Стась Попов и Яков Вандерхаузе явно хотят и чтобы контакт состоялся, и психика ребенка не пострадала, в общем, чтобы всем было хорошо.
«Действительно, – проговорил он. – Чего это я от тебя хочу? Не знаю.
– А я знаю. Ты хочешь, чтобы все было хорошо и с каждым днем все лучше». («Волны гасят ветер» – диалог Григория Серосовина и Тойво Глумова).
Вообще желание, чтобы всем было хорошо и с каждым днем еще лучше – это, похоже, моральный императив всех жителей Земли ХХII века. Но так не бывает. В итоге кому-то одному приходится расплачиваться за всех или брать на себя ответственность за всех. В данном случае ответственность на себя берет Майя Глумова.
Кстати, выдержанные земляне, которые живут исключительно правильно и высокоморально в своем счастливом мире уж если срываются – то по полной. Майя устраивает спецэффект со сверхмощной лампой-вспышкой, который вполне мог привести и к гибели Малыша, и к гибели жителей планеты. Роберт Скляров для спасения любимой оставляет гореть заживо детей в автобусе (Далекая Радуга»). Юрковский ради научного поиска гибнет сам и губит своего друга («Стажеры»). Экселенец убивает Льва Абалкина («Жук в муравейнике»). Каммерер решается на взрыв Центра, управляющего поведением людей в целом государстве, хотя лучевое голодание вызванное исчезновением этого центра в 20% случае приводит к сумасшествию («Обитаемый остров»). Румата Эсторский усеивает свой путь десятками трупов («Трудно быть богом»). Чем высоконравственней человек, чем дольше он сдерживается, чем сильнее он загоняет вглубь свои инстинкты (а любовь, дружба, стремление к психологическому комфорту – это все инстинкты), тем сильнее оказывается срыв. Нельзя долго жить в иллюзорном мире – психика не выдерживает. «Внушать голодному человеку, что он сыт, долго нельзя, не выдерживает психика» («Обитаемый остров»). А духовный голод при отказе от человеческих эмоций, оказывается страшнее, чем голод физический. Поэтому очень естественно, что А.Лазарчук (один из подражателей и продолжателей Стругацких) в повести «Все хорошо» предлагают такой вариант объяснений благополучия Земли: Земля как и Саракш живет под воздействием некоего излучения, генерируемого Массачусетской машиной. В результате чего люди счастливы и ублаготворены, а всех, кто мешает этой стабильности, Машина уничтожает. Объяснение весьма логичное, правда при этом и весьма вторичное, и просто украденное у Станислава Лема («Дневники Йона Тихого»).
Несмотря на явный эгоизм землян и их стремление перетянуть мальчика на свою сторону любыми методами, в книге все кончается хорошо. Малыш остается жив. Контакт благополучно сорван Глумовой, и к тому же срыв контакта поддержан авторитетом Горбовского и даже самих Странников. «Контакта не будет, – мягко, но настойчиво повторил Горбовский. – Вы ведь прекрасно понимаете, Геннадий, что мы имеем дело со свернувшейся цивилизацией. С разумом, замкнутым на себя… Странники считали эту планету запрещенной… Вопрос: почему? В свете того, что мы знаем, ответ может быть только один: они на своем опыте поняли, что местная цивилизация некоммуникабельна, более того – она замкнута, более того – контакт грозит серьезными потрясениями для этой цивилизации».
В итоге земляне от контакта отказались. Малыш живет на планете. Все кончается не просто хорошо, а очень хорошо. Малыш остается в контакте со Стасем Поповым, который находится в космическом корабле на орбит и общается с Малышом оттуда посредством волновой связи (Как тут не вспомнить старый анекдот – «Вы постоянно ссоритесь с женой из-за того, кто первый посетит туалетную комнату? Что может быть проще – пристройте вторую ванную». Совет дается человеку живущему в советской трущобке площадью 24 квадратных метра). В данном случае технические возможности землян позволяют «пристроить вторую ванную», то есть станцию на орбите, хотя вряд ли суть конфликта заключалась в том, где находится контактер. Все наверное гораздо сложнее и для высокоразвитых аборигенов, и для самого Малыша, и для землян. Честно говоря, я до сих пор в недоумении, зачем братья закончили повесть таким вопиющим хеппи-эндом? Чтобы утешить читателя? Действительно, трудно бросать голого двенадцатилетнего мальчика в полном одиночеств на покрытой снегом и льдом планете и ничего не знать о его дальнейшей судьбе. Похоже, что финал навеян не Идеей, а сугубо житейскими соображениями. А возможно, и просто требованиями цензуры, ведь повесть для детей должна хорошо кончаться. Повесть «Малыш» изначально писалась по заказу Детгиза («в полном соответствии с ранее заключенным договором»), и наверно, именно это обусловило счастливый конец.
Сами авторы были не в восторге от своего творения. Борис Стругацкий пишет: «Ощущение даром растрачиваемого времени не покидало нас, и если бы не то обстоятельство, что эту повесть ждал от нас Детгиз мы, может быть, и не стали бы эту работу доводить до конца… мысль о том, что мы пишем повесть, которую можно было бы и не писать – сегодня, здесь и сейчас, – попортила нам немало крови, и …мы чувствовали себя совершенно неудовлетворенными и почему-то – дьявольски уставшими» («Комментарий к пройденному»).
