У дверей булочной стоит солидный господин в костюме и курит. Пятилетний мальчик на ходу откусывает батон и бросает ему замечание:
– Курить нехорошо!
Я обмираю. Ожидаю неприятную реплику в ответ. Сейчас у каждого через личные границы пропущен ток – попробуй задень их непрошеным советом, саданет – мало не покажется.
Старик наклоняется к мальчику и с воодушевлением говорит: – Ты прав, мой юный друг! Конечно же, ты прав! Спасибо тебе!
И продолжает спокойно курить.
Деревенские старухи похожи: у всех темные, деформированные одинаковой работой филоновские лики. Одеты они тоже как по шаблону: темная юбка со шлицей ниже колена, сверху в любую погоду – теплая кофта. Сидят рядком, опираясь на палки. Разговаривают.
– Все болит, нога распухла, сил моих нет! Вот бы стареть без проблем, как тетка Анна!
– Ты что, смеешься? Анна же недавно ослепла. Не видит ни-че-го!
– Зато как она слышит! Молодой позавидует!
Я – младшая невестка на побегушках. Выполняю неинтересные, нетворческие поручения. Готовить, например, мне не доверяют, но я могу помыть посуду, повесить оборвавшуюся штору, пропылесосить. Выбросить мусор. Старухи не теряют меня из виду ни на секунду.
– Катерина! Ты моешь посуду без уксуса?! – волнуется Григория. – Дайте же скорее Катерине уксус! Ей меньше придется перемывать.
Развешиваю постиранное белье. Старомодные трусы размером с парус, заношенные майки, выцветшие носки, юбки со шлицей. В тазике остались только брюки – я забыла, как по деревенскому катехизису их правильно вешать. Голоса замолкают. Спину сверлят бесстрастные иконописные глаза. Вешаю за «поясницу», отхожу в сторону. Какая разница! Ветер все равно через полчаса их высушит. Бабушки напрягаются, как охотничьи собаки, почуявшие утку в камышах. Наконец Александра не выдерживает. Вздыхает, берет палку, долго поднимается со стула. Идет, хромая на один бок, на балкон. Через минуту брюки подвешены как полагается, за штанины. Бабушки расслабляют плечи, возобновляют прерванный разговор. Порядок в мире восстановлен.
У Александры четверо детей. Младшая, Магда, родилась с изъянцем – с детства были очевидны нарушения развития. Плохой обмен, квадратный кисельный силуэт, глаза навыкате – фактура мопса. Потом оформился диагноз. Ни об учебе, ни о работе речи не было. Какая-то из тетушек выхлопотала Магде пенсию по инвалидности. Другая сосватала ее замуж – Янис тоже не красавец, он тучен и задыхается, засыпает за столом, у него то ли заячья губа, то ли волчья пасть, поэтому язык всегда наружу, но есть своя квартира и – главное! – работа. Он работает охранником в порту. Магда довольна: на ее свадьбе съели пятнадцать баранов, еще столько же отец дал ей в приданое, она носит обручальное кольцо, делает раз в неделю укладку в парикмахерской, у нее маникюр, новая сумочка и туфли к Пасхе, есть свой дом и занятие его содержать. Родня обеспечивает досуг: приглашает в гости. Полная чаша вроде бы. Но все равно невольно накатывает жалость – видно, что человек нездоров.
Мы поехали в соседний городок, Янис к нам присоединился – Магда дала ему задание купить бараньи ножки на суп. После дел решили выпить по чашке кофе. Янис заказал апельсиновую газировку и немедленно заснул. У него несколько раз тренькал мобильный, но он не просыпался. Разбудили его уже перед уходом.
Вернулись домой, Магда выскочила мне навстречу.
– Так! – воткнув коротенькие ручки в обширные бока и напоминая громадную не новую кастрюлю, язвительно воскликнула она. – И как тебе кофе с моим мужем? Понравился? Он даже трубку не брал! Видно, разговор с тобой был сильно интересный!
У Магды не просто свой дом и сумочки. У нее и любовь, и ревность, и роль Кармен в ассортименте. Ей не нужны сочувствие и жалость. Она по-настоящему счастлива.
– Ну, – сказала я, – да. Увлеклись. Прости. Давай в следующий раз поедем вместе.
