– В тот день, – начал я, – на голубом небе не было ни единого облачка. Моя бабушка была счастлива. Ее друзья по парашютному клубу подарили ей новый чудесный парашют цвета радуги. Погода казалась идеальной. Дверь самолета открылась, и моя бабушка бросилась в пустоту с криком «Джеронимо!»[3]. Далее я в деталях пересказываю сцену из «Коммандос в зеленом аду», заменив Деда на бабушку. Затем для пущего эффекта я выдерживаю паузу.
– К счастью, ее заметил проезжающий мимо водитель и догадался вызвать спасателей. Через полчаса приехали пожарные и оказали бабушке первую помощь…
На этом я заканчиваю свой рассказ и с замиранием сердца жду реакции учителя английского. Сработала ли моя история?
– Ну, – говорит он после паузы, – теперь вижу, что в голове у тебя полный кавардак.
Бинго!
Остаток пути мы проводим молча. И только когда машина подъезжает к моему дому и останавливается, он поворачивается ко мне. Его маленькие черные глазки сверлят меня насквозь.
– Ты держишь меня за дурака? – говорит он. – За тридцать два года работы в системе образования я еще ни разу не слышал столько чепухи за такое короткое время.
В этот момент вдруг звонит мой телефон.
Крамбёль в ужасе подскакивает на месте, будто увидев черта в салоне своего автомобиля.
Я лихорадочно пытаюсь нащупать телефон в кармане, чтобы приглушить музыку. Я ощущаю пальцами вибрацию, нахожу кнопку, и звонок наконец стихает. В машине вновь воцаряется тишина.
– Ты же сказал, ты без телефона, – шипит учитель английского.
– Так глупо получилось, – бормочу я. – Я был уверен, что забыл его дома.
– Мои розы! Мои бедные розы! – стенает Крамбёль. – Эти волны! Какой ужас!
Он поглаживает листья кончиками пальцев.
– Не волнуйтесь, мои дорогие, – причитает он. – Мы сейчас же поедем домой. Я дам вам воды и чуточку хорошего удобрения, чтобы вы взбодрились.
Его тон меняется, когда он замечает, что я все еще сижу рядом с ним.
– Вон! Убирайся немедленно! – цедит он сквозь зубы.
Уговаривать меня не приходится.
Крамбёль опускает стекло пассажирской двери.
– Не думай, что я все это так оставлю, – грозит он пальцем. – Мы вернемся к этой истории позже.
Сомневаюсь, что он сдержит свое обещание.
Я наблюдаю, как его машина исчезает за углом. Домой идти еще слишком рано, концерт Петси Пепси закончится только через четверть часа. Я решаю пока спрятаться в живой изгороди соседей. В это время мой телефон пиликает три раза, значит, пришло голосовое сообщение. Вероятно, это тот же, кто пытался связаться со мной несколько минут назад.
Это Жюль. Я слышу его восторженный голос. Жюль пытается перекричать окружающий шум: «Классный концерт! Просто супер! Надеюсь, у тебя все в порядке».
В ответ я отправляю ему СМС: «Все провалилось. Возвращаюсь домой. Завтра все объясню. До скорого».
Минут через десять телефон снова пиликает. Сообщение от Жюля: «Очень жаль. Сочувствую. Концерт закончился. Возвращаемся». К сообщению прикреплена фотография. На ней сияющая от счастья Дуня. Рядом с ней женщина в длинном красном платье, усыпанном блестками. Видимо, это Петси Пепси, хотя наверняка сказать нельзя, поскольку на фото она, конечно же, без головы.
Я выжидаю еще немного и иду домой. Я чувствую горечь провала. Я разбит, разочарован, но спокоен. Крамбёль не выдаст меня моей матери, это точно. Об этом я позабочусь.
Марш в медпункт! Всем сдать анализ крови!(Медсестра)
Класс приходит в движение. Урок английского должен был начаться пять минут назад, а учителя до сих пор нет. Это не просто странно, это невозможно: за все годы своей карьеры Крамбёль ни разу не опаздывал ни на минуту. По этому поводу сложены школьные легенды, которые ученики передают друг другу из поколения в поколение.
Поначалу все – кроме меня, конечно, – ожидали его появления в любую минуту. В классе царила привычная тишина. Было так тихо, что можно было бы услышать, как муха спрягает глагол «to fly» в настоящем времени. Тем не менее все напряженно смотрели на открытую дверь.
Проходили минуты, но учитель не появлялся. Самые прилежные ученики с первых парт недоверчиво смотрели на часы. Двоечники на задних партах начали возбужденно перешептываться, не веря в свое счастье.
Вскоре радостный гул охватывает весь класс. Пистон решительно встает и направляется к своим дружкам.
Мы начинаем без опаски болтать друг с другом. За исключением Матильды, которая по-прежнему сверлит глазами дверь и в тоске заламывает руки. И тут на пороге появляется директриса.
Все как один вскакивают из-за парт. Директриса шествует через класс и останавливается около учительского стола. Руки скрещены на груди. Она обводит нас суровым взглядом и разрешает сесть. Мы с грохотом дружно плюхаемся на стулья.
– Ты тоже можешь сесть, Матильда, – обращается директриса к все еще стоящей возле парты любимице учителя английского, как, впрочем, и всех других учителей.
– Что случилось? – лепечет Матильда, чуть не плача. – Где мсье Крамбёль? Почему его нет?
– Эм-м… Ваш учитель английского не сможет сегодня провести урок, – начинает директриса.
