляют все ошибки, слизывают нули с долговых счетов, стирают неверные шаги, шипят, вскипают брызгами предчувствий, неутомимо обгладывают булыжники помех, выдавая гладкие, отшлифованные решения.
– Подумать только, как эта заправка изменила мою жизнь, – говорит Даная. – Хотя я и не так себе все представляла. Мечтала об успехе, а получила – счастье.
РецептГовядина в лимонном соусе
Очень простое, но совсем неочевидное для нашего русского сознания блюдо. Диетическое, прекрасно подходит для детского питания.
Ингредиенты:
700 г говядины или телятины
масло оливковое, масло сливочное
луковица
2 дольки чеснока
2 лимона
соль, перец
орегано
• Режем мясо на небольшие кусочки. Обжариваем его до золотистой корочки вместе с цельной луковицей и двумя дольками чеснока. Солим, перчим.
• Дожидаемся, пока мясо перестанет выделять соки, и добавляем горячей воды. Тушим на медленном огне мясо до мягкости. На это потребуется часа полтора. Перед тем как выключить конфорку – минут за 5, выливаем сок из двух лимонов и посыпаем орегано.
Многомощные
Первая настоящая летняя жара обычно выпадает на Троицу и День Святого Духа.
Два метра до моря босиком – все равно что по углям. Бежим повизгивая, высоко задирая ноги, как атлеты на греческих вазах. Сидим в воде. Часами. На мелководье – дети. По пояс в воде маршируют туда-сюда пожилые – не ради удовольствия, а чтобы совершить необходимый моцион. Дальше, на глубине по грудь, парочки, расположившись на пристойном интервале от остальной публики, безмятежно занимаются сексом. Солнце вышло из берегов, растеклось по небу нестерпимо-белой бесплотной лавой. Над песком воздух разварился в желе, дрожит, переливается. Тело исходит горячим потом, обмякает, отдавая вместе с водой глаголы движения. Шевелиться нет сил.
Воздушные массы горячими валами прокатываются по греческим полям и садам, завяливая помидоры прямо на ветках и заизюмливая еще нерожденный виноград.
В мясной лавке – аншлаг. Очередь стоит перед прилавком, на котором выложены в ассортименте козлятина, ягнятина, баранина. Покупатели разбирают сахарно-розовые куски. На вертеле вращается цельный барашек – чей-то заказ.
– Не могу представить горячее мясо в сорок градусов! Вы огнеупорные, – говорю мяснику. – Как там было у Гомера? Многомощные. Есть у вас порох в пороховницах!
– Порох, да, – согласился он. И тихонько добавил: – А еще у нас есть кондиционер.
Настоящий пчеловод
Андреасу из Кардицы прислали десять килограммов меда. Он любит по утрам апельсиновый рогалик, немного меда, кофе. Или сделать гурманскую закуску на обед: фета, оливковое масло, орегано и несколько капель меда сверху, чтобы всем сестрам по серьгам, калейдоскоп вкусов в одной тарелке – соленый, горький, сладкий.
Мед оказался действительно замечательный. Черный, густой, с легкими каштановыми лессировками, тронешь ложкой – собирается в нежные, постоянно меняющие направление упругие складки, как на тренированном животе танцовщиц белли-дэнса.
– Хороший мед определить очень просто! – заявил Андреас, облизывая ложку.
– Просвети, – говорю. – Давно интересуюсь.
– Хороший мед или нет, видно по глазам пчеловода, который его делал, – сказал Андреас. – Если это хороший человек, то и пчеловод он отличный. Мед у него будет кристально чистый! Главное в этом деле что? Чтобы пчелы тебя любили, ну и не подмешивать всякую дрянь в продукт.
– А что ты будешь делать с такой прорвой меда? Ведь не съесть одному, – спросила я.
– Торговать буду, – важно ответил Андреас. – Решил заняться бизнесом. Расклад такой – мне его прислали по 6,5 евро за кило, так? Я его предложу по…
– По 10? – подсказала я.