роям гораздо труднее. Вот рассуждения писателя Виктора Банева по этому поводу: «Хорошо бы написать оптимистическую веселую повесть… О том, как живет на свете человек, любит свое дело, не дурак, любит своих друзей, и друзья его ценят, и о том, как ему хорошо – славный такой парень, чудаковатый, остряк… и вообще, если писать такую повесть, то надо разобраться, почему же этому хорошему человеку хорошо, и неизбежно придешь к выводу, что ему хорошо только потому, что у него любимая работа, а на все остальное ему наплевать. И тогда какой же он хороший человек, если ему на все наплевать, кроме любимой работы?» («Гадкие лебеди»).
На самом деле иметь любимую работу – это ведь действительно очень и очень хорошо. И особенно остро мы осознаем это сейчас, в России 2010-х, где кажется, любая осмысленная работа кроме добычи нефти осталась в прошлом. Но, увы, иметь интересную, полезную, да ещё и хорошо оплачиваемую работу – это утопия, и именно в поэтому, а не потому что Стругацкие пишут о бесклассовом обществе, все их ранние произведения являются утопическими.
Именно «Понедельник», а вовсе не «Далекая Радуга» и является классической утопией. Ведь что мы видим? Как живут сотрудники НИИЧАВО? Полная оторванность от обыденной жизни, оставшейся за непроезжими дорогами и северными болотами. Полный примат духовного над материальным. Господство идеи чистого научного поиска. Герои в большинстве своем не обременены ни семьями, ни детьми, ни жильем (большинство живет в общежитии). Да и какую альтернативу радости научного поиска может дать маленький северный городок с единственным кинотеатром, где показывают давно прошедшие в прокате фильмы, промтоварным магазином №2, магазином хозтоваров №18 и столовой №11. У героев просто нет другого способа занять свой досуг. Водка, фанты и флирт разных степеней легкости достойной альтернативой не является. А других альтернатив – производство, любовь, семья, искусство, культура – в провинциальном Соловце просто нет.
В «Понедельнике» реализуется классическая утопия существования Духа с большой буквы, оторванного от своего материального носителя, только его воплощением является не голова профессора Доуэля и не рахитичные интеллигенты с огромной головой и атрофированными конечностями, а вполне реальные и бодрые сотрудники НИИЧАВО.
На ближайшее время это последний проблеск утопии в творчестве АБС. Вновь мир счастливого будущего появится в творчестве Стругацких только через шесть лет («Малыш»). Герои произведений, написанных в ближайшее время, полностью разуверятся в том, что в жизни есть какой-то смысл, не говоря уже о счастье. Труд в «Понедельнике», кажется, тоже в последний раз был универсальной ценностью. Труд персонажей «Улитки» (как в Лесу, так и в Управлении) абсолютно лишен всякого смысла. Рэдрика Шухарта тошнит от работы, которую может предложить ему общество, и даже герой светлого будущего Максим Камерер временами «очень не любит свою работу». Очередная утопия закончилась. Вера пропала, фетиши исчезли.
Наступает новый этап.
Хищные вещи века
О, хищные вещи века!
На душу наложено вето…
Мы не случайно предпослали этой главе в качестве эпиграфа те строчки из стихотворения А.Вознесенского, которые вдохновили АБС. А. Вознесенский, творчеством которого в свое время так восхищались, остался сугубо поэтом своего времени, поэтом-шестидесятником, поэтом эпохи «оттепели» и последующих «заморозков». Данная повесть братьев Стругацких из всех их произведений, наверное, в большей степени принадлежит своей эпохе. С одной стороны, в ней дается очень жесткая выпуклая яркая критика разлагающегося капитализма и некоторые положительные черты этого капитализма, которые так расстраивали критиков той эпохи (всеобщее благосостояние, ликвидация голода, четырехчасовой рабочий день) отнюдь не смягчают негативной характеристики, которую дают авторы. Напротив, на фоне всеобщего благоденствия образ жрущей, пьющей, танцующей, стреляющей толпы выглядит особенно омерзительно. «Хищные вещи века» были, конечно посвящены борьбе с мещанством, то есть той проблеме, которая является сквозной в творчестве Стругацких, в особенности если говорить о первой половине их творчества. Если в повести «Трудно быть богом» мир мещанства был спроецирован на мир западноевропейского Средневековья, что не позволяло воспринимать его как достаточно достоверный, в данном произведении внешние и глубинные слои совпадают идеально. На уровне сюжета мы имеем некий богатый курортный городок, благополучная капиталистическая страна, постиндустриальное общество, оно же общество всеобщего благоденствия, оно же общество равных возможностей. Как мы знаем из современной практики, странам Западной Европы удалось построить такое достаточно успешное общество. Другой вопрос – какой ценой это осуществилось и достигли ли создатели этого общества своей цели. Разумеется, некоторые фантастические приметы всеобщего благосостояния, которых еще нет в реальности, в повести имеются. До всеобщей бесплатной еды, раздачи книг и других предметов культуры даже благополучные скандинавские страны еще не дожили. Но ведь мы же имеем дело с фантастикой, и в этой фантастике вполне реальные приметы «загнивающего капитализма» (телесериалы, легализация наркотиков, всеобщая автомобилизация) вполне успешно соседствуют с сугубо фантастической атрибутикой (парикмахерские-автоматы, автоматы-такси, кибер-носильщики и т.д). Суть, конечно, не в том, насколько сочетается наличие столь сложных автоматов с существованием приемника и пишущей машинки. Итак, первый внешний сюжетный слой – это благополучно и радостно загнивающий капитализм. На идейном уровне имеет место осуждение этого внешне благополучного общества и осуждение это дано настолько сильно и мощно, что читатель примерно с середины книги пребывает в состоянии глубочайшего омерзения. Так что писатели своей цели достигли. Мир всеобщего изобилия, мир людей, которые разучились думать и уже разучиваются развлекаться, производит сильное и, конечно, неприятное впечатление. Более того, сейчас, спустя почти полвека, придя в этот мир (правда, куда менее сытый и благополучный), мы должны согласиться с авторами. Общество потребления действительно благополучно уничтожает духовность. В этом смысле книга может быть рассмотрена (хотя сами авторы вряд ли имели это в виду) как хвалебный гимн миру социализма. У нас действительно была великая эпоха и сейчас, придя в мир хищных вещей, мы это особенно четко осознаем. В этом мире не появился слег, но другие электронные наркотики вполне успешно его заменяют.
