— Ты крепче ко дну прижимай! — покрикивал Минька, и Савка послушно исполнял приказ, не чувствуя ни холодной воды, ни острых палок, сучьев и камней, попадавшихся под ноги.
Савка брел по реке с центральным шестом. Кузька и Павлуха были на крыльях. Они с двух сторон обкладывали сетью маленькие речные заливчики, а затем сходились, толкая перед собой крылья. В этот момент Савка должен был со всей силы нажимать на шест, чтобы сеть не отрывалась от дна. Крылья соединялись, образуя большой черпак. Савка поднимал шест и вместе с ним всю сеть. Рыба оказывалась в ловушке. Со смехом и радостными возгласами ее вылавливали руками из сети и выбрасывали на берег. Минька хищно кидался на добычу, ловко — с хрустом ломал рыбинам головы и укладывал в корзину. В воду он не лез.
Сначала рыбешка попадалась мелкая. Но вот в сети забился порядочный щуренок. А на пятом заходе, когда ребята обложили широкую канаву, языком вдававшуюся в берег, Савка увидел, что около его шеста под водой стоит большая щука. Она чуть поводила плавниками и всматривалась в сеть, выискивая лазейку.
— Сходитесь! Сходитесь! — завопил Савка.
Ничего не спрашивая, по голосу определив, что Савка видит большую рыбину, ребята стали сближать крылья. Вязкое дно мешало двигаться. Но они, пыхтя, продирались сквозь густую кашу кувшинок и тащили сеть. А щука все стояла почти неподвижно. Она взыграла только тогда, когда Савка выдернул из воды шест и сеть прикоснулась к рыбьему брюху. Взбив хвостом фонтан воды, щука бросилась в сторону.
На берегу бесновался Минька. Он что-то орал охрипшим от волнения голосом. Но ребят не нужно было подгонять. Бросив крылья, они плашмя попадали на сеть, растопырив руки. А Савка шлепнулся на вязкое дно и лихорадочно перебирал под водой тугие перепутанные нити.
Несколько секунд слышалось прерывистое взволнованное дыхание трех открытых ртов. Над водой виднелись только раскрасневшиеся лица и выпученные глаза. Наконец Павлуха окутал сетью скользкую голову щуки. Схватив ее под острие жабры, он приподнялся. Из воды показалась хищная, широко разинутая пасть.
— Не упустите! Только не упустите! — молил с берега Минька. — С «курицей!» С «курицей» тащите ее!
Ребята подхватили сеть и все вместе, мокрые, грязные по уши, но счастливые вылезли на берег.
После такой удачи ловля пошла еще веселее. Намокшая тяжелая «курица» казалась совсем легкой, вода — теплой, как в бане. Даже вязкое илистое дно будто перестало засасывать ноги. Часа четыре рыбачили ребята. И наверно они бы еще не скоро вылезли из воды, если бы незаметно не подошли к крутому изгибу реки. В этом месте она расширялась, образуя небольшое озерко, и стороной обтекала высокий мрачный холм, поросший вереском и старыми соснами.
— Всё! Вылазь! — скомандовал Минька.
— Почему? — спросил Кузька и оглянулся. Увидев холм, он добавил, пугливо перейдя на шепот: — Ишь, куда принесло!..
Павлуха тоже притих и поспешно выволок свое крыло на берег. Один Савка ничего не понимал.
— Да что случилось?
— Жальник! — тихо ответил Павлуха. — Нечисто тут! Тикать надо!
Кузька с Павлухой подхватили «курицу» и зашлепали босыми ногами по прибрежной тