Прокопий пьет вино и философствует:
– Как работает закон в Греции? Очень просто. Я щас объясню. Вот приняли закон о том, чтобы не курить в тавернах. И-и-и?! Никого это не волнует! Почему? По той простой причине, что все продолжают курить в тавернах.
Каждая фраза относит Прокопия назад, как щепку во время отлива. По окончании фразы наступает штиль. Затем Прокопия приливом, знакомым всем прямоходящим, возвращает обратно в гавань.
– Как ты думаешь, зачем древние придумали венки? – спрашивает он, отклоняясь от оси «игрек» примерно на 30 градусов. – От похмелья! Чтобы голова не болела, ее надо перевязывать, вот они и ходили в венках все время!
– Вуаля! – кричит пакистанец Эраст, торгующий овощами. – Вуаля брокколи по одному евро!
– Как дела? – озабоченно спрашивает Эраста пожилая дама (черты ее лица не разобрать, потерялись в лабиринте морщин). – Как дети?
Эраст широко раскидывает руки и благодарно смотрит в небо.
– У меня нет детей!
Дама не отступает:
– А коты… коты у тебя есть?
– Нет!
– А собачка? – в голосе дамы дотлевает последняя надежда.
– И собачки нет.
– Значит, у тебя есть главное, что нужно человеку, – покой.
Судя по печальному лицу дамы, в ее жизни есть избыток всего, кроме главного.
Эраст кладет ей порей, редис, картошку. Петрушка в подарок. Но дама все равно немножечко грустит. Эраст пытается ее утешить:
– Погодите, вспомнил! У моего соседа есть собака. Вернее, даже несколько собак!
Сделав покупки, возвращаюсь назад. Прохожу мимо Прокопия. Амплитуда его колебаний значительно увеличилась. К раскачиваниям добавилась новая яркая дискурсивная деталь: активное дирижирование правой рукой с зажатой в ней сигаретой.
– Девушка, – обращается он к молоденькой покупательнице, одетой в модную в этом году зеленую куртку с капюшоном с розовой опушкой, которая делает ее похожей на цветущую опунцию. – Вернее, что я говорю? Какая ты девушка? Ты же кукла! Сколько тебе лет?
– Семнадцать, – отвечает «кукла».
– Дааа… прекрасный возраст. Не то что я. Пора под мрамор – помирать.
– Но зато у вас есть жизненный опыт, – безжалостно спокойно говорит девушка, принимая сардины у помощницы Прокопия Ирини.
– Э, опыт… да зачем он людям нужен? Только для того, чтобы не делать новых ошибок, а повторять старые!
Девушка пожимает плечами и уходит.
Прокопий затягивается потухшей сигаретой. Выбрасывает ее. И сообщает Ирини, которая стоит спиной к нему и чистит проданного лаврака:
– Насчет Бога не знаю, а бессмертие есть.
Ирини вопросительно оборачивается, держа в руках нож, блестящий от налипшей на него чешуи.
– Да! Юность – это бессмертие. Жалко только, что оно такое маленькое. И никто не успевает это вовремя понять.
Солнце, выйди
Даже энергичное южное солнце иногда прокрастинирует. Не выходит. Тогда вместо прозрачного неба – обмякшие от влаги облака. На мраморных ступенях лестниц – испарина тумана.
В мясной таверне за соседними столиками две компании с собаками. Бультерьер и мопс. Непонятно, почему этих животных называют одним словом «собака» – настолько они разные.
У бультерьера какое-то невероятно белое, гладкое, ровное тело, напоминающее гигантское яйцо. Яйцо поставлено на мускулистые, укороченные, как у борца, ноги. С одной стороны к яйцу приделан подвижный загнутый хвост, с другой – приварена большая треугольная голова. Бультерьера придумал чувак с юмором: вместо глаз поставил рядом две черные точки, причем наискосок. Главные мимические инструменты – брови – вообще отсутствуют, поэтому неизвестно, что у бультерьера на уме. То ли сожрать тебя хочет, то ли в любви признаться. Как понять? Никак. Бровей-то нет, зеркала души тонированы.
Мопс – совсем другое дело. Ажитированный, как Сара Бернар в трагедии Расина. В малороссийских карих очах, в трагически воздетых к небу бровях – мильон терзаний, даже если ему в эту минуту весело. Душа Пьеро, по ошибке заключенная в тело Гаргантюа.
Бультерьер и его хозяева флегматично обедают. Люди вдумчиво едят мясо, смеются, бультерьер не сводит прицел с соседнего столика. Вкусно пахнет жаренной на углях свининой, беззаботно звенят ножи и вилки. Только паре с мопсом не по себе, аппетит испорчен.
– Зачем вообще ты его взял? – восклицает женщина.
– Ты же знаешь, Ион не любит быть дома один, Ион любит гулять.
– Гулять! – закатывает глаза женщина. – Вот именно, гулять! Пошли бы вместе в парк. В парк, а не в таверну!
– В парк он не захотел, – угрюмо отвечает мужчина и целует Иона в морщинистый сократовский лоб.
Две интеллигентные дамы пьют кофе, неглубоко затягиваются душистыми тонкими сигаретками. Одна говорит другой:
– Ему нравится Рэмбо, мне Артюр Рембо… Нет, все-таки у нас много общего…
На рынке завсегдатай, господин Орион, не признал Прокопия. Прокопий и правда сегодня на себя не похож: тихий, трезвый, лицом светел, вместо обычной заношенной футболки с символикой Эгейских авиалиний – чистая выглаженная рубашка.
– Что с тобой? – восклицает покупатель.
– А что такое? – отзывается Прокопий.
– Да у тебя лицо чужое… как будто ты из парикмахерской.
Лука, продавец фракийских дынь, рассказывает о сыне:
– Панос занимался баскетболом, он же высокий, но заболелау него нога. Пришлось бросить. Теперь никакого спорта, будет каждый день ходить в зал… Так жалко. А какой он умный! Представляешь, его девушка на три года его старше. Да, Панос самый умный у нас в семье…
Прокопий сосредоточенно сворачивает плотные картонные кульки для будущих покупок.
– Что это за рыба, спар? – спрашивает его госпожа Хараламбула, ехидная старушка в черном. – Для жарки или для духовки?
– Для всего, – отвечает Прокопий. – Спар – царь рыб!
– Что-то для царя он больно скромно выглядит, – язвит Хараламбула.
– А он без комплексов, дорогая! Говорю же: царь, а не тиран!
– И все же, что с тобой? Ты как будто не в себе, – допытывается господин Орион у Прокопия.
– Да вот солнце не вышло, – хмуро отвечает Прокопий.
– Солнце? И что с того?
– Если не выходит солнце, то не выхожу и я!
Греческие новости
Дождь в любой стране пахнет одинаково – свежими зелеными листьями, широко говоря – лесом. На зареванном осеннем небе растекшаяся тушь облаков. Но сквозь облака разливается не вода, а румянец. Пасмурно, и все равно приходится надевать солнечные очки.
Прилавки завалены диким одуванчиком, осотом, шпинатом. Роскошь греческой бедности.
– Ты слышал прогноз? Будет дождь?
– Сейчас нет. А вот к вечеру следует ожидать многого…
Небо рябит в жидком зеркале луж, на проводах расселись ласточки-береговушки. Бросили, значит, ипотеку в Псковской области и летят зимовать на Борнео. Тянут свои долгие, удивительные трели – звонкие, но без единого гласного звука.
– Почему у вас помидоры сегодня дешевле? Это те же, что и на прошлой неделе, коринфские? – подозрительно расспрашивает госпожа Эвридика.
На табличке значится имя продавца: Патрокл Христофорос.
Патрокл рыхлый, маленького роста, с круглыми женскими бедрами, в очках. Настроен апокалиптически. Эмоции льются через край, как у всех проповедников конца света.
– Так от рынка зависит, Эвридика! Сегодня рынок дешевле! Ты в помидор смотри! В душу ему! Где бы ни разрезал – кровь, сахар! Это не помидор, а… свекла! Здоровый, горный… Еще десять дней, и не будет тебе помидора! В следующем году пожалуй!
– Так… Хватит диалектики, – останавливает его восклицания Эвридика. – Насыпай!
Прокопий приложился к стаканчику и прыгает перед прилавком, как вакханка, с кульком рыбы в руках. Танцует свою роль.
– На-на-на-на! Дионисий! Ты думаешь, это я пою? Это сардина поет!
Фруктовщик Дионисий многолик или как минимум двулик. Рыночный Янус. Зазывает, выйдя к зрителям с ножом и полосатой дынькой в руках.
– Попробуй дыню! Сладкая, как пахлава! А вот мои яблоки. Положи-ка в рот кусочек.
– Не люблю я сладкое, – вяло отбивается покупатель.
– Сладкое?! – меняется в лице Дионисий. – Это на вид яблоко, а на вкус… сыр!
На столбе висит объявление о похоронах. София Коцура, 64 года. Госпожа Эвридика, прочитав его, ставит сетку с помидорами на землю, достает бумажный платок, прикладывает его к глазам:
– Какое горе для матери!
Облака сдобные, густые, как сливки, слегка растрепанные, плывут, припущенные в октябрьской росе.
– И новостей нет, – вздыхает Дионисий. – Нечего рассказать.
– Как же нет, – парирует Прокопий. – Давай обсудим, как так случилось, что у нас ничего не произошло.
Быть человеком
Классик о греках: оливковые личности. Иконописные люди. Византийские изображения.
И пейзаж неизменен. Распухшие от воды зимние облака опустились ниже гор. Красные шары роз светятся в голых проводах ветвей. Всегда на одном и том же месте (рядом со своей будкой) лежит неподвижный, желтоватый, рыхлый, как весенний сугроб, огромный кавказский пес.
