Афины – город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий…
За столиком кафешки две дамы: распухшие пожилые ножки зафиксированы капроновыми гольфами, удобные низкие туфли, прямые юбки со шлицей, короткие густые волосы залиты лаком. Перед ними на столике дымятся кофе и сигареты. Отдыхают от работы бабушками. Обсуждают повестку.
– Ты слышала, что случилось у Эвтерпии?
– Нет. А что такое?
– Ее дочка решила сделать внука вегетарианцем!
– Иисус Христос и Пресвятая Богородица!
Обе дамы испуганно крестятся и под конец прижимают руку к груди, прикрепляя к себе крестное знамение, как если бы это была медаль.
– И что же Эвтерпия делает? Чем кормит внука?
– Как это чем? Мясом! Сделала ему телятину в красном соусе – ну, знаешь, ювеци, с корицей и гвоздикой, томленую. Гарнир – макароны. Ребенок ел и не мог насытиться. А дочке Эвтерпия сказала так: он сам решит, кем ему быть. Да! Именно. Как только вырастет. Когда ему исполнится 25 лет!
Продавец на рынке говорит покупателю лениво-снисходительным тоном учителя младших классов:
– Сотирис, друг. Да разве ты знаешь, что такое настоящая роскошь?
– Как будто ты знаешь, – обижается Сотирис. – Ну, и что это?
– Это майский арбуз!
Прокопий придумал нейролингвистический перформанс.
Вывесил плакат: «Твой лучший друг – кошелек!»
От плаката к рыбе змеится сообщение, призванное доставить приятное удовольствие «лучшему другу»: «Выгодно».
Прилавок с новинками сезона. Абрикосы, алыча, черешня, арбузы, дыни. Старушка в летних белых брюках и панамке медленно перебирает сухими, бестелесными пальцами-щепочками первые в сезоне абрикосы.
Обращается к продавцу по-английски, по-французски и по-испански:
– Я говорю по-английски и по-французски. И по-испански. Спик инглиш! Парле франсе! Абло де испаньол.
Смуглый продавец в замурзанной футболке падает лицом в абрикосы, изображая восторг.
– О май Год! Вы – богиня. А я – только по-английски.
– Прошлым летом я ездила в Испанию, – величаво продолжает рассказ богиня в панамке.
– Куда? – поддерживает диалог замурзанный продавец.
– В Барселону!
Обычно я молчаливый зритель рыночных стендапов, но тут не выдерживаю и спрашиваю у старушки по-английски:
– Простите. Вы говорите по-английски, по-французски и по-испански и не говорите по-гречески? Как это может быть?
Она поворачивается ко мне, изумляясь вопросу:
– Я – гречанка, дитя мое!
– Тогда почему же вы говорите на рынке по-английски?!
– Потому что так веселее! – чеканит старушка и разворачивается к дыням.
Афины – город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий. И очень веселый.
Чем утешиться
Анчоус – рыба маленькая, робкая. Больше всего на свете опасается луны. Прячется от нее на дне. Полнолуние было совсем недавно, поэтому анчоус на рынке вялый, тусклый, с зареванными красными щеками. «Сегодня он без плавок», – поясняет Мина. Говорит:
– Вообще-то он хороший. Просто понимаете… он устал бояться!
Предлагает дораду. Объясняет, почему она свежая.
– Не смотрите на то, что у нее хвост колечком. Это не показатель. Их так удобнее в ящик складывать. – Достает коробку со льдом, показывает изогнутые бока дорад. – На жабры тоже не смотрите. Могут обмануть. А вот глаза никогда не врут – взгляд у рыбы должен быть трезвый, прямой, бесстрашный. Но главное – это цвет. У моих чешуя, как радуга, переливается – видите? Не рыба – пожар!
Манолис, продающий критские помидоры, как обычно, расставил рядом с прилавком закуску: варенную с томатом баранину, козлятину, зажаренную на душистых ветках, несколько свиных шашлыков, бутыль ципуро, пару кусков сыра, хлеб. Торгует и одновременно завтракает с друзьями. Не спеша: пока день не начинает течь к закату.
Вангелис, продавец баклажанов, перцев и огурцов, отдает все по евро.
– Мне ведь ничего не нужно, – притворно исповедуется он очереди. – Ни денег. Ничего. Я хочу просто уйти!
– Конеееец! – сотрясает Вангелис рынок голосом, в котором нет ничего одушевленного. Человек так не говорит. Так падает шкаф.
Эраст, зеленщик, с которым у меня возникла буколическая плодовоовощная симпатия, подарил мне съедобный букет из кабачковых цветков. И самих кабачков отсыпал.
– Прошу… Возьмите, пожалуйста, Катерина… Утренние… сладкие, как сливки!
