Эссе о возможности контакта цивилизаций с разным уровнем развития, следующее после знакомства Тройки с проблемами пришельца Константина, который как раз является представителем более высокоразвитой цивилизации.
Сами по себе эти эссе ничуть не хуже тех, которые содержались в «Понедельнике» и заслуживают отдельного рассмотрения и анализа. Но в контексте «Сказки» они смотрятся чужеродно. С трудом можно представить, что компания бюрократов-канализаторов даже под воздействием реморализатора способна высказывать оригинальные и глубокие мысли. Весьма сомнительным представляется утверждение Амперяна, что «мозги у него есть…но совсем не задействованы». Материал всех остальных заседаний Тройки убедительно доказывает, что мозги у её членов совершенно отсутствуют. Поэтому сами по себе интересные и глубокие рассуждения вступают в противоречие с обстановкой, в которой они произносятся.
Ткань произведения рвется и расползается на глазах, и куски драгоценного атласа, вшитые в дерюгу, скорее не украшают её, а усиливают впечатление от этого хаоса.
Впрочем, авторы, как всегда, оказались на высоте. В письме брату от 03.06.1967 Аркадий Натанович писал: «В СоТ знаешь чего недостает? Сюжет не выровнен, не построен прочно и сплошняком, как у нас обычно. Рыхлость имеет место. И еще меня смущает мизерность разворачивающей сюжет пружины: «Как одолеть Тройку». Это что-то не то» («Комментарий к пройденному»). Действительно, не то.
Что касается финала «Сказки-2», то Б. Стругацкий признает, что «слишком уж концовка второго варианта смахивала на пресловутое DEUS EX MACHINA («Бог из машины»), к которому прибегали в отчаянии древние драматурги, запутавшиеся в хитросплетениях собственного сюжета». Что касается предпочтений авторов, то А.Н., впрочем, всегда предпочитал именно полный первый вариант. Б.Н. признавался, что иногда отдавал предпочтение второму варианту.
Обитаемый остров
Есть телевизор – подайте трибуну…
В. Высоцкий Жертва телевидения
Евреи подобны гвоздям и заклепкам в многоэтажном здании: сами по себе большой ценности не представляют, но без них здание не устоит
Дж. Аддисон
–…вылетел на Гиганду. Там у нас сейчас полным ходом идут социальные преобразования…
– Знаю я ваши преобразования, – сказал Максим. – Сам преобразовывал. Народу при этом положил – страшное дело…
М. Успенский Змеиное молоко
Если рассматривать «Обитаемый остров» с точки зрения сюжета и тех идей, которые лежат на поверхности, то возникает закономерный вопрос: зачем авторы вернулись к той мысли, которую уже два раза обсудили и отвергли. И в «Попытке к бегству», и в «Трудно быть богом» рассматривался вариант прогрессорского влияния человека из мира светлого будущего на внеземную цивилизацию. В обоих случаях эти попытки кончались трагически, как для самого прогрессора, так и для цивилизации, ставшей объектом его усилий. При этом бессмысленность преобразований по большому счету была очевидна и самому прогрессору. Поэтому непонятно, а зачем было создавать образ ещё одного прогрессора, правда, признаемся, обаятельного и очаровательного, Максима Каммерера, и более того уверять, что именно ему удалось добиться успеха.
После «Улитки» беспомощность повести особенно бросается в глаза. Но дело-то в том, что как раз п о с- л е «Улитки». После неполной публикации «Улитки на склоне» и знакомства редакций со «Сказкой о Тройке» отношение к АБС со стороны властных структур стало резко отрицательным. Если до этого братьев в какой-то степени признавали маяками, на которые следует равняться, то сейчас ситуация резко изменилась. Изменились и сами времена. Оттепель закончилась. Неосталинизм набирал силу. Изменилось на резко негативное и само отношение к творчеству Стругацких. Теперь действительно необходимо было написать «оптимистическую» (по определению самих авторов) повесть, чтобы успокоить критику. Кайтох и другие критики совершенно несправедливо выдвигают в качестве претендента на такую повесть «Понедельник». Это крайне несправедливо по отношению к «Понедельнику», который легкомысленным, написанным «для отмазки» произведением ни в коем случае не является.
А вот «Обитаемый остров» изначально был задуман как своеобразное оправдание. Борис Натанович пишет, что в рабочем дневнике появилась запись: «Надобно сочинить заявку на оптимистическую повесть о контакте». При этом «эта нарочито бодрая запись располагается как раз между двумя сугубо мрачными – об отказе печатать «Сказку о Тройке» как в «Молодой Гвардии», так и в «Детгизе».
Поэтому Стругацкие решили сочинить «бездумный, безмозглый, абсолютно беззубый, развлеченческий, без единой идеи роман о приключениях комсомольца XXII века…». Но потом с авторами произошло именно то, что происходило с их героем Виктором Баневым (по Зурмансору):
«Видите ли, – сказал Зурзмансор, – статья, которую ждет господин бургомистр, у вас все равно не получится…Вы прочтете эту речь и прежде всего обнаружите, что она безобразна. Стилистически безобразна, я имею в виду. Вы начнете исправлять стиль, приметесь искать более точные выражения, заработает фантазия, замутит от затхлых слов, захочется сделать слова живыми, заменить казенное вранье животрепещущими фактами, и вы сами не заметите, как начнете писать правду»(«Гадкие лебеди»).
В результате роман очень скоро перестал быть «беззубым». Если вылавливать из «Обитаемого острова» различные социальные и политические идеи и аллюзии, то можно обнаружить следующее…
Примечание:Автор настаивает на сохранении термина «вылавливать». Большинство произведений Стругацких в этом не нуждаются, поскольку их идеи являются полнокровными и заставляют задумываться читателя даже помимо его воли. Увы, идеи «Обитаемого острова» таковыми не являются. Они, конечно, реабилитируют в целом слабое произведение, но это именно реабилитационные костыли.
Итак, об идеях. Произведение может быть прочитано как сатира на политическую систему Советского Союза. Выродки – это диссиденты, инакомыслящие. Система башен четко ассоциируется с системой телевышек, промывающих мозги зрителям, а обращение друг к другу членов кабинета – Папа, Свекор, Деверь – намекают на семейственность в правительстве. Тогда конечно «и башни-излучатели, и выродки, и Боевая Гвардия – все вставало на свои места, как патроны в обойму, все находило своего прототипа в нашей обожаемой реальности, все оказывалось носителем подтекста» («Комментарий к пройденному»).
Есть, впрочем, и другие, более частные трактовки. Например, в выродках видят евреев, которые одновременно являются и угнетенной прослойкой, к которой относятся с большим подозрением, и теми кукловодами, которые дергают за истинные пружины власти.
Впрочем, вышеприведенные аллюзии можно распространить на любое тоталитарное государство, в котором, естественно, будет актуален и еврейский вопрос. Но сведение всего содержания романа к замаскированной политической сатире, написанной эзоповым языком снижает всю его ценность как самостоятельного произведения.
Герой все-таки предстает перед читателем «настоящим советским парнем». То, что этот парень борется с системой, его породившей, и даже сам не замечает этого, придает роману определенный мрачноватый гротескный колорит. Но ведь герой своей искренностью действительно симпатичен и автору, и читателю. Поэтому видеть в нем кретина, оболваненного системой, не хочется. Предполагается, что читатель отождествляет себя с героем и пытается решить именно те проблемы, которые волнуют героя. Тогда возникает явное противоречие между сюжетной и смысловой линией, что имело место уже в произведении «Трудно быть богом» (см. выше). Крепко сделанный сюжет и рельефные характеры с трудом поддаются, когда их пытаются превратить лишь в инструменты политической сатиры. То, что герой в первой части романа ведет себя совсем неадекватно, можно отнести к издержкам первоначального замысла автора. Предполагалось, что героем будет крайне недалекий, хоть и идеологически правильный парень из будущего и, вероятно, авторы первоначально пытались подчеркнуть всевозможными средствами его недалекость. То, что человек из будущего не имеет представления о деньгах и сигаретах ещё объяснимо, но то, что он не умеет вести себя в совершенно элементарных коммуникативных ситуациях – вызывает удивление. Максим не видит явно обращенной против него агрессии, не замечает наличия постоянно повторяющихся общепринятых ритуалов, не понимает, почему совершенно посторонняя девушка должна бросить все свои дела и начать радостно общаться с ним. Уже во второй части романа, «Легионер» герой резко умнеет и перестает выглядеть инфантильным идиотом. Авторам, конечно, было интереснее писать о человеке думающем и мыслящем. Но некоторые рудименты первоначального варианта видимо сохранились. К таким же рудиментам следует отнести и суперменство Максима, которое несколько утомляет. «Та-ак, скручивает
монетки в трубочку… бежит с человеком на плечах… Ага, это я уже читал.Помнится, на этом месте я подумал, что парень на редкость здоровенный и
что обычно такие глупы» (это Прокурор читает дело осужденного Сима).
Оптимистический финал романа, конечно, является надуманным, впрочем, это достаточно очевидно и для читателей, и для критики. Кайтох прямо писал о «мнимом» и удручающем «хеппи-энде» романа. Впрочем, для любого мыслящего читателя было очевидно, что Совет Галактической Безопасности, если он действительно реально попытается влиять на события на Саракше, окажется в той же ситуации, что и одиночка Максим Каммерер. А если Совет откажется от некрреткного силового вмешательства, то единственным выходом будет позиция пассивного наблюдения, что закономерно приведет к финалу «Трудно быть богом».
Поэтому попытаемся ответить на вопрос, имеет ли роман ценность, если читать его не на эзоповом, а на «нормальном» языке. Не будем говорить о сюжете. Сюжет сбит хорошо и крепко, и претензий к «Острову» как к приключенческому произведению не возникает. Впрочем, реализация его как сугубо приключенческого произведения в формате фильма «Обитаемый остров» (режиссер Ф.Бондарчук) представляет собой жалкое зрелище. Сама реальность государства, пережившего атомную войну и уверенно идущего к следующей, выписана очень выпукло и рельефно( у Стругацких, а не у Бондарчука). То же самое касается и характеров. Отдельно следует сказать об именах. Экзотические имена героев – это в большинстве своем имена албанских писателей XVIII-XX века. Капрал Варибоба носит имя видный поэта арберешей XVIII века Ю. Варибобы. Грамено – это автор патриотических песен и новелл. Ахмет Зогу – один из албанских правителей. Зеф – лирический поэт XIX века. В свое время это обнаружил, Е.Витковский.