– E’ cosi!… – задумавшись, говорит мужчина, заросший от ушей до подбородка черной и жесткой бородой. Разговаривая с нами, он продолжает отрезать от готового куска кожи тонкие полоски, подравнивая мягкую кожу к светлому переплету записной книжки. Едва отрываясь от работы, стреляя в нас темными искорками молодых и любознательных глаз: «Вот и у нас такая же беда, на дворе декабрь, а у меня в саду распускаются цветы!»
Туристы уже топчутся на пороге небольшой лавки, уставленной книжками в кожаных переплетах, им скучно, они торопятся дальше, выхожу за ними, отвечая с улицы хозяину: «Розы в виноградниках все еще цветут!»
Молодой мужнина по-медвежьи неуклюже разводит руки с тонким серебряным скальпелем и полоской душистой кожи, завернутой между пальцев, мол, вот так все сейчас: ни у вас сибирских морозов, ни у нас жарко натопленных каминов.
Продолжаем наш путь по серым обезлюдевшим улочкам с рядами закрытых на клюшку магазинов.
Ни души. Благодать. Только за нашими спинами светится теплым огоньком лавка ремесленника, забывшего, что на дворе начало декабря.
Глава 1. Тосканский Экскалибур
Тишина
Белоснежные кудри Гальгано
Король Артур на тосканский лад
Здравствуй, Дедушка Мороз
Diospyros – божественный огонь
Тишина
Субботний солнечный январский день, мы приехали на место съемок «Ностальгии», но ностальгии долго найти не могли: всегда пустынная церковь цистерцианцев, отстроенная в XIII веке, напоминала кишащий улей, я даже и не представляла, что здесь может так быть. При этом моему спутнику, проездом заскочившему в Тоскану, чтобы повидать места Тарковского, я обещала тишину. Тишина наступила только днем, когда в урочный час, как веками заведено, итальянцы разошлись по местным ресторанчикам и трактирам отогревать душистой граппой носы и заедать холод зимних теней местными специалитетами.
Мой спутник долго ходил туда-сюда по готической церкви без крыши, снимая рабочие кусочки для своего документального фильма, я наблюдала за ним и размышляла.
Древнее аббатство Сан-Гальгано было одним из первых мест, которое я посетила в Тоскане. Нашла в видеопрокате кассету с фильмом, принесла ее моему будущему мужу и на перемотке показала все места, которые хотела увидеть. Последними кадрами шла эта церковь, камера медленно отъезжала от Олега Янковского и маленького домика-избушки за его спиной, и на экране появлялись вначале готические арки нефов и абсиды, потом огромный всевидящий глаз пустого розоне, затем пошел снег, и стало понятно, что в храме нет крыши. На этом кадре я выключила видеомагнитофон и уверенно сказала: «Хочу увидеть это».
Мне ответили: «Бене!», и через несколько дней мы уже катили в стареньком «Рено» (правда, не таком стареньком, как в фильме Тарковского) в сторону Сиены.
То, что я увидела, меня потрясло и растрогало. Храм стоял пустой, холодный, предоставленный самому себе и серому небу, висящему над его стенами. Медитировать над композицией будущих фотографий и философствовать над вековыми камнями стен приходилось быстро из-за влажного холода, пробирающегося под одежду. И в огромных лужах, затопивших практически весь центральный неф, отражалась вся вселенская печаль зимы. Мне показалось на секундочку, что я поняла, почему для финальной сцены фильма было выбрано именно это место. «Обаяние предметов, имеющих историю, вы называете грязью и рванью?» – воскликнет Андрей Тарковский в своем выступлении в защиту острой критики фильма «Ностальгия».
А потом мы заехали в Кьюздино, пограничье древнего народа – лангобардов, о чем и говорит его название, побродили по тихим, сырым, киноматографично обшарпанным улицам и, выпив по теплому капучино, в сумерках вернулись в реальность.
Сейчас все по-другому, в храм можно войти только по билету, купленному тут же, в монашеской трапезной, здесь часто проводятся выставки современного искусства, а летом в церкви устраивают музыкальные концерты. В Кьюздино можно увидеть дом, где родился святой Гальгано Гвидотти, давший имя отшельническому скиту и аббатству. Под холмом скита Монтесьепи построили огромную парковку для автобусов, которая всегда пуста, почему-то массово туристы сюда не едут. Понятно, время идет, Италия меняется, и то, что десяток лет назад было местной достопримечательностью, вдруг вырастает в размер региональной, а порой и национальной значимости. Бывает сложно принять этот факт, по привычке слушая свое эго, которое всегда хочет бродить там, где не ступала нога туриста, тем более русского. Наверное, только так мы чувствуем себя первооткрывателями, а может, просто набиваем себе цену, забыв, что по большому счету ничего не меняется и над аббатством Сан-Гальгано все так же висит бескрайнее небо. И все же какие-то вещи в нашей жизни должны оставаться камерными – навсегда… и точка.