Она выглядит очень растерянной и постоянно бросает взгляды на открытую дверь, будто бы надеясь сбежать или ожидая помощь кавалерии.
– Вы можете нам хотя бы сказать, когда он вернется? – умоляет Матильда.
– Затрудняюсь ответить, – продолжает директриса. – Мсье Крамбёль болен. Он нуждается в отдыхе, и, по правде сказать, я не знаю, когда он сможет вернуться на работу.
– Болен! – восклицает Матильда. – Что-то серьезное? Мы как-то можем помочь? Может, дадите его адрес, чтобы я могла отправить ему открытку и немного подбодрить?
И снова директриса бросает косой взгляд на дверь. В дверях возникает массивная фигура, и на ее лице появляется облегчение.
Мы невольно съеживаемся: фигура одета в белый халат и увенчана копной волос канареечного цвета. Прическа в форме старой швабры обрамляет раскрасневшееся лицо.
– Мадемуазель Ляпикуз! Наконец-то! – восклицает директриса. – Эти молодые люди очень переживают за своего учителя. Надеюсь, вы сможете их успокоить.
Школьная медсестра, руки в боки, возвышается над учительским столом. Она нависает над нами, словно какая-то зловещая гора.
– Ваш учитель подхватил менингококк дебилус морталис, – гудит она. – Вы еще не скоро его увидите, мои козлятки.
Матильда вдруг становится белее Пилюли, хотя это казалось невозможным. Ее губы дрожат, глаза наполняются слезами.
– Это ужасно! – бормочет она. – Давайте организуем в школе фонд Крамбёля, чтобы собрать средства и оплатить его лечение в Америке.
– Зря потратишь время, детка, – отвечает ей мадемуазель Ляпикуз. – Медицине не известны способы лечения менингококка дебилус морталис, или МДМ, как называют его врачи.
Матильда в ужасе прижимает руки к сердцу, что, впрочем, никак не трогает видавшую виды мадемуазель Ляпикуз.
– Вбей себе в голову, – продолжает медсестра, – у этой болезни есть лишь два исхода: либо больной умирает, либо выживает, но на всю жизнь остается дурачком. Мсье Крамбёль заразился молниеносной формой вируса. Но лечение начато вовремя, так что сейчас его жизни ничто не угрожает. С другой стороны, его мозги пострадали капитально, так что оставшиеся умственные способности не позволяют ему продолжить работу в школе. И я сильно сомневаюсь, что когда-нибудь позволят.
– За несколько месяцев до пенсии, – сокрушается директриса. – Это ужасно.
Весь класс вздрагивает, когда медсестра громко хлопает ластами, которые служат ей ладонями.
– Это еще не все, мои козлятки, – грохочет она. – Менингококк дебилус морталис – это вам не кот чихнул. Это очень заразная болезнь. Поэтому все, кто в последнее время контактировал с мсье Крамбёлем, должны быть взяты под наблюдение.
Она делает страшные глаза, ее румяное лицо озаряет садистская улыбка.
– Стройся парами! – ревет она. – Марш в медпункт! Всем сдать анализ крови!
Пока мы шагаем за ней по коридорам, я раздумываю над случившимся. Крамбёль исчез из моей жизни, но не испарился полностью. Разве так работает волшебный ластик? Надо будет поговорить об этом с продавцом «Фиеста Маркета». Быть может, он объяснит мне эту новую загадку.
Еще больше меня волнует, насколько опасна и заразна болезнь, поразившая Крамбёля. Меня мучает ужасное чувство вины. Что я натворил? Неужели я вызвал новую катастрофу, когда написал имя Крамбёля на листе бумаги, а затем стер его волшебным ластиком? Накануне я сидел вместе с ним в тесном салоне его машины. Был ли он уже тогда носителем этой менингитной дряни? Мог ли он и меня заразить? А я, мог ли я тоже заразить своих друзей? Весь класс? Я боюсь, жутко боюсь, что получится что-то вроде истории с дунайским окунем. Дуня с подозрением следит за мной краем глаза.
– Что такое? – спрашиваю я.
– Ничего, – вздыхает Дуня.
Но я вижу, что она что-то подозревает.
Я лишь пожимаю плечами. Вчера вечером, когда я написал на бумаге имя Эрнеста Крамбёля, а потом стирал его волшебным ластиком, буквы сопротивлялись резинке дольше обычного. Значит, заставить исчезнуть человека намного сложнее, чем что-то неодушевленное. Кроме того, сам ластик сильно стерся.
Вот и еще один вопрос, который нужно прояснить с продавцом «Фиеста Маркета». И помнить об этом в будущем.
Сюрприз? И какой же?(Корина)
Мама не увидела ничего подозрительного в том, что я предложил помочь ей на кухне в воскресенье утром. А когда у меня из глаз потекли слезы, решила, что это из-за лука, который она попросила меня почистить. Да и в остальном все было мирно и спокойно.
– Ты родился под знаком Рака, – объясняет мама, – но под сильным влиянием Тельца, самого большого гурмана среди всех. Вот почему тебе нравится возиться на кухне…
Раздается звонок в дверь, и я вынужден идти открывать. Мне странно видеть отца, который приходит к нам вот так, будто чужой. Рядом с ним стоит брюнетка. Конечно же, та самая, которую я недавно видел в пекарне. Я делаю вид, что не узнаю ее, и притворяюсь, будто не замечаю ее удивления.