Пасхальные гимны
Утренний воздух в деревне сдобный, спелый, горячий, как будто всю ночь на опаре зрел, – нарезай ломтями и ешь. Гладкие холмы залиты молочно-зеленой глазурью, утыканной фарфоровыми бородавками овечек. Травы мне знакомы – клевер-кашка, крапива, куриная слепота – все как в Псковской области, но вдруг попадается рощица спаржи или фиолетовое облако иудина дерева, и мираж рассеивается.
Бабушка Александра смотрит на выкрашенные красным руки – это от яиц, что ли? – и сильно трет ладони железной пружинкой, которой удаляют ржавчину с кастрюль.
Собака Аспрула, коротконогая, вислоухая, с добрым безотказным сердцем – по этой причине не вылезающая из беременностей, несмотря на живот и общую немощь, – ежедневно трусит за дедом Мицосом в поле, к баранам. Назад ей уже не дойти, поэтому за ней ездит сын Мицоса Янис и привозит домой на мопеде. В одной руке – Аспрула, в другой – руль. Недавно Янис попал в аварию, сломал руку, так вся семья перекрестилась – слава богу, Аспрула была дома!
Александра подготовилась к празднику: напечено шесть килограммов пасхальных рогаликов, таз с бисквитом «падеспани», сделаны две огромные коробки пахлавы со своим медом и грецкими орехами, пирожки из свежего сыра с зеленым луком и укропом, накрашено шестьдесят яиц. Рогалики у Александры невесомые. Как из муки, которую Царевна-лягушка насеяла из лунного света.
Мы с Маргаритой наседаем на Александру:
– А почему у нас рогалики выходят плотные? И яйца опять все потрескались?
Александра отвечает:
– Девочки! – Мне сорок лет, Маргарите – пятьдесят. – Девочки! Не надо торопиться! Яйца я начала красить еще вчера, и из шестидесяти у меня лопнуло всего три.
Александра дает мне задание – нарезать салат на магирицу. Салат крепкий, его основание толщиной в руку. Листья плотные, мясистые, не поддаются ножу. Я спрашиваю:
– Как его резать? На две части? На четыре?
Александра складывает руки на животе.
– Вот ты уже и торопишься. Режь как хочешь!
Старики собираются, пьют кофе, макают в него маловесные рогалики Александры, вспоминают молодость, обсуждают, как привыкнуть к старости. Кто-то жалуется на бессонницу.
– Любимые часы! – возражает дед Лука. – Ошибка – лежать в кровати и мучиться. Вот я – встаю, варю кофе. Потом встречаю рассвет. Затем открываю свой компьютер… И я как молодой. Любимейшие часы!
В церковь идем рано, в полдесятого: у местного попа несколько деревень, надо объехать все. В каждой он на скорую руку «делает Воскресение». У нас Пасха будет в пол-одиннадцатого вечера, а у кого-то – в четыре утра. Рассказывают, что у прошлого попа, отца Федора, был друг Аристид, без которого он не служил ни одной службы.
И вот четыре утра, сонные деревенские переминаются с ноги на ногу, ждут – Аристида нет. Аристид проспал. Поп без него не начинает. В толпе начинается ропот:
– Давай начинай!
– Подождите! – отвечает отец Федор. – Не понимаете, что такое дружба? Сам Христос не хотел воскресать без Лазаря!
Нынешний поп Спиридон без закидонов. У него другая слава, своя: он анти-Златоуст и к тому же крайне неуклюж. Бегает по алтарю, роняет свечи, спотыкается на ковриках, забывает возгласы. В церкви шумно, все здороваются, целуются, обмениваются новостями.
Спиридон кричит в микрофон:
– Эй! Прихожане! Разговаривать будете после службы!
Гул приветствий на секунду смолкает.
– Что ты сказал, отче? – переспрашивает кто-то из мужчин.
– Разговаривать, говорю, после церкви будете, тетери глухие.
– Ладно! – не обижаются деревенские.
Спиридон читает Евангелие, но его еле слышно из-за петард.
– Христос воскрес, – откладывает тяжелую книгу Спиридон. – Пасха здесь, Пасха там, Пасха по всем домам! Приятного всем аппетита. И это… Когда придете домой, посмотритесь в зеркало.
– Зачем?
– Чтобы увидеть, ради кого страдал Христос.
Бывает, что анти-Златоуст может переплюнуть Златоуста.
РецептЧуреки
Чуреки – это греческие куличи, атрибут пасхальной трапезы, такой же обязательный, как яйца и барашек, запеченный на вертеле. Примечание для туристов: Греция – страна, где можно (и нужно!) насладиться вкусом мяса, приготовленного на огне (здесь по цене оно доступно любому желающему). Не проходите мимо жаровен – отведайте сочного ягненка, баранину, ароматную свинину, откормленную арбузными и дынными корками, козлятину и курятину.
Но продолжим разговор о пасхальной трапезе. Греки разговляются магерицей – это суп из бараньих потрохов и зелени. Также на углях запекаются кокореци – те же бараньи внутренности: ливер, перетянутый кишочками. Звучит неблагозвучно, но вы только попробуйте это гастрономическое чудо. К счастью для нас, кокореци готовят в тавернах круглый год.
Венчает пасхальный стол обязательное сладкое – чуреки.
Сдобные, благоухающие византийскими пряностями, чуреки продаются в булочной или супермаркете. Попробуйте, и если понравится, а другого результата я и не ожидаю, купите в Греции необходимые пряности – мастиху и махлепи, без которых чурек не настоящий чурек, а просто сдобная булочка.
Ингредиенты:
1 кг муки высшего сорта
3 яйца
90 г растопленного сливочного масла
1,5 пакетика сухих дрожжей
250 мл теплого молока
2-3 чайные ложки измельченного в блендере или ступке махлепи цедра 2 апельсинов
2-3 чайные ложки измельченной мастихи
250 г сахарной пудры
желток для смазывания поверхности
кунжут для обсыпки
• Яйца должны быть комнатной температуры, чтобы хорошо взбиться.
• Взбиваем яйца с сахарной пудрой в глубокой миске 3 минуты с помощью миксера.
• Разводим дрожжи в теплом молоке и выливаем их в миску.
• Добавляем туда же растопленное масло.
• Высыпаем пряности – мастиху, махлепи, цедру.
• Насыпаем понемногу муку, замешивая не слишком энергично, стараясь не «перевзбить» тесто – оно должно оставаться воздушным.
• Ставим тесто в теплое место, накрываем полотенцем.
• Как только тесто подойдет, лепим из него чуреки различной формы: улитка, косичка, цветок, барашек…
• Выкладываем чуреки на смазанный маслом противень на некотором расстоянии друг от друга и оставляем еще на час в теплом месте, чтобы тесто хорошо расстоялось и подошло.
• Смазываем чуреки желтком. Посыпаем их кунжутом, если вам он нравится.
• Выпекаем чуреки в разогретой заранее до 180 °C духовке примерно 45 минут – они должны быть ярко-румяными.
На Пасху бабушка Александра сварила пять килограммов свежего овечьего сыра – греческую рикотту – и сделала из него самые вкусные на свете пирожки – с укропом, зеленым луком и ванилином.
Отвесила два килограмма йогурта – для дзадзики и просто так – внукам ужинать.
Напекла фирменных лаганейских невесомых рогаликов – не менее двухсот, они как раз поместились в картонную коробку из-под телевизора.
Застелилатри противня баклаваса.
Бисквит падеспань занял один круглый противень диаметром, наверное, в полметра.
– Сколько яиц вы положили в падеспань, тетя? – спрашиваю.
– Ну… наверное, штук двадцать семь.
Все, что не съели на праздник, Александра завернула с собой. Себе не оставила ничего. Возражений не приняла: в городе такого не купишь, вы с дороги, не готовили, а что же будут есть дети?
Только глупец может думать, что Пасха – это про еду.
В Страстную пятницу утром кажется, что до Пасхи еще очень далеко: впереди длинные грустные службы: снятие с креста, чин Погребения. Строгий пост: нельзя оливковое масло.
– А оливки-то… Оливки сами можно? – спрашивают мужчины у Александры, матриарха, верховной жрицы, хранительницы ларов и пенатов.
– Оливки? Конечно, можно, – благословляет Александра.
Кузина Маргарита заходит в комнату с ворохом одежды в руках. Показывает платье – одно светлое, другое темное. Озабоченно морщит лоб: «Какое же мне надеть на Погребение? Не могу выбрать…»
На обед пустая фасоль. Дети едят пасхальное: яйца и рогалики. Ибо их и так есть царствие небесное, зачем же ограничивать? Фармазон дядя Янис выпил вина и пустился в обличение фарисеев.
– А много ли истинно верующих, говорю я вам? – с форсированным, хорошо узнаваемым синтаксисом вопрошает он. – Возьмем нашего попа. Что он проповедовал в прошлый раз? Сравнил Великий пост с женщиной на сносях. Мол, через сорок дней вынь да положь – что? И сам не знает что. Многие ли за этим столом постятся ис-тин-но? Фасоль, значит, без масла, а на десерт – пахлаву? Да, Такие, это я о тебе. И заметь, я говорю прямо, не бросаю ножей в спину! Маргарита, ты уже, я надеюсь, записалась на завтра на маникюр?!
Дядя Янис – единственный из братьев холостяк. Бирюк. Для общения завел канарейку в клетке и собаку Лизу. Лиза – белошерстная, вытянутая в длину сука. Пожилая девица без талии. По причине избытка веса вынуждена двигаться как иноходец: сначала перемещает целиком левую сторону, а потом уже правую. Из-за того, что вся округа ее любит, Лиза разучилась лаять и только иногда скулит визгливым сырым голосом.
Зимой дядя Янис гостит у женатых братьев в Афинах: Лизу оставляет на попечение Александры, а канарейку берет с собой. В одно Рождество канарейка испустила дух. Дядя Янис был потрясен, но не пролил ни слезинки: сдержался, чтобы не испортить людям праздник.
Идем на погребение плащаницы. Маргарита в подходящем платье, но на нервах – подходит ли к платью новое колье. Янис одиноко шагает в стороне: воротник до ушей, взгляд в пол. «Нет, я не Байрон, я другой».
Плащаницу располагают на носилках с шатровым верхом, украшенным разноцветными гвоздиками, и обходят с ней всю деревню. Хозяйки выстилают напротив своих домов ковры, сверху кладут лучшую белую скатерть с вышивкой. Шествие делает остановку, и принимающая семья проходит под ней, ступая прямо по скатерти – из уважения к плащанице. В одном из дворов нас гулко облаивает огромный цыганистый кобель с желтыми бровями.
– Это родной брат Лизы, – кивает на него Янис.
– Что? Но ведь они совершенно не похожи!
– Да-а, да, конечно! Разница есть, – охотно соглашается Янис. – Ведь это мальчик, поэтому естественно, что он крупнее.
В конце процессия возвращается в храм. В церкви все фрески подписаны. Каждое изображение – личный вклад семьи. Меценаты святой Екатерины – дом Диомида Алексопулоса, святого Иоанна Русского – дом Панайотиса Николопулоса. Деисус Воскресения Христова – вклад дома Йоргоса Константопулоса.
Мы на похоронах Христа, поэтому темы соответствующие. Дедушка Мицос вспоминает, как умер его отец, Йоргос Константопулос.
– Мама просыпается утром, зовет его: «Йоргис, Йоргис!» Он – молчок. Не шевелится. Она тогда ему как взжарит – так и растак, почему не встаешь! Кофе на столе! А он уже на небесах. Спасся!
Мицос улыбается, думая о приятном.
– Раз в жизни, но доказал жене, что она не права!
После службы время делает скачок. Оказывается, что Пасха – уже все. Здесь. Субботы только-только хватит, чтобы доделать дела по хозяйству. А для того чтобы стать лучшей версией себя, если кто ставил такую цель, гейт закрыт. Сегодня дедлайн.
Отец Спиридон произносит проповедь:
– Погребенный Христос желает вам того, что вы сами себе желаете, и всем вместе – мира и здоровья. Не забывайте мыть грязные тарелки, прежде чем положить в них свежую еду. Это я о грехах и исповеди, если кто не догадался. Воскресение встретим завтра в двенадцать ночи. Вообще-то по-настоящему оно свершится гораздо раньше. Примерно поутру в субботу. Но человек так устроен, что до него не сразу доходит. Поэтому, согласно своему темпу, мы примем сообщение в полночь. В полпервого будете у себя дома лопать магирицу. И не забудьте угостить своего попа!