Советский критик Рафаил Нудельман сказал как-то по поводу «Малыша»: «Может быть, чем писать такое, лучше вообще не писать ничего?..» Ну…критик, пожалуй, был чересчур строг. Если считать «Малыша» весьма посредственной повестью, тогда практически всей советской фантастике нужно отказать в праве на существование. Повесть хорошо сюжетно организована, герои психологически достоверны, диалоги прекрасны, повесть как бы между делом поднимает с десяток неразрешенных и неразрешимых философских проблем и одну моральную. Куда уж больше? Согласимся с авторами, которые в итоге решили: «А ведь недурно написано, ей-богу?» («Комментарий к пройденному»).
В итоге авторы решили гордиться фразой про «фанатиков абстрактных идей и дураков, которые им подпевают». Слова эти говорит Майка, имея в виду Комова и его бесчеловечное отношение к Малышу. И эта фраза Стругацких для меня очень важна. Не потому, конечно, что она, по мнению братьев, является революционно-диссидентской. Скорее всего, «на эту фразу…мало кто из читателей и внимание-то обратил»,как и предполагали авторы («Комментарий к пройденному»). Дело в другом. Стругацкие всегда уважали своего читателя и давали ему возможность самому расставить акценты и решить, кто прав, кто виноват. Автору этих строк Геннадий Комов, всегда был крайне несимпатичен как человек. И автор с облегчением, читая «Комментарий» убедилась, что и Стругацким он был несимпатичен. Но авторы ни разу (!) по отношению ни к кому из своих герое (!!), ни условно-отрицательным, ни условно-положительным не навязывали читателям самого мнения. Пусть читатель сам разберется. Вот за это отдельное спасибо.
Пикник на обочине
Мне нужно то, чего нет на свете…
З.Гиппиус
Вы, дети человеческие, сатаною прельщённые, сатанинскими игрушками играющие, сатанинских сокровищ взалкавшие, – вам говорю: слепые! Опомнитесь, сволочи, пока не поздно!
А.и Б. Стругацкие
Был у них в романе «Пикник на обочине» славный дядька по имени Рэдрик Шухарт, который в конце книги пошел к исполняющему желания Золотому Шару, выкрикивая (или про себя бормоча? Ох, уже не помню…) единственное благое желание, что смог придумать: «Счастье всем! И пусть никто не уйдет обиженный!»
Разумеется, злые языки немедленно переделали этот вопль души мятущегося интеллигента во фразу «Счастье всем! И пусть никто обиженный не уйдет!» Что, конечно, сильно меняет концепцию. Но как-то при этом привносит честный реализм в фантастическую историю.
С. Лукьяненко
Прошло четыре года с тех пор, как я написала предыдущее эссе по повести «Малыш». Хронологически настал черед «Пикника». Я приступала к написанию этого очередного эссе раз десять. Я начинала и откладывала. Я ничего не могла с сбой поделать. Но ведь это произведение анализировать интересно… Повесть философская? – философская. Глубокая? – да. С подтекстами? – а вот нет, ну вот нет тут подтекста. Все кристально ясно. Мир – куча дерьма. Рыла, рожи, хари… Даже пришельцы это поняли: вывалили на нашу помойку свой мусор – все равно ведь помойка помойкой останется – и улетели… Зачем перед свиньями бисер метать. Идея проста и ясна. Все – анализ закончен.
А ведь «Пикник» – это самая популярная повесть Стругацких. Ее чаще других переводили и переводят на иностранные языки. Продолжений и подражаний – куча. Экранизаций – тоже. Правда, большинство экранизаций – этакий лихой боевичок (о Тарковском поговорим отдельно), но все-таки… Может именно этот лихо закрученный сюжет и мешает провести анализ. Формально повесть «Пикник на обочине» – это приключенческий жанр, квест, экшен, триллер, чернуха. Очень многие читатели воспринимают книгу именно на этом уровне. Разумеется, интеллигентных и интеллектуальных читателей это коробит. Ну не о том, книга, как из пункта А пройти в Пункт В и остаться живым, и при этом еще притащить хабар на горбу.
А о чем тогда книга? Книга о том, что контакт не возможен ни на каком уровне, ни между людьми и иными разумными существами, ни между самими людьми. Всем на всех насрать. Отсюда вытекает вторая мысль – счастье для всех невозможно. Может быть оно возможно для одного, но всегда за счет другого. Око – за око, зуб – за зуб, жизнь чужого ребенка – за жизнь своего. Но ведь это тоже очень просто.
И глубоко оскорбленные такой примитивной трактовкой интеллектуальные читатели пишут в комментариях на «livelib›: «Просмотрел отзывы на повесть. Поразился однообразности восприятия книги. В основном это проблема контакта и счастье для всех и каждого. Неужели АБС в расцвете сил ограничились бы этим набором банальностей?»
А вот вы знаете, да – ограничились! Банальность – это же вечная истина, ставшая банальностью именно потому что истина и потому, что это вечная истина.
Банальность номер один. Человечество не способно ни на какой контакт. Впрочем, на контакт не способна и никакая другая цивилизация. Об этом я уже неоднократно писала, и эта мысль проходит красной нитью через все творчество Стр