В книге есть два монолога, которые ставят жестокий диагноз этому миру. Вставной монолог-рассуждение – это характерный прием творчества АБС, о чем уже неоднократно упоминалось выше. Первый монолог – это монолог доктора философии Опира, который произносит оду «Эпохе Удовлетворения Желаний», и спустя пять глав круглоголовый адепт социального мазохизма выносит приговор этому обществу: человеку неинтересно просто жрать, пить и спать, ему хочется чего-то необычного, но придумать это необычное он не в состоянии. Отсюда и появляются все извращенные удовольствия Страны Дураков, включая и электронный наркотик новейшего поколения. Безудержным социальным оптимизмом веет от этих мрачных слов. Как мы убедились на практике, человек прекрасно может жить с набором самых простых удовольствий и не испытывать особого дискомфорта и уж тем более не стремиться к вершинам культуры. О, времена, о, нравы! Одна из самых мрачных повестей ранних Стругацких воспринимается сейчас как почти неприлично оптимистическая. Люди всерьез верили, что интеллигенция захочет и будет бороться против сытого мещанина, что мещанину будет скучно, что мещанин будет изобретать новые развлечения. Какие приятные иллюзии в обществе постмодерна!
Сейчас нам кажется странным и парадоксальным, что в этой, чуть ли не самой «правоверной» и «социально правильной» повести братьев Стругацких цензура усмотрела какой-то социальный негатив. Цензура просто не поняла, какими апологетами социализма были авторы. Замечания о том, что «не может быть богатых стран, где все есть и одновременно нищих азиатских стран», и капитализма с полным материальным благополучием сейчас кажутся откровенно наивными. Удивительно, что повесть, несмотря на весь социальный пафос, практически не устарела в том, что касается бытовых деталей. Очень многое в мире со времени написания этой повести изменилось, но политический расклад остался практически таким же, как во времена Стругацких. Недаром Андрей Измайлов так легко переносит действие повести в постсоветскую Россию 90-х, в новую Страну Дураков, в которую попадает вечный Иван Дурак, Ваня Жилин. Только в мире Измайлова уже нет того социалистического рая, из которого приезжает Жилин. Разве что Китай или Куба. Сейчас книгу можно читать как диагноз современному российскому обществу, только проблема в том, что мало осталось читателей.
Обозначенная проблема по-прежнему остается актуальной, как остаются актуальными и рассуждения Ивана Жилина о необходимости воспитания человеческого мировоззрения. И со скептицизмом самого Жилина и его коллег мы, наверное, тоже согласимся.
Если говорить о социально-философских аспектах книги, то они представляют интерес в следующем: социальная картина постиндустриального общества и социальный диагноз даны совершенно точно. А вот философские рассуждения доктора Опира вызывают определенный интерес. Разумеется, не сами рассуждения, а цитируемые имена и теории. Что касается Маркса, то здесь все верно. Многие экономисты полагают, что капитализм сумел прийти к обществу равных возможностей именно потому, что воспользовался идеями Маркса. А вот говоря о том, что Мальтус устарел, доктор Опир совершенно не прав. И появление восточного сепаратиста в кафе этого благополучного мира прекрасно это доказывает.
Интересно отношение писателей к главному злу (на данном этапе его развития) этого благополучного мира. Сама идея слега отнюдь не нова, и откровенно заимствована у С. Лема. Новые технологии способствуют возникновению новых благ и новых опасностей. Мысль эта в XX веке достаточно расхожая. Но вот что касается субъективного идеализма и объективного материализма, то здесь Стругацкие категорически расходятся с Лемом. Лему явно импонировала идея существования человека просто как набора электронных импульсов. При этом сознание могло существовать вполне автономно от объективного мира, да и сама идея существования этого объективного мира подвергается сомнению. Постольку, поскольку мир существует только в голове конкретного человека, то почему бы там не существовать иллюзорному миру, возникшему под влиянием психоволновой терапии. Мир этот ярок, многообразен и богат, а его иллюзорность не есть его недостаток. Звучащие в книге доводы contra оформлены следующим образом: