Но их тайные надежды не оправдались. Проревел заводской гудок. Рабочие неторопливо покинули завод. Красные Пчелы тоже закончили работу. А минут через двадцать Борька привстал на колени, обернулся к бойскаутам и бросил с нарочитым спокойствием:
— Пора…
Ничего больше не добавив, он пригнулся и побежал кустами к эстакаде. У большого, поросшего мхом валуна Граббэ остановился, вытащил из-под него дрель и побежал дальше.
У бойскаутов, оставшихся в кустах, была еще одна маленькая надежда. Что-нибудь могло Борьке помешать. Но вскоре бойскауты увидели его на трубе. Он оседлал нефтепровод и ползком продвигался вперед. Добравшись до середины реки, Борька соскользнул на сваи и прильнул грудью к трубе.
Бойскауты, не сговариваясь, украдкой посмотрели друг на друга, и каждый прочел в глазах соседа единственное желание — бежать. Требовался маленький толчок, чтобы это желание превратилось в действительность. Никто не осмеливался сделать первый шаг. Но вот один из них зло сплюнул, махнул рукой и сказал:
— Ну его к черту!.. Бежим!..
Повторять не пришлось. Кусты затрещали, и парни разбежались в разные стороны.
А Борька с каким-то остервенением крутил ручку дрели, пока не образовалось сквозное отверстие. Предусмотрительно отклонившись в сторону, Борька вытащил сверло. Темная пахучая струйка нефти с легким шелестом вырвалась из дырки и, описав пологую дугу, окропила черным дождем обшитые досками сваи.
Граббэ осмотрелся — вокруг по-прежнему никого. Тогда он перебрался на соседний стояк эстакады и снова заработал дрелью. Сделав еще две дырки, Борька перевел дыхание, посмотрел на черные фонтанчики, на воду. Нефть уже смочила обшивку свай до самого низа и стекала в реку, разбегаясь в широкие разноцветные жирные разводья. Граббэ вытер потный лоб, оседлал трубу и пополз назад. Достигнув берега, он встал во весь рост на нефтепроводе, чтобы бойскауты могли его увидеть, и ловко спустился по подпорке на землю.
Добежав до первых кустов, Борька залег и стал ждать, когда над рекой покажется черный дым горящей нефти. Ему представлялось, как течение донесет огонь до эстакады, как он жадно перекинется на смоченные нефтью стояки, доберется до трубы, до фонтанчиков, проникнет в нефтепровод и взметнется вверх яростным смерчем.
Но дым не появлялся. Граббэ беспокойно заерзал в кустах, выглянул. Бака отсюда не было видно. «Подожду еще!» — решил он, но ему не ждалось. Нетерпение и смутное подозрение охватило его. «Может быть, втроем не опрокинуть бак? — подумал он. — Или спички замочили?» Ему, конечно, следовало бы побежать туда и проверить, что случилось. Но Борька был осторожен. Ему не хотелось непосредственно участвовать в поджоге нефти. Он рассчитывал в случае провала выйти сухим из воды. Что он делал на эстакаде, бойскауты не знали. Граббэ сказал им, что он только проверит, нет ли кого поблизости, и, выждав удобный момент, подаст сигнал. После пожара и взрыва трубы никто не обнаружил бы просверленных дрелью отверстий. Таким образом, участие Борьки в этом деле получалось как бы второстепенным.
Ради собственной безопасности Граббэ отказался и от первоначального варианта своего плана, по которому он предполагал, просверлив дырки, поджечь нефть прямо на эстакаде. Это был бы очевидный для всех акт вредительства. Борьке казалось, что поджог в том виде, в каком он сейчас его задумал, мог сойти за случайность.
Тревожные раздумья Граббэ нарушила долетевшая из города песня. Красные Пчелы возвращались раньше срока — сегодня они надеялись завершить всю работу.
Борька вскочил, будто его стегнули бичом. Он понял, что попался. Ему казалось, что стоит взглянуть на просверленные дырки, — и каждый поймет, чьи руки сделали их. Только пожар мог скрыть следы сверла. Граббэ ухватился за эту мысль и ринулся по кустам к тому месту, где остались бойскауты. Их там не было. Борька даже не выругался. В эту минуту он думал о своем спасении. Выждав, когда Красные Пчелы зашли за бугор, заслонивший от них реку, он бросился к баку, с ходу навалился на него плечом и своротил его на бок. Густые нефтяные отходы вылились в реку.
Граббэ торопливо полез в карман за спичками. Коробок зацепился за подкладку. Трясущимися руками Борька выдернул спички вместе с карманом, чиркнул сразу несколько головок и бросил на жирное черное покрывало, медленно тянувшееся по течению…
Матюха, по установившейся традиции, шагал рядом с командотом впереди отряда. Ребята хотя и шли в строю, но держали себя вольно: перебрасывались шутками, разговаривали.
— Что после эстакады делать будем? — спросил Матюха.
— Работа найдется! — ответил Тимошка.
— Походик бы какой-нибудь… — мечтательно произнес Матюха. — Разведочку бы, да с боем!.. Ведь есть же счастливчики — живут где-нибудь на границе или в Средней Азии! Там басмачей, говорят, уйма! Только и слышно: «Бах! Тарабах! Бух!»
— Тебе, бы только драться! — неодобрительно заметил Тимошка.
Матюха оскорбленно фыркнул, но ответить не успел.
— Смотрите-ка! — крикнул кто-то из первой десятки.