Близится медово-апельсиновое греческое Рождество. Оно же не день в день, ожидание – главный праздник.
– Моя невестка приготовила внуку индейку, представляешь! – жалуется Димитрис Мимис своему другу, Константиносу Копанакису.
– А! – громко, словно в него выстрелили, вскрикивает Константинос Копанакис. – Это же не греческая еда!
– Вот именно. Американство. А хлопот сколько с вражьей птицей! И в рассоле вымачивали, потом мариновали апельсином, горчицей, медом, лимоном. Представляешь?
– По-по-по! – Копанакис раскачивается, как разволновавшаяся кобра, готовая ужалить.
– И самое страшное – внуку понравилось. Что это, спрашивает, дедушка, такое вкусное?
– А ты что?
– А я говорю, это барашек, дитя мое. Что может быть вкуснее барашка?
– Молодец, все правильно сделал!
Госпожа Феано покупает мандарины с марким запахом, оседающим на пальцах, фасоль нового урожая, петрушку, брокколи. Направляется к рыбе. Разглядывает коралловые колючки жабр.
– Свежая?
– Не бывает свежее!
– Откуда?
– Из Черного моря, болгарская.
– Хм… Возьму, все-таки соседи.
Зонтики, столики на тротуаре. Липкий грузный дым от жаровни стелется под ногами, не может взлететь. Одна оливковая личность, пригубив пиво, говорит другой:
– Моя страховая компания лучше твоей!
– Это чем же? – отвечает уязвленный собеседник, нервно кусая продырявленное вертелом мясо. – Деньги те же. Условия те же.
– Моя мне эсэмэску прислала. О том, что начинается гроза, чтоб я был аккуратнее. Ну прямо как моя мама!
Прокопий с Манолисом пьют холодный кофе через длинные трубочки и ведут серьезный трезвый разговор.
– Я вообще никогда не сержусь, – Прокопий зажимает молодыми белыми зубами сигарету.
– Так уж и никогда? – Манолис протягивает ему зажигалку.
– Никогда. Не могу себе позволить. Видишь ли, мальчик мой, гнев оскверняет. А быть человеком и без того хлопотно.
РецептРождественские пряники меломакарона
Непременное рождественское угощение, гарантирующее праздничное настроение. В основе рецепта древние антидепрессанты: апельсиновый сок, мед, корица, грецкие орехи.
Для теста нам понадобится:
250 г оливкового масла
250 г растительного масла
125 г выжатого апельсинового сока
1 столовая ложка цедры апельсина
½ столовой ложки корицы
½ столовой ложки молотой гвоздики
2 чайные ложки соды
2 чайные ложки разрыхлителя
½ кофейной чашечки бренди/коньяка
250 г сахара
1 кг муки
Для сиропа:
500 г воды
800 г сахара
180 г меда
½ апельсина
3 бутона гвоздики
3 палочки корицы
• Смешиваем все жидкие ингредиенты (масла, сок, коньяк) и сахар, перемешиваем миксером на низкой скорости минуты 2–3, чтобы сахар хорошо разошелся.
• Муку равномерно перемешиваем с содой и разрыхлителем, корицей, гвоздикой и цедрой. Можно добавить молотых грецких орехов.
• Потом в тазике к жидким ингредиентам добавляем муку и хорошенько перемешиваем. Тесто получается эластичное, не очень плотное, но к рукам не липнущее. Долго вымешивать не надо.
• Отщипываем шарики теста чуть больше грецкого ореха и вылепливаем небольшие овальные прянички.
• Укладываем их на пергаментную бумагу на противень. Получается около 40 штук. Накалываем вилкой дырочки на поверхности.
• Духовку разогреваем до 180 °C и помещаем противень с печеньем внутрь. Выпекаем в течение 20–25 минут до золотистого цвета. Зарумянивать не надо. Во время выпекания посматривайте, как там меломакарона, – все духовки разные. Готовый пряник должен быть мягким. Если передержали немного – ничего страшного, подержите потом в сиропе подольше.
• Пока пряники остывают, делаем сироп. Смешиваем ингредиенты и варим 3 минуты на небольшом огне.
• Потом снимаем сироп с огня (он еще побулькивает) и опускаем в него пряник. Важно! Пряник должен быть комнатной температуры, а сироп – горячим.
Для украшения:
1 чайная чашка молотых грецких орехов
2–3 чайные ложки молотой корицы
2–3 чайные ложки сахара
• Ждем несколько секунд и пр(ряем зубочисткой – хорошо j входит? Если с затруднением оставляем в сиропе еще на минутку.
• Пропитанные сиропом меломакарона выкладываем на блюдо и, пока они еще горячие от сиропа, посыпаем смесью молотого грецкого ореха, сахара и корицы.