Древнегреческий философ по имени Карнеад всем был хорош. Вот только смерти боялся, что любомудру не к лицу. Однажды он услышал, что его друг и коллега Антипатр умер, приняв яду.
Карнеад страшно разволновался. Заорал диким голосом:
– Несите мне! Несите скорей!
– Чего? Чего нести-то? – растерялись рабы.
– Меду и вина!
В Греции и сейчас так: если и плачешь, то всегда найдешь, чем утешиться.
Знатоки любви
Купила странные мандарины. Рыхлые. Между кожурой и дольками – упругий воздух. Сожмешь мандарин пальцами, через секунду вмятина распрямляется, как будто в резину ткнул.
Прилавок с перцами каждую неделю украшается заново. Как витрина известной петербуржской парикмахерской на улице Восстания. Продавщица видит, что я прицеливаюсь из мобильника, и просит: «Погоди. Я сейчас уйду из кадра. Сделаешь нормальный снимок. Панорамный».
Старики устраиваются рядом с передвижной жаровней, заказывают вино, шашлычки-каламаки. Сумки с луком-пореем, свеклой, картошкой, брокколи, апельсинами расставляют вокруг стола. Советуют товарищу:
– Михалис. Ты бы снял пиджак – жарко.
Михалис усмехается:
– Вот еще. Я уже снял один раз! Когда в поезд зашел. Где теперь мой пиджачок, бог знает. Может, в Салониках, а может, вернулся обратно в Афины. Больше такую ошибку я не повторю!
– Пиджак еще ладно, – вступает в диалог еще один старик. – У меня был случай. Ехал я в Амальяду, но заснул… Просыпаюсь – красота: огни, платформа огромная… Думаю – как изменилось все… И к лучшему… Раньше темь – глаз коли. Выхожу на перрон, говорю – о, ре браво, Амальяда! Как ты похорошела! А мне какой-то парень: эй, отец, ты что – свою станцию проспал? Мы в Пиргосе, конечная… Эх… Аты говоришь пиджак…
Соседняя жаровня выше жанром. На столах бумажные скатерти, в солонках соль вперемешку с орегано, меню богаче. Стейк свиной и говяжий, кебабы, домашние колбасы, запеченная в духовке поросятина – большая (свинина) и малая (молочный поросенок). Вино не как обычно – анонимное красное и белое, а душистое «мосхофилеро» и кисловатое «агиоргитико».
Здесь обосновалась молодежь. Естественно, никаких покупок. Пришли нарядные, налегке – мир посмотреть и себя показать. За столиком парочка влюбленных и подруга. Парень под высоким напряжением, так и кипит вокруг своей любви. Вскакивает то за салфеткой, то за хлебом, то за стаканом, то за водой. Садясь, каждый раз лезет обниматься. Девушка, следуя старинному этикету прекрасной дамы, сидит смирно, как голубица. Вздыхает, искусно смущается. Глаза в пол, как у схимницы. Ее интерес выдают только подробный макияж и идеально выпрямленная спина. Подруга вне игры, ей явно не нравится роль статиста, она предлагает побыстрее начать есть, а то, дескать, скучно.
– Хриса! – взмывает кверху кавалер. – Что ты будешь? Я уже заказал колбаски, кебабы, дзадзики, лепешки. Но это закуски, пустяки. А что ты будешь есть? Свиной стейк или говяжий?
– Я не знаю, Ставрос… Наверное, ограничусь колбасками, кебабами, дзадзики и лепешками… Я вообще-то на диете… Боюсь, не влезу в платье.
– Да ты что! – вспыхивает парень. – Мы же договорились. У нас же пир! Ты говорила, что хочешь нормально посидеть, как люди! Я запланировал! Так что – свиной или говяжий?
– Ну… свиной! – решается невеста.
– Ты что, Хриса, – дождавшись ухода Ставроса, отчитывает ее подруга. – Почему ты выбрала свиной? Говяжий ведь вкуснее и дороже!
– Потому что я его люблю! – отвечает пунцовая от собственного признания невеста.
– Да что ты понимаешь в любви? Понимала бы – заказала бы молочного поросенка! – возмущается подруга.
В чем в чем, а в любви греки разбираются. Приходится. Уж очень аппетитен местный мануал.
Продавцы рыбы
У продавцов рыбы на рынке интереснее всего. Во-первых, у них красивые прилавки: разноцветные рыбы, огромные, с мужскую ладонь, креветки густого темно-красного цвета из Атлантики и маленькие, бледно-розовые – свои, эгейские. Во-вторых, у них весело и громко: комедия дель арте идет без остановки, хочешь – будь зрителем, а хочешь – персонажем.
– Все свежее, дешевое и греческое! – кричит рыбник. – Исключительное качество!
– А как же креветки? – спрашивает придирчивый покупатель.