Достопримечательности в округе аббатства Сан-Гальгано:
• Термы Петриоло (Terme di Petriolo) – лесные термы под мостом автострады Гроссето – Фано. Летом здесь можно купаться в речке, соединенной с термами. Зимой лучше сидеть в лунках с горячущей водой, температура которой + 43 °C. Недалеко от «диких» терм есть и цивилизованные, совершенно за демократичную плату. А если совсем под мостом не хочется, то рядом с ним стоит пятизвездочный термальный отель. Термы были известны еще этрускам, в Средние века здесь успели побывать папа римский Пий II, члены семьи Медичи и Сфорца, но, к сожалению, здание терм прошлых эпох, окруженное крепостью, находится в совершенно плачевном состоянии.
• Касоле д’Эльза (Casole d’Elsa) Касоле – это городок в истоках реки Эльзы, здесь, в горных районах сиенской Монтанары, река берет свое начало. Городок суров, дух Средневековья так и летает по его узким улочкам.
• Кьюздино (Ciusdino) – залететь на горку на чашку капучино и неспешную прогулку по музею епархии.
• Мурло (Murlo) – не обольщайтесь, это каменная деревушка в одну улицу, если заезжать, то к этрускам в музей, там чудо.
• Совсем недалеко Масса Мариттима, а оттуда до берегов Тирренского моря рукой подать.
Белоснежные кудри Гальгано
Еще в начале 80-х годов прошлого столетия аббатство Сан-Гальгано (Abbazia di San Galgano) было заброшенным местом, о котором знали лишь искушенные любители истории и древних развалин. Сегодня от многовекового запустения не осталось и следа, кроме отсутствия крыши над храмом. Здесь даже есть отличная таверна, доброжелательные кассиры на входе, меч в камне под пластиковым колпаком и вернувшиеся после долгой реставрации фрески Амброджо Лоренцетти. Только самого святого рыцаря, чьим именем называется аббатство, здесь нет.
В 1185 году сиенского рыцаря Гальгано Гвидотти (Galgano Gvidotti, 1148–1181) канонизировали, в том же году тело его эксгумировали. «Его голова, обрамленная красивыми белыми волосами, сохранилась, с божьей помощью, без каких либо повреждений…» – напишет неизвестный монах в своих заметках о мощах святого. Еще через пару лет, в 1191 году, на месте, где жили отшельники, монахи-цистерцианцы решили заложить аббатство. Многие братья гвардии Гальгано, примкнувшие к отшельнику еще при его жизни, с таким ходом событий не согласились и покинули место своего скита, уйдя подальше от большой стройки, а мощи Гальгано расчленили: голова святого в ореоле белых длинных волос осталась в будущем аббатстве, а тело забрали с собой отшельники. Со временем новый отшельнический скит распался, и нетленное тело Гальгано кануло в Лету. Для головы же, оставшейся в аббатстве, был создан тончайшей работы изящный серебряный мощевик, а чуть позже белые кудри святого украсит корона из позолоченного серебра и лазурной эмали.
Каждый год в конце осени цистерциацы устраивали большой праздник, и мощевик покровителя аббатства с праздничной процессией переносили в Кьюздино, родной город Гвидотти, где проходили деревенские гуляния в его честь. Вот только беда – дороги в это время уже размывало, и не каждый сиенец рисковал отправиться в путь по хлябям на встречу с почитаемым в Сиене святым, и в XIV веке было решено на праздничные дни привозить драгоценную реликвию из аббатства в Сиену. Удивительно, что со временем мощи святого начали мироточить. Эта чудотворная влага ценилась дорого, как и белоснежные прядки святого, исцеляющие от многих недугов, а особенно от головных болей. Так, прокочевав несколько веков, в один прекрасный день, 23 марта 1549 года, мощи Гальгано остались на пять веков в более надежной и защищенной Сиене. Реликвии были переданы монастырю Святой Агнессы, который в народе прозвали «Иль Сантуччо». Почему сиенцы называли святого уменьшительно-ласкательно – «сантуччо» (santo ит. – святой, santuccio – маленький святой)? Часто его мощи участвовали в религиозных процессиях вместе с рукой святого Ансана и головой святой Катерины, более значительных святых города. И если Ансан был раннехристианским мучеником, покровителем города, пришедшим в Сиену издалека с великой миссией – обращать горожан в веру христианскую, то Гальгано оставался своим, родным, любимым. Родом из Кьюздино, он был таким же, как любой сиенец, и уменьшительный суффикс делал из культа святого что-то особое, домашнее. От одного только «-уччо» он становился членом каждой семьи. Всякая мать могла понять и сравнить его историю с историей жизни своих сыновей, и каждый сын мог уловить незримую связь с ним как с другом. В наполеоновский период монастырь Иль Сантуччо упразднили, про мощи святого в городе на какое-то время забыли. Аббатства Сан-Гальгано уже давно не существовало, а братство святого в его родном городе Кьюздино безуспешно пыталось вымолить реликвии у Сиены. В 1925 году мощи вместе с дарохранительницей попали в музей кафедрального собора. И только в 1977 году возвратились на родину: сначала в ротонду-церковь Монтесьепи на месте смерти святого, а после в Кьюздино, где в церкви Архангела Михаила, в небольшой капелле у алтаря, нашли свой покой. В 2015 году в Кьюздино открылся музей епархии, и средневековый мощевик с короной святого передали родному городу во славу рыцаря Гвидотти…
Король Артур на тосканский лад
Сан-Гальгано – это всегда песня, нет, скорее, тихий распев чего-то родного и в то же время заунывного.
В заброшенном аббатстве я вспоминаю, что мы пришли все в разные сроки с разными миссиями, но жуть как по-человечески одинаково. Места правды или, как модно называть их, места силы всегда откликаются в нетоптаных глубинах души и всплывают пузырьками с переживанием нашего состояния умиротворения: «Ой, хорошо-то как!» или «Как спокойно-то!» – «Чувствую себя здесь прекрасно! А уезжать-то как не хочется!»
Есть места благостные, где замирает время, утихает поток мыслей, затормаживается социальный зуд быть в «гуще событий», громко и напряженно орать в трубку на тупых подчиненных, расталкивать в метро заторможенных прохожих, нервно стоять в пробке, слушая меланхоличную Земфиру, и курить одну за другой «на память оставленные сигареты».
Примерно в 30 километрах от Сиены находится средневековое аббатство Святого Гальгaно. Сюда, на холм Монтесьепи (Rotonda di Montesiepi), где в небольшой церкви XI века хранится меч, вонзенный в камень рыцарем Гальгано Гвидотти, его привел Архангел Михаил. За Гвидотти, ставшим отшельником, пришли цистерцианцы, прогрессивный орден, реформировавший заветы Бенедикта, вернувшийся к чистоте веры. Пришли не свежего воздуха ради. Набирающий силу и власть орден контролировал шахтерские перевалы, «металлоносные холмы», находящиеся неподалеку, дорогу к морю, строил мельницы на реке Мерсе (Val di Merse) и даже трудился над проектами повернуть реку вспять, чтобы обеспечить Сиену, ограниченную в водном ресурсе, пресной водой. Монахи ордена были лучшими и самыми честными казначеями вольного города Сиены, разрабатывали проект кафедрального собора и руководили его строительством. Если вам интересно представить, как выглядел изначально Сиенский кафедральный собор, приезжайте в аббатство Сан-Гальгано.
День памяти святого Гальгано (San Galgano) приходится на 3 декабря. Гальгано Гвидотти (Galgano Guidotti) жил в XII веке и посвятил последний год своей жизни молитвам в отшельничестве, в окрестностях городка-крепости Кьюздино. Чудесным образом вонзив свой меч в камень на вершине небольшого холма, Гальгано вошел в историю Католической церкви как идеальный образ рыцаря, покаявшегося в похоти, осознавшего беспорядочность своей жизни, отрекшегося от насилия и войны, принявшего мирное служение богу.
Культ Святого Гальгано связывают с культом Архангела Михаила – предводителя небесных воинов, который показал юному рыцарю дорогу к спасению его души и помог каждодневно сражаться с тьмой. По агиографии святого, верный конь, отказавшись идти в город, привел рыцаря на пустынный мост, где молодой человек, погрязший в радостях и муках светской жизни, встретил Архангела Михаила. Оставив за спиной скрипящие жернова мельниц и мирскую жизнь, юноша вместе с архангелом перешел реку. Пройдя цветущий луг и поднявшись на лесистый холм, в первых лучах восходящего солнца, в день зимнего равноденствия Гальгано встретил двенадцать апостолов (как двенадцать месяцев) и после видения учеников Христовых с Богородицей вонзил свой меч в камень… Сколько символов и знаков языческих, христианских, вселенских, а может, просто человеческих в одном дне, прожитом юношей с грустными глазами!
Через четыре года после его смерти Гальгано Гвидотти канонизируют, его культ распространится по Италии, увязшей в военных распрях. Борьба Гальгано за спасение своей души станет архетипом для своей эпохи, примером для многих: от святого Франциска Ассизского и нищенствующих орденов, видящих путь в аскезе, до рыцарских орденов, обретающих надежду в защите слабых и больных.
Примерно за 50 лет до смерти тосканского святого Гальфрид Монмутский написал серьезный труд «История королей Британии», где в первый раз привел последовательный рассказ о легендарном короле Артуре, жившем и правящем Логресом в V–VI веках.
Существует интересный факт в истории Гальгано: недалеко от его родного города в середине XII века французский рыцарь Гийом создал свой небольшой скит для уставших от кровопролития вояк. Есть веские предположения, что французский рыцарь был не кем иным, как Вильгельмом X Святым, правителем Аквитании, Гасконии и Пуатье, странным образом исчезнувшим на пути в Сантьяго-де-Компостела в 1137 году. Историками доказано, что сам Гальгано знал скит Гийома (после канонизации святого Гийома Аквитанского) и несколько раз посещал его. Конечно, в разгар времен рыцарской доблести не секрет, что для многих отважных мужей меч был предметом сакральным и служил символом не только войны, но и распятия Христова. То, что именно рыцарские легенды о короле Артуре повлияли на мировоззрение молодого рыцаря Гальгано и его последующий жест, думаю, скорее всего, не доказать. Да и стоит ли, дело же не в том, кто первый…
Во Франции, в городе Рокамадур, находится часовня Нотр-Дам. Это место, особенно с XII века, стало очень важным паломническим центром Европы. В 778 году, по преданиям, его посетил Карл Великий со своим легендарным племянником Ланселотом, который оставил в дар часовне Богородицы свой меч, вонзив его в камень. Интересно, что и в Тоскане есть церковь, посвященная Святой Деве Марии Рокамадур, находится она в тридцати километрах от аббатства Святого Гальгано.
Где можно увидеть произведения искусства, связанные с жизнью Сантуччо:
• Палаццо Публико, Сиена (Museo Civicо di Palazzo Publico, Siena) – в узком, на одно окно, «зале Девяти» находятся фрески Амброджо Лоренцетти, созданные автором в 1339 году. На них изображены горы, реки и холмы сиенских просторов, город и его улочки. Но на одной фреске город и окружающие его пашни процветают, а на другой все горит и умирает. Цикл фресок называется «Аллегория доброго и злого правления». Это завет правителям, заседавшем в зале. Среди рыцарей, охраняющих Справедливого правителя, изображен молодой человек с грустными глазами, в нем-то и видят сиенцы образ святого Гальгано.
• Национальная Пинакотека, Сиена (Pinacoteca Nazionale di Siena) – для аббатства были созданы прекрасные произведения искусства, алтарь церкви украшали когда-то величественные запрестольные образы. Полиптих святого Гальгано (Polittico di San Galgano), к счастью, сохранился и выставляется в одном из залов Пинакотеки. На нем среди других святых мы можем увидеть белокурого красавца, вонзающего меч в камень. На приделе образа мастером Джованни ди Паоло были рассказаны чудеса Сантуччо. История про волков и плохих разбойников, утащивших меч святого, похожа на страшную сказку детям на ночь. Закончилось все хорошо, но руки все же бандитам волки отгрызли.
• Ротонда Монтесьепи (Rotonda di Montesiepi) – построена над местом, где Гальгано вонзил меч в камень. Сейчас он находится под куполом из стекла. К древней церкви, постройка которой началась в XI веке, в XIV пристроили капеллу Сан-Гальгано (Cappella di San Galgano a Montesiepi). Расписал ее сам великий Амброджо Лоренцетти, вот только фрески эти в конце 60-х решили снять методом срыва и увезти в сиенские закрома. Полежав так с десяток лет, фрески были отреставрированы и вернулись в капеллу. Две из них посвящены Богородице, две – святому Гальгано. Здесь же хранятся мумифицированные руки разбойника, наверное, для наставления всем плохим людям.
• Музей Епархии, Кьюздино (Museo di Eparchia di Chiusdino) – сам музей великолепен, маленький, уютный, вровень с человеком. Здесь собрано достаточно живописных и скульптурных работ, посвященных Сантуччо. Вся музейная композиция крутится вокруг мощевика и короны святого Гальгано. Мощевик был создан в 1260 году сиенским мастером Паче ди Валентино. В конструкцию был вмонтирован механизм, который поднимал остроконечные дверцы дарохранительницы, обнажая голову Сантуччо. Действо это должно было выглядеть сказочно, особенно для детишек, чувствующих приближение рождественских праздников намного раньше, чем взрослые.
Здравствуй, Дедушка Мороз
День святого Гальгано – праздник местечковый, его и не справляют больше ни в Кьюздино, ни в Сиене, если только старики вспомнят и перекрестятся в память о Сантуччо. Но как все мудро в природе, и день Гвидотти открывает дверь в декабрь, заглядывая в сказку, где череда больших праздников шелковой ленточкой бежит к Рождеству и Новому году. Уже с 6 декабря в Италии начинается предрождественская суета – в этот день итальянцы наряжают елку, а католический мир отмечает праздник святого Николая Угодника (к православным почитаемый на Руси Николай Мирликийский постучится в двери 19 декабря).
Именно с Николая когда-то был срисован образ современного Деда Мороза – нет, не потому, что у святого была «борода из ваты», а потому что почитается Николай Чудотворец как заступник всех бедных и детей, то есть самых беззащитных членов общества.
Когда-то, еще не так давно, именно 6 декабря детишки всей Европы получали предрождественские подарки, и приносил их удивительный персонаж – в красных религиозных одеяниях, с митрой на голове и епископским посохом-пасторалом в руке.
Мы, русскоговорящие, любимого персонажа с детства называем Дед Мороз; в Италии его зовут Babbo Natale, дословно – Рождественский Батюшка (Отец); в англоязычных странах дед с ватной бородой в красных одеждах, отороченных белым мехом, зовется Santa Claus – святой Николай.
Вот уж Чудотворец да и только! Вот как начудил-начудотворил Николаюшка! Но больше-то не он, а его почитатели. Когда Николай, еще не святой, а епископ, жил и служил в храме города Миры, уж очень ему грустно было смотреть на бедствия людские, и он тихонько, незаметно так помогал бедным прихожанам, например, продал всю недвижимость отцовскую, а все деньги раздал нуждающимся. Когда же узнал, что у разорившегося купца три дочери остались без приданого, так расстроился, что три ночи ходил под окно бедняжек и три раза подбрасывал им мешочки с золотом на приданое. Девушки были спасены от бедности и проституции, а их благородный отец выследил Николая в последнюю, третью ночь и бросился ему ноги целовать, но будущий божий угодник был скромен и взял с купца слово о неразглашении тайны.
Думаю, все же купец не только слово не сдержал, а наоборот, с энтузиазмом о помощи Николаевой рассказывал, иначе как бы мы узнали об этой истории и о том, что последний мешочек с золотом был брошен Николаем так далеко, что угодил не в кровать младшей дочери, а в один из носков, висящих над камином?
Носки с различными сладкими подарками дарили раньше именно 6 декабря. Но, наверное, это было рановато, и традицию оставлять подарки в висящем над камином носке перенесли на Рождество.
Правда ли: феи порою ночной
Сыплют гостинцы в чулок шерстяной?
Правда ли: феи на праздник игрушки
Детям хорошим кладут под подушки?
Я не шалил, хорошо себя вел,
Но ничего я в чулке не нашел.
А если нет камина? Молиться Николаю, божьему угоднику и чудотворцу, и, может, он пронесется в колеснице, запряженной оленями, над вашим домом, и «Оохо-хо-хо-хо!» – будет всем нам счастье!
Diospyros – божественный огонь
Оранжевый фрукт, круглый, чуть вытянутый, с легким заострением на кончике округлости, светящийся изнутри теплым, мягким и обволакивающим светом, называемый хурмою, попробовала поздно – наверное, лет в шесть или семь.
Мои бабушка и дедушка по папиной линии были глухими. Не глухонемыми, а глухими, это очень большая разница. Они оглохли в юности. Дед, правда, до глубокой старости слышал немножко через слуховой аппарат. Говорили они очень хорошо, только как-то глуховато, немного в нос, у бабушки была еще очень приятная мне «скрежатинка» в голосе.
Деда часто дома не было, наверное, он работал, а бабушка была домохозяйкой маленькой хрущевки в две небольшие комнаты на улице Коммунаров, прямо под окнами университетских корпусов. В моем детстве это был тихий, зеленый район. Улица Красногеройская была полупустой и малопроезжей, все ее движение начиналось от Пушкинской и заканчивалось на светофоре, на перекрестке с улицей Коммунаров, где машины сворачивали, и до самой Удмуртской улица утопала в зелени парков, тишине огромных дворов с немногочисленными магазинчиками и прохожими. На углу бабушкиного дома был «Хлеб-Нянь» – магазин, в который, будучи уже девушкой, я заходила купить бабуле каких-нибудь вкусностей по дороге к ней в гости.
Бабушка целыми днями строчила на ножной машинке, обшивая всю семью и большое количество подруг-заказчиц, которые приходили в дом с утра до вечера примерять, расплачиваться, советоваться с выбором материала или просто поболтать с бабушкой за чашечкой чая с немудреными, дешевыми советскими конфетками (бабушка и дедушка жили очень скромно).
Когда кто-нибудь приходил и звонил в дверь, в квартире – во всех ее комнатах – зажигались электрические лампочки: если шли «свои» – глухие, лампочка вспыхивала один долгий раз, если «чужие» – не знающие, кто живет в этой квартире, лампочка начинала вспыхивать и гаснуть, нервно дергаясь и пульсируя. Тот, кто стоял за дверью, не услышав при нажатии кнопки звука звонка, начинал беспокоиться за его исправность и звонил, звонил, звонил в световой колокольчик.
Когда загорался колокольчик-лампочка, стук работающей ножной машинки прекращался, и бабушкины тапочки лихо отшлепывали марш через все комнаты к входной двери. Потом щелкал замок, и из маленького коридора начинали доноситься шелест снимаемых пальто или плащей и порой странные и эмоциональные завывания людей, разговаривающих не звуками, а жестами. Звуки получались сами собой при показывании чего-то, к чему нужно было приложить эмоцию.
Гости появлялись в большой комнате, которая служила бабушке гостиной, столовой, детской и приемной. В ней стояло большое старое зеркало на двух резных ножках в деревянной оправе и с небольшой полочкой, куда бабуля складывала иголочки, мелок, метр и большие, с покрашенными в зеленый цвет ручками, портновские ножницы. Чаще всего гостями бабушки были люди, которых я хорошо знала визуально. Все они были или глухие, или глухонемые, и при виде меня начинали мне махать руками, трепать меня по голове, строить смешные и не очень рожицы или угощать карамельками. Для них я была ущербной – я не умела разговаривать на их языке, в отличие от моего двоюродного брата, поэтому интерес ко мне быстро пропадал, и после дружеских приветствий на меня больше не обращали внимания. Почему мой папа не научил меня говорить на языке жестов? Он-то им владел и владеет в совершенстве, и «жестикулировал» с родителями и их друзьями на залихватской скорости, подкрепляя все сказанное еще и хорошим произношением, чтобы по губам можно было прочесть…
В один из таких визитов на пороге бабушкиного дома появилась незнакомая мне дама. Когда в кухне спокойно и ровно зажегся колокольчик-лампочка, мы с бабушкой перебирали гречку. Крупа была рассыпана на двух тарелках: поменьше – для меня и побольше – для бабушки. Из гречки нужно было выбрать камушки и сложить их на клеенчатую скатерку рядом с тарелкой, очищенную гречку – пересыпать в льняной мешок.
Дама поговорила на «их» языке с бабушкой в зале, а потом вошла на кухню и поздоровалась со мной. Она оказалась не глухой, что меня, наверное, удивило, потому что привлекло к незнакомке мое внимание. Бабушка суетилась, разогревая чайник, а незнакомка выложила на стол приличную горсть шоколадных конфет в разноцветных обертках и несколько невероятных объектов – это было что-то очень яркое. Что это фрукт, я догадалась сразу, но вот какой? Мне не удавалась его идентифицировать с тем немногим, что я знала.
– Что это? – спросила я у бабушки.
– Это хурма! – ответила мне женщина. – И она очень вкусная! – заверила она.
– Ешь! – сказала бабушка, поставив передо мной блюдечко с одной хурмой, и положила рядом чайную ложечку.
Не помню, как я начала ее есть. Мне кажется сейчас, что я ее съела уже раньше – жадным, любопытным взглядом, сразу, как только увидела, как только меня заверили, что это съедобный фрукт, да еще и вкусный. Но то, что случилось потом, при первом кусочке, попавшем мне в рот, было просто сказочно, невероятно, ирреально – и я забыла про все, кроме хурмы. Про сладкие дорогие конфеты, про бабушку, про прекрасную даму, про то, что гречки еще много, а до вечера далеко, что папа придет поздно, что Димы, двоюродного брата, сегодня не будет у бабушки. Время остановилось, была только она – хурма, оранжевое облако с тонкими прожилками теплого, сладкого прозрачного света. И я сразу представила дерево – большое дерево, увешанное светящимися оранжевыми шариками. Никогда не видев его, я его узнала. Вот с мимозой мне так «не повезло»: всегда думала, что это маленький кустик с желтыми душистыми соцветиями, и удивилась, когда увидела дерево, осыпанное желтым дымом расцветающих ветвей.
Дерево хурмы видно издали: осенью оно рано теряет листья, и плоды – оранжевые шары света – еще долго висят, радуя глаз в осенней хмури, пока не переспеют и не вытекут из плотной кожурки-фонарика, а кожура подвысохнет и опадет. Мне, конечно, как человеку, рожденному в краях приуральских, до сих пор непонятно, как можно не собирать ТАКИЕ фрукты с деревьев! В моем детстве даже зеленые, незрелые яблоки с участков соседских домов рядом с нашими новостройками съедались прямо с дерева, а бедная ирга, стоявшая одиноко в огромном дворе двух девятиэтажек, к середине лета превращалась в обглоданный куст, мелкие ягодки которого объедались и взрослыми, и детьми, казалось, прямо с листочками. Наверное, я никогда и не пойму, в чем тут секрет: высаживать мандарины, апельсины, сливы, инжир или хурму, а потом фрукты этих райских деревьев не собирать и не есть! «У нас в доме инжир никто не ест…» – говорят мне рассеянно соседи, когда я в очередной сезон сбора урожая напоминаю им об огромном дереве, увешанном зелеными колокольчиками. Хорошо! Буду есть я! И варить варенье буду тоже, и не понимать (как же так!) тоже буду я… Разве что с эстетической точки зрения – да, это красиво, мандарины на дереве зимой, хурма в огороде, грейпфруты в саду. Но все равно, разводя руками и поохивая, восклицаю: «Ну как же так! Никто не ест! Только я и птицы!» И, наверное, не захочу никогда принять то, что для моих любимых фруктов в этой солнечной стране не нашли никакого другого имени, кроме «каки»! Какие же они КАКИ? В недалекой от берегов Италии Греции они зовутся более романтично diospyros (греч. «сердечные яблоки» – русское название плодов хурмы, относящейся к роду листопадных или вечнозеленых деревьев и кустарников. Латинское название рода – diospyros kaki – имеет греческое происхождение и может быть переведено как «пища богов», другое значение – «божественный огонь»).