Дядя Янис, забыв о распрях, подходит к Спиридону поздороваться. Но тот очень занят – показывает язык младенцу в коляске, подъехавшему на благословение. Язык клирика розовый и широкий, как лопата, – ребенок смотрит на него, словно загипнотизированный. Янис улыбается.
– Эй, племянница, – обращается он к Маргарите и, кажется, удерживает слезу. – Ты ведь не забыла записаться на маникюр? Я надеюсь.
РецептБелая фасоль
Фасолада – одно из культовых греческих блюд. По популярности можно ее сравнить лишь с русскими щами из поговорки «Щи да каша – пища наша». Ее здесь называют «пища героев», «пища богов». В каждом греческом доме непременно готовят белую фасоль не реже чем раз в две недели. Интересно, что белая фасоль появилась в Европе не так давно – после открытия Америки. Изначально ее готовили с лимоном, так как помидоры появились в Европе еще позднее. Приготовим фасоль в ее аутентичном виде – с лимоном, сельдереем и орегано.
Ингредиенты:
500 г белой фасоли среднего размера, замоченной с вечера
пучок сельдерея
луковица
морковка
пучок петрушки
соль, перец,
1 чайная ложка сахара
орегано
оливковое масло
сок 1 лимона
• Кладем фасоль в воду и, как только закипит, сливаем воду с пеной.
• Режем лук, обжариваем его в кастрюле, в которой будем готовить, на оливковом масле до золотистого цвета. Добавляем фасоль, ложку сахара, нарезанный сельдерей и нарезанную же на крупные куски морковь. Заливаем горячей водой так, чтобы она покрывала овощи.
• Варим на среднем огне до готовности. Обычно это занимает час, в скороварке 15 минут.
• Как только фасоль станет мягкой, усиливаем огонь. Следим, чтобы жидкости было достаточно. Кладем соль и перец, еще оливкового масла, лимонный сок и орегано. Похлебка не должна быть очень жидкой.
• При желании можно выжать еще половинку лимона прямо себе в тарелку.
В рыбных лавках густые очереди. Впереди Вербное воскресенье, Страстная. Греки чтят. Разговоры в очередях душеспасительные, постные – все больше о здоровье.
– Понравился тебе кардиолог, тот, что тебе отец твой рекомендовал? – спрашивает один мужчина у другого. Оба средних лет, с залысинами, животиками, списками продуктов, написанными женским почерком.
– Нет.
– Нет? Почему?
– Ну, делает он мне стресс-тест на сердце. Бегу я бегу, заморился, жму на кнопку, дескать, вырубай. А он не выключает! Я ему – доктор, остановите свою машинерию. Я уже весь мокрый. А он мне такой: «Ты даже не догнал своего отца!» Я сразу на своей могиле эпитафию представил: «Он так и не догнал своего отца». И вот скажи – на фига мне такая эпитафия?!
– Сардины два кг за два евро! – кричит торговец рыбой.
Ему из-за спины антифонно подпевает его сын: – Сардины два кг за два евро!
– Простите, что мы отдаем два кг за два евро, – заглядывая в глаза покупателю, театрально кается торговец.
– У кого же вы просите прощения?
– У сардин, конечно!
Рядом старичок, продающий морепродукты: бестелесный, как морской конек, бледный, как раскрытая мидия, слаборазличимый на фоне интенсивной барочной архитектуры ракушек. Жалуется на самочувствие:
– Давление упало… Но ничего. Сейчас мы это поправим.
Достает мешочек с морской солью, слюнявит палец… Ест немножко соли.
– Ну вот! Сразу лучше стало. Море лечит.
– Отличные чуреки печет твоя мама! – говорит одна молодая девушка другой. – Спросишь у нее рецепт? Отличусь перед своими на Пасху.
– Тесто обычное. Только не забудь встать обмять его ночью.