– Ну да, пардон. Креветки подкачали. А вы купите их из жалости. Не всем везет родиться в Греции!
– Вы с ним? – спрашивает у меня Прокопий, кивая на старого-престарого деда, весьма, впрочем, бодрого: недешевая шляпа, на брюках – великолепные стрелки, в руке – грейпфрут.
– Нет, – говорю, – я сама по себе.
Прокопий низко кланяется, прося прощения. Старик оглядывает меня критически, наклоняется к Прокопию и что-то долго ему шелестит на ухо.
– Господа! – оглашает на весь рынок брейкинг ньюс Прокопий. – У него отношения с девушкой двадцати двух лет! Боже! А моей, – продолжает Прокопий с сожалением, – моей уже 35. Но что поделать? Я влюбился. Она сказала, что она ангел, и я ей поверил!
– А у тебя хорошая нога! – интимно понизив голос, обращается Прокопий к мужчине, купившему у него два килограмма рыбы-соль.
– То есть? – изумляется покупатель.
– Как только ты сюда ступил, торговля так и закипела!
На прошлой неделе дораду я покупала у Алексиса. Народу у него всегда много, очередь человек пять-семь. Передо мной втиснулась старушонка. Крошечного росточку, тонкая, как комар, но выражение лица грозное – «фронтом командовать». Спрашивает с наездом:
– Алексис! Моя рыба уже почищена, я надеюсь?
– Когда мне успеть? Вы же пять минут назад ее купили. Не видите – люди ждут, не отвлечься. Походите еще, погуляйте.
Старушка проворчала что-то едкое, дескать, надо просто работать быстрее.
Алексис скрипнул зубами, как ручной тормоз. Покраснел, как креветка. Разгорячился.
– Вообще-то я вам исключение делаю! Ценить надо! Рыбу на рынке чистить запрещено законом. Греку, конечно, закона недостаточно! Греку нужно, чтоб его проверяли! Каждую неделю комиссия и штрафы – вот что нужно греку!..
И так далее, и так далее. Ругался всласть и никак не мог остановиться.
Прихожу к нему через неделю за своим анчоусом, смотрю – он женщину поставил на чистку. Спрашиваю его:
– Алексис, как же так? Вы же говорили – запрещено, закон… негигиенично… А сами чистильщицу взяли?
– Это не чистильщица! – смеется Алексис.
– А кто?
– Это… это самый быстрый в мире хирург!
РецептЮвеци
О том, как в Греции делают пасту «орзо». Это вот что: на вид – рис, а на самом деле – макароны. По-гречески блюдо называется «ювеци».
Самое главное – купить вкусное орзо. Оно может быть на овечьем молоке, на коровьем, на козьем. Может быть белесое, а может – оранжевое, если яйца домашние. Может быть с базиликом, кабачком, флоринскими перцами… В этот раз у меня было критское, с кабачками и травами.
Второе самое главное – купить свежее мясо. Честно говоря, все и началось с того, что я удачную купила говядину. Ах, как она пахла! Сладкими детскими слезами, цветущими лугами, парной молочной пеной. А какая она была розовая, блестящая, пружинистая. Мясник разрезал ее на красивые ровные кусочки; так грациозно способен резать только очень большой и очень острый нож. Прямо не кусочки вышли, а ножки балерины.
Третье самое главное – это соус, красный. Его основа – это мелко нарезанный лук, который надо долго-долго, терпеливо карамелизовать, с давленым чесноком, с веточкой чабреца, или что вам там послали боги – палочку корицы, гвоздику, лавровый лист. Не будет лишней и морковь соломкой.
Позвольте мне совет: чем лучше вино, которое вы плеснете в кастрюлю, тем вкуснее выйдет соус. Мой друг Эвклид, опытный эпикуреец, признается, что прячет от домашних вкусное вино. Но это не от жадности. Так надо: бережет на соусы.
Нашла в корзине проживший долгую счастливую жизнь помидор: в салат старик уже не годился, и я его потерла в соус. Вылила еще пол банки какого-то томатного соуса, простого, без затей, для цвета и густоты; посолила, поперчила смесью перцев. Может быть, добавила воды, но не слишком много.
Кусочки мяса обжарила. Когда их запечатало корочкой, положила их в соус и томила, томила, томила, пока они не пали духом и не смягчились.
Вылила кипящий соус в форму, положила орзо из расчета один к двум – и в духовку, на двести градусов и двадцать пять минут.
Вышло из печки румяное, душистое, волнующее, как первый поцелуй, как весенний ветер, как хорошее стихотворение.
Ювеци у нас дома – любимое блюдо. Его готовила еще моя свекровь. Спрашиваю мужа:
– А что было самое вкусное в мамином ювеци?
– То, что она его делала каждую неделю!