Меню сегодняшнего дня
НА ЗАКУСКУ: Тосканские кростини
НА ПЕРВОЕ И ВТОРОЕ: Кабан в соусе
ДЛЯ ДУШИ: Бутылка отменного красного
НА ДЕСЕРТ: Сбризолона с хурмой
Самая простая закуска в Тоскане – это кростини или брускетта. Скорее всего, не сухарик, а кростино будет дожевывать на бегу тосканец, если что-то или кто-то сможет заставить его убежать из-за накрытого стола.
Кростино (crostino) – это все тот же кусочек подсушенного хлеба с чем-то вкусным сверху, некая разновидность бутербродика или даже бутерброда.
Чем отличается брускетта от кростини?
Предположений много. Одна из версий – кростини называют закуску тогда, когда на хлеб что-то намазано, а брускеттой – когда на хлеб ингредиенты положены.
По этой теории выходит, что известный «кростино неро» (crostino nero), бутерброд с рагу из куриной печени (оно же намазано), будет относиться к кростини. А вот брускетта кон помодоро (bruschetta con pomodoro – хлеб с помидорами) будет уже брускеттой, потому что помидоры, нарезанные кубиками и приправленные душистым оливковым маслом, на хлеб положены.
Уверяю, на практике может выйти немного запутаннее, потому что большой разницы между этими названиями нет. Считается, что кростини чуть поменьше и для них подходит любой хлеб, даже багет. А вот брускетту можно приготовить только из тосканского хлеба, и куски ее будут чуть побольше.
БЕРЕМ: оливковое масло, 2 зубчика чеснока, 1 веточка розмарина, 1 луковицу, 1 морковку, 1 стебель сельдерея, тимьян по вкусу, 400 г куриной или индюшачьей печени, около 1 стакана сухого белого вина, 2 ст. ложки каперсов, 5–6 мелких маринованных анчоусов, несколько ст. ложек овощного или куриного бульона, багет или белый хлеб для подачи, петрушка (по желанию), соль и перец по вкусу
Разогреваем в сковороде оливковое масло, бросаем в него зубчик чеснока и веточку розмарина. Ждем, когда чеснок подрумянится, добавляем мелко нарезанные лук, морковь, сельдерей, тушим с тимьяном, солью и перцем 15 минут.
Добавляем нарезанную печень, помешивая, доводим до нежного цвета кофе с молоком.
Убираем розмарин, заливаем все вином и оставляем тушиться на слабом огне, не накрывая крышкой. После того как выпарится все вино, снимаем с огня.
Промываем под водой каперсы, измельчаем в блендере печень с каперсами и анчоусами до консистенции хорошей густой кашки. Если паштет выходит слишком сухим, добавляем в него немного овощного или куриного бульона.
Поджаренные кусочки багета или белого тосканского хлеба натираем зубчиком чеснока, раскладываем на нем паштет невысокими горками, можно мелко нарезать петрушку и слегка посыпать ею наши тосканские кростини.
В любой сувенирной лавке Тосканы мы с вами можем найти корзины и коробки, заполненные плюшевыми игрушками-кабанчиками совершенно различных размеров, от совсем игрушечного на брелок до огромного хряка с пушистой мордой и плюшевыми клыками, а также витрины, завешанные футболками с милыми и не очень кабаньими мордами и слоганом: Io vivo in Toscana («Я живу в Тоскане»). Дикий кабан в культуре региона настолько закрепил за собой почетное место, что стал неофициальным символом Тосканы и символом процветания всех приезжающих во Флоренцию туристов! Даже в художественной галерее Уффици мы можем встретить изображение кабана на древнеримских саркофагах из Садов Сан-Марко. На одном из них в технике горельефа рассказана легенда Калидонской охоты, где был убит огромный свирепый вепрь. На втором изображены подвиги Геракла и в самом центре «Пятый подвиг», когда древний герой убил непобедимого Эриманфского вепря. И это еще не все кабаны Национальной художественной галереи. В конце третьего коридора, в тени знаменитого Лаокоона, героя Троянской войны, спрятался еще один кабан. Вновь кабан? Да! И именно этот кабан, подаренный великому герцогу Тосканскому Козимо I Медичи папой Пием IV в конце XVI века, стал прототипом бронзового кабана, известного всем туристам Флоренции. Бронзовый кабан, в свою очередь, был создан в начале XVII века для украшения палаццо Питти, да по воле Фердинанда II Медичи очутился на небольшой площади перед лоджией «Меркато Нуово». И именно этот бронзовый хряк, которому мы так радостно трем пятак (Не терли? Значит, пора во Флоренцию!), оказывается тоже раненой бестией. Герой, нанесший ему смертельную рану, потерялся во времени, а кабан остался и стал наравне с Давидом руки Микеланджело самой известной городской скульптурой. Думаю, что все эти кабаньи жертвы были не зря и могут оправдать мясные прилавки тосканских базаров, на которых красуется в золотой поджаристой корочке свиная тушка с хитрой улыбкой на загорелой мордочке, мол, я-то знаю, зачем древние герои так старались сразиться с моим предком. А в любом трактире можно отведать кабана в томатном соусе.
