махать руками и брехать:
«Один я на свете воин!»
Я и не спорю,
езжай хоть на князя —
всё меньше в округе заразы!
Но до меня доехать всё-таки надо,
я буду рада
копью твоему и булату,
а также малым ребятам,
и может быть, твоей маме,
дай бог, жить она будет не с нами.
Заслушался Чурило Пленкович, засмотрелся,
в пол рубахи уже разделся,
кудри жёлтыя подправил,
губы пухлыя расправил
и к той барышне идёт
да котомку ей несёт.
Глядь, они вдвоём ушли
да вон в те чужи дворы,
и более их не видали.
Говорят, они нарожали
шестьсот шестьдесят мальчишек
(ну нет, это уж лишек)!
Глава 13. Тяжёлая битва за Кремль
А остальные воины
с войском ряженым спорили:
– Уходите отселя, бабы,
мы припёрлись не на свадьбу…
ай да ладно, на другую —
Добрыню сватать за земскую
княжну-княжновичну знатную;
расступитесь-ка, чернавки, отвратные! —
и попёрли богатыри на лес:
– Есть у нас тут интерес!
И бились они, махались —
лес секли, старались.
Три года и три дня воевали.
/Сколько ж елей полегло тогда? Узнаем
мы, наверное, не скоро,
потому как сжёг амбарну книгу Вова —
царь русський последний да нонешний./
Ну а пока шёл бой тот, без совести
мужик по Рассеи шлялся
и над Муромцем Ильёю изголялся:
– На лесоповале великан наш батюшка,
вот куда былинну силу тратит то!
Так подтрунивал народ над подвигами смелыми,
и смеялся б по сей день он, но сумели мы
отодвинуть, оттеснить те ёлки, ели.
И казалось бы уж «Всё!», но захотели
отстоять свои права медведи,
вылезли из бурелома да навстречу
нашим воинам идут, ревут и плачут:
«Пожалейте вы нас, сирых; с нашей властью
всё в природе было справедливо:
на снегу следы лежат красиво,
где мужик пройдёт, где зверь лесной – всё видно,
а и задерёшь кого из них, то не обидно.»
Рассвирепели богатыри-казаки
на слова обидные таки,
вытащили штырь да из земли…
У-у-у сколько же медведей полегли
у стен кремлёвских могучих! —
бог считать устал их туши с тучи.
Всё? Ан нет, Мишутка со дворца выходит,
корону царскую выносит:
«Вы простите меня, добрые люди,
отпустите меня, коль не шутите;
я не ел ваших детушек малых,
я не трогал хлопцев удалых,
я и девы красной не обидел,
я на троне сидел и видел,
как крестьян бояре топтали;
бояр и сечь, рубить – они де твари!
Тут бояре гуртом сбежались,
отобрали корону и дрались
за неё тридцать лет и три года,
а потом на трон взошла порода
с простой фамильей Романовы.
(О таких не слыхали вы?)
Глава 14. Свадьба Добрыни Никитича, а Настасья Петровична снова посылает соколка
Ну а пока бояре рядились,
вояки в баньке помылись,
приоделись в рубахи шелковые,
с голыдьбы собрали целковые,
чтоб женить Добрыню на Насте Никуличне —
княжьей дочке. И свадьба по улице
ах кати-кати-катила,
да прохожим говорила:
«Ай люли-люли-люли,
не перевелись бы на Руси
княжий род и барский,
да в придачу царский!»
А медведь последний на дуде играл.
«Ну это не царской дело!» Мохнатого хлестал
скоморох противный – набекрень колпак.
«На кол их обоих, если что не так!»
Весёлая была свадьба, однако,
с пиром почёстным, где драка
гоголем бравым ходила
да тех дробила, кого не добила
стрела иль меч чужеземца.
Но не будем об этом. Сердце
у Настасьи Петровичны ёкнуло —
чуть тарелку волшебну не кокнула,
когда Алешку хмельным увидала.
Разозлилась она, осерчала,
кликнула сокола ясного:
– Лети, спеши, мой прекрасный,
выручай из беды, из напраслины
муженька моего несчастного;
пущай домой воротится —
тут есть ему с кем материться;
и пирища наши не хуже,
да и киевский князь получше
бояр московских купеческих;
возвращается пусть в отечество!
Топнула девушка ножкой,
брякнула яркой серёжкой
и сокола в небо пустила.
Тот с невиданной силой
полетел, помчался к былинным.
Через три денька был у дружины,
опустился на стол самобраный,
нарёкся гостем незваным
и стал потчиваться, угощаться
да пенным пивком баловаться.
А как наелся, напился,
вставал средь стола, матерился:
«Ах ты, чорт Алешенька окаянный,
в чужом доме холёный, званный
сидишь на пиру, прохлаждаешься,
а супружница твоя убивается —
ждёт мужа домой скорее,
час от часу стареет!»
Как услышал Алёша слова такие,
вставал со стола: – Плохие,
ой да поганы мы, братцы,
пора нам домой сбираться!
Домой так домой. «Чё расселись?»
Богатыри оделись,
обулись попроще – походно
да взглядом уже не голодным
московские земли окинули
и к Киеву-граду двинули.
А кота с собою прибрали —
пригодиться ещё голодранец
с нечистью всякой бороться,
а Добрыня пусть остаётся.
Ну и Пленкович Чурило остался —
за ним бегать никто не собирался.
Ай да шесть богатырей,
ай да шесть ратных витязей
через луга, поля, леса перешагивают,
через реки буйные перескакивают,
озёра глубокия про меж ног пускают,
в общем, от края до края
мать Рассею обошли
и на заставу родную пришли.
А на заставушке богатырской
Василий Буслаев с дружиной
границы свято оберегают —
щи да кашу перловую варят.
Вот те и ужин:
в пору – не в пору, а нужен.
Вы столовайтесь, вечеряйте,
а я к жене поскачу, к Настасье! —
сказал Алёша Попович, откланялся,
(на кашу всё же позарился)
и прямоезжей поехал дорожкой.
Вот он к жинке стучится в окошко,
та выходит, супруги целуются
(раззявила рот вся улица)
и в покои идут брачеваться.
Ну и нам пора собираться
да по домам расходиться.
Пусть мирно живёт столица,
а в ней царь наш последний Вова.
/До свидания, я автор, я Зубкова./
Ой Русь царская да столичная,
и кого б ты ни боялась – безразлично нам!