Отряд в это время, обогнув холм, снова выходил к реке, над которой плавала пелена темно-бурого едкого дыма. Низко стелясь над водой, по мелкой речной ряби скакали огоньки. Они еще не набрались сил — были робкими и нестрашными. Но с каждой секундой огонь расширялся и вырастал.
— Нефть горит! — догадался Матюха.
— И плывет! — добавил Тимошка. — На эстакаду плывет! По течению!
Как только он напомнил про эстакаду, все посмотрели на нее и растерялись. Река неумолимо несла горящую нефть на деревянные стояки, поддерживавшие нефтепровод. До них оставалось метров двести.
Все глаза уставились на командота. Но Тимошка так и не подал никакой команды. Он подпрыгнул, чтобы сразу набрать скорость, и понесся по берегу к эстакаде. Красные Пчелы кинулись за ним.
Никто не знал, что они будут делать, как станут бороться с плывущим по реке огнем. Но это пока не тревожило мальчишек. Им казалось, что главное — добежать до эстакады раньше огня, как будто одно их присутствие могло потушить пожар. И они бежали со всех сил.
У берега стоял длинный бревенчатый плот, на котором строители перевозили трубы. С этого же плота ребята обшивали эстакаду досками. Когда Тимошка добежал до нефтепровода и прыгнул на плот, между стеной огня и эстакадой было не больше ста метров. Единственный способ борьбы представлялся командоту таким: все они заберутся на трубу с ведрами и веревками, будут черпать воду из реки и непрерывно поливать деревянные опоры. Тимошка не подумал, смогут ли ребята вынести жару и дым, когда под эстакадой поплывет пылающая нефть. Он боялся другого — хватит ли ведер и веревок. Конечно, ведер не хватит! Их всего пять!..
Подбежали остальные мальчишки.
— Давай! Давай! — услышал Тимошка и понял, что кто-то уже придумал, как можно предотвратить опасность.
Замелькали шесты. Десятки рук ухватились за натянутый поперек реки канат, и длинный плот отчалил. Нефть шла у противоположного берега. Тимошка догадался, в чем заключается чей-то остроумный план. Надо было перегнать плот через реку, уткнуть его в берег с таким расчетом, чтобы течение занесло нефть в искусственный заливчик, образованный длинными бревнами плота. Тогда огонь не дойдет до эстакады. Зажатая между берегом и плотом нефть сгорит, не причинив вреда нефтепроводу.
— Жми-и! Давай! — неслось над рекой.
Журчала вода, шуршал под ладонями канат. Когда проплывали у средней опоры эстакады, кто-то из мальчишек с радостью закричал:
— Дождь!
Все головы с надеждой запрокинулись к небу. Там не было ни облачка. Зато ребята обнаружили новую беду. Сверху, из трубы била струйка нефти. Ее брызги в горячке и приняли за дождь. Но сейчас никто не задумался над этим. Плот шел все быстрее и, наконец, врезался в берег. Корму подтянули навстречу течению и стали закреплять неуклюжий бревенчатый корабль, втыкая в дно реки длинные шесты.
Еще не все было сделано, а стена огня достигла плота, который на треть ширины перегораживал реку. И сразу пахнуло нестерпимым жаром. Все потонуло в жгучем едком дыме.
Ребята попадали на бревна, оглушенные и растерянные. Они знали, что стоит перебежать по плоту на берег, как весь этот ад останется позади. Но их мучило сомнение — удалось ли задержать нефть? И они продолжали лежать, отрезанные от всего мира огнем и клубами дыма. Страх подкрадывался к ним.
Наконец, откуда-то с берега донесся звон колокола заводской пожарной дружины.
Нефтепровод был спасен. Кто придумал перегородить реку плотом, — так и не узнали. Зато все в один голос решили, что поджог был совершен бойскаутами. Помнили ребята, как нэпмановские сынки год назад опрокинули в реку бак с мазутом.
В двенадцатом часу ночи старый Граббэ с тревогой услышал требовательный стук в дверь. Милиционера впустили в квартиру. Сохраняя холодный и надменный вид, Граббэ сунул руки в карманы пижамы и крепко ухватился за свой живот. Он чувствовал себя так, будто его сердце стало опускаться вниз.
— Где ваш сын? — спросил милиционер.
— Спит, вероятно…
— А где он был от пяти до семи часов?
— Гулял, возможно…
— Вам больше ничего не известно?
— Ничего… А что?
— До выяснения некоторых обстоятельств я вынужден задержать его, — пояснил милиционер. — Разбудите сына — пусть оденется и пойдет со мной.
Старый Граббэ воспрянул духом. Не все еще потеряно! Оказывается, этот шельмец натворил что-то! Из-за сына он мог лишиться своей лавочки, своих крючков и гребешков, своей мягкой постели! Граббэ твердым шагом вошел в спальню и через минуту вытолкнул оттуда заспанного Борьку.
— Вот он! Берите и поступайте с ним по закону!
Борька мельком взглянул на милиционера, а потом, пока они не ушли, не спускал горящих, ненавидящих глаз с отца. Но старый Граббэ был по-прежнему холоден и надменен.
Еще одно событие произошло в тот же вечер около полуночи. По Полыновке пробежал Тимошка. Он созывал уснувших Красных Пчел на срочный сбор. А у берега на знаменитом треугольнике хлопотал Семен. Он только что сошел с поезда, поднял с постели командота и теперь разжигал костер.