– А! – энтузиазм гаснет, как свеча на ветру. – Знаешь, что-то мне расхотелось хвастаться…
В сырах – тишина. Только один покупатель, зато приметный. Высокий старик с квадратным лбом. Необычный с геометрической точки зрения лоб расчерчен пятью четкими линиями челки, как нотостан. Жесты у него чрезмерные, крупные, будто бы он – провинциальный трагик. Он активно ест ломтик сыра, ну как ломтик – вообще-то целый ломтище, который дали ему на пробу. Продавец уставился на него саркастически. Видимо, ситуации предшествовал пролог, который я пропустила.
– Ну? – продолжает неизвестный мне разговор квадратный старик.
– Не верю! – запальчиво отвечает продавец.
– Как ты можешь не верить? Я клянусь тебе, клянусь! Не ем я сыр на Страстной, – старик от негодования даже жевать перестает.
– Не ве-рю! – выкладывает на груди руки калачиком принципиальный продавец, не подозревающий, кого он так великолепно косплеит.
– А это вот что? – грозно указывает продавец на свертки с сырами, которые держит покупатель.
– Это для внука! Клянусь глазами Богородицы, – божится трагик. – Мой друг Геракл может подтвердить. Как заставить тебя мне поверить?
От трясет головой, челка срывается с нотостана и повисает всеми своими пятью раздельными частями в воздухе.
К нему подходит дама, наблюдавшая сцену со стороны. Старость истерла даму, сделала ее фигуру и характер тонкими и мягкими, как ветошка. Или она всегда была такой, кто знает. Она прикасается к рукаву трагика ласковыми слабыми пальчиками и говорит:
– Я. Я вам верю!
Трагик успокаивается, забирает свой сыр и уходит. Пасха уже здесь, очень близко.
Афины полуопустели. Пасху празднует деревня. Качество времени после выезда из города меняется быстрее, чем пейзаж. Скорость в провинции не в почете, минуты тянутся тяжело и сладко, как мед. Проезжаем деревушки: Предтеча, Сули, Хороший Парень, Симопулос. Останавливаемся выпить кофе в придорожном кафе. Туалет оптимистично пахнет хлоркой. Рядом с раковиной доверчиво хранится штабель минеральной воды в открытом доступе. За соседним столиком пара. Девушка капризничает: и зачем мы только поехали, девяносто евро бензин, тринадцать евро заплатить за дороги, лучше бы в Венецию скатались. Парень окидывает взглядом облитые молоком вершины гор, зеленые луга, сиреневые капли иудина дерева, баранов, слипшихся в курчавое неспокойное облако, и торжественно возглашает: «Добро пожаловать в лучшую Венецию в мире. Венецию Пелопоннеса!»
В деревне не работает городская этика. Про вежливость здесь не слышали, а вот про любовь знают все. При встрече целуют горячо: в щеки, губы, шею. Сразу за стол, постный по случаю Страстной: артишоки, горошек, вино. Бабушка Александра жалуется на ногу. Нога болит.
– Люди только приехали, а ты сразу про свою ногу, – упрекает ее дядя Янис. – На то она и нога, чтобы болеть. А ты знаешь что, Алексо… отрежь ее. И выкинь!
Дедушка Мицос уступил гостям свою спальню и поэтому отдыхает на диване в гостиной.
– Поздоровались с Мицосом? – волнуется Александра.
– Да вроде он вздремнул. Неудобно будить.
– Вздремнул? Мицо, Мицо! – пронзительно вопит Александра. – Ты спишь, что ли?
– Сплю! – отзывается, не открывая глаз, Мицос.
– А! Ну тогда ладно!
Заходит соседка Ирини – подруга детства Алексо и Мицоса. Старики наливают себе кофе и вспоминают главное сокровище человека – молодость.
– Когда Мицос приехал свататься, отец Александры ему отказал. Ох, как плакал Мицос! – говорит Ирини.
– Я? Плакал? – изумляется Мицос. – Это Александра плакала! Алексо встает, чтобы проводить подругу.
– Мицос у тебя ничегошеньки не помнит, – замечает ей вполголоса Ирини.
– Да что с него взять, – рассеянно отвечает Александра. – У него мозг с зернышко. На кладбище была? Могилы помыла?
– Забежала лампадку зажечь. Мои уже с четверга чистые.
Деревенские правила напоминают устав строгого монастыря. Тут работают, ходят в церковь и ездят в Амальяду в супермаркет. Все.
ПАРЕНЬ ОКИДЫВАЕТ ВЗГЛЯДОМ ОБЛИТЫЕ МОЛОКОМ ВЕРШИНЫ ГОР ЗЕЛЕНЫЕ ЛУГА, СИРЕНЕВЫЕ КАПЛИ ИУДИНА ДЕРЕВА, БАРАНОВ, СЛИПШИХСЯ В КУРЧАВОЕ НЕСПОКОЙНОЕ ОБЛАКО, И ТОРЖЕСТВЕННО ВОЗГЛАШАЕТ: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЛУЧШУЮ ВЕНЕЦИЮ В МИРЕ. ВЕНЕЦИЮ ПЕЛОПОННЕСА!»
Дядя Янис, фрондер и вольнодумец, натягивает пиджак и заявляет:
– Иду в церковь.
– В церковь? – удивляется наивная и легковерная Александра. – Но ты же поссорился с попом!
– Иду в церковь, – с нажимом повторяет Янис. – Но дойду, скорее всего, до кафенио…
Во дворе развешивает белье незнакомая бабушка вся в черном: черные чулки, туфли, юбка, кофта, платок. Лицо румяное, сдобное, свежее, как пасхальный рогалик.
– Здравствуйте, дорогие! – отвлекаясь от работы, еще издалека кричит она. – Как вы? Хорошо? Желаю, чтобы у вас всегда и все было хорошо! Удачи вам, здоровья, счастья! Ребята, – продолжает она. – Умоляю, только не обижайтесь. Тысяча извинений! Но я что-то не припомню… А кто вы такие?
Пасху празднуют везде, но только в деревне она оживает.
РецептГалактобуреко
Популярный десерт. Оксюморон, объединивший константинопольские тонкие пряности и обычную манную кашу.
Ингредиенты:
½ кг теста фило
Для начинки:
чайная чашка манки тонкого помола
700 мл молока
300 мл сливок
чайная чашка сахара
цедра лимона
ваниль (ванилин)
4 яйца комнатной температуры разделить на белки и желтки
пачка масла (столовая ложка масла в начинку, остальное растопить для смазывания листьев)
Для сиропа:
2,5 чайной чашки сахара
3 чашки воды
кожура лимона
палочка корицы
1 столовая ложка свежевыжатого лимонного сока
• Готовим сироп. Кладем сахар, ароматизаторы и кипятим на среднем огне примерно 4–7 минут. Отставляем в сторону, чтобы остыл.
• Готовим начинку: наливаем в кастрюлю молоко со сливками, кладем цедру, сахар и ванилин. Как только начинает кипеть, тонкой струйкой вводим манку, непрерывно помешивая, чтобы не допустить образования комочков. Варим густую манную кашу. Как только каша будет готова, кладем в нее сливочное масло.
• Занимаемся подготовкой яиц, помешивая время от времени манную кашу, чтобы на поверхности не образовалась пленка. Взбиваем белки до мягких пиков, затем в отдельной посуде взбиваем желтки. Вводим желтки в белки мягкими, но энергичными движениями. Затем также аккуратно вводим взбитые яйца в манную кашу, мягко, но тщательно помешивая массу деревянной ложкой.
• Если кому-то мешают кусочки цедры, то на этом этапе самое время протереть начинку через сито.
• Смазываем маслом противень. Смазываем маслом также каждый лист теста, не забывая о краях. Выкладываем в противень или форму 5–6 листов. Если листы рвутся, не переживайте – этому пирогу все равно. Просто соберите части уже в самой форме. Затем наступает очередь начинки. Как только выложили начинку, заверните внутрь выступающие края теста. Заканчиваем сборку галактобуреко, выкладывая остальные смазанные маслом листы.
• Разрезаем неглубоко, как бы намечая, поверхность галактобуреко. Щедро сбрызгиваем ее водой и ставим в прогретую заранее до 180 °C духовку. Выпекается галактобуреко не менее часа, а то и все 70–80 минут. Если поверхность начинает подгорать, прикройте ее пекарской бумагой.
• Как только вынимаем галактобуреко из духовки, в него следует немедленно залить холодный сироп. Это важно: пирог горячий, сироп холодный.
• Вводим сироп столовой ложкой, равномерно. Оставляем его на ночь впитаться.