Кабанятину уважали уже этруски и древние римляне. Кабан – одно из распространенных диких животных, живущих в естественной природе Апеннинского полуострова, где медведи были в диковинку и кабан представлялся самым хищным и самым сильным обитателем диких лесов. Пред ним не то чтобы преклонялись, его уважали и ели по праздникам.
БЕРЕМ: 1 кг мяса кабана, 2 стакана «с горкой» винного уксуса, несколько лавровых листов, 10–15 горошин черного перца, 2 луковицы, 2 морковки, 2 стебля сельдерея, оливковое масло, 2 зубчика чеснока, 2 веточки розмарина, 2 веточки шалфея, 2 стакана красного вина, 1 веточка тимьяна, 5–10 ягод можжевельника, 200 г маслин, лучше с косточкой, 400 г консервированной томатной мякоти, соль по вкусу
Кабанятину разрезаем на средние кусочки и в удобной емкости заливаем уксусом и водой так, чтобы все мясо было покрыто жидкостью. Добавляем лаврушку, зернышки перца, чищеный лук, морковку и сельдерей и оставляем мариноваться на 12 часов. Мясо кабана не должно быть обязательно свежим, лучше его «забыть» в морозилке на несколько месяцев, так будет нежнее.
Из овощей готовим «баттуто дельи одори» – пассерованную овощную смесь. Овощи из маринада мелко накрошим. Оливковое масло подогреем с зубчиком чеснока и по 1 веточке розмарина и шалфея. Вначале доведем лук до прозрачного состояния, потом добавим морковь и сельдерей и на слабом огне потушим с небольшим количеством вина.
В другой сковородке на оливковом масле с веточкой тимьяна, розмарина и шалфея обжарим мясо кабана и, когда оно подрумянится, добавим к нему пассерованную смесь. Зальем вином и под крышкой дадим потомиться, добавив соль, ягоды можжевельника, маслины и чеснок. Когда вино начнет выпариваться, добавим томатную мякоть и стакан воды и оставим тушиться на слабом огне практически 2 часа.
Подаем с бутылкой любого отличного красного тосканского вина.
Пирог из города Мантуи, регион Ломбардии, сбризолона традиционен для города, даже больше – рецепт является городским достоянием и охраняется законом. Если мы переведем название пирога, то окажется, что это «торт из крошек», «крошащийся» (sbriciolare по-итальянски – «крошить», briciola – «крошка»). Подобно многим традиционным рецептам Италии, сбризолона родилась как простое крестьянское блюдо, готовилась из кукурузной муки, свиного сала и могла быть как соленой, так и сладкой. Предполагается, что уже в XVIII веке существовал рецепт этого пирога.
То, что мы приготовим, будет «младшим братом» известной сбризолоны, потому что мы не будем придерживаться один к одному исторических ингредиентов, нам же не надо вступать в ассоциацию «Истинной сбризолоны». Оставим в рецепте самое главное – легкость в приготовлении и вкусность этого итальянского десерта.
БЕРЕМ: 200 г пшеничной муки, 150 г сахара + для посыпки, 2 ч. ложки какао-порошка, 150 г сливочного масла, 2 шт. спелой хурмы
Муку, сахар и какао-порошок высыпаем в глубокую емкость и перемешиваем. Нарезаем кубиками масло, добавляем к основным ингредиентам и руками замешиваем тесто, которое должно крошиться – образовывать большие мягкие крошки. Полученное тесто делим на две части.
Форму для выпечки (лучше небольшого диаметра) покрываем бумагой для выпечки, выкладываем на нее первый слой теста, слегка его трамбуем, на него раскладываем очищенную от кожицы и нарезанную хурму, слегка посыпаем ее сахаром и покрываем оставшимся тестом, вновь слегка его утрамбовав.
Выпекаем при 180 °C в течение 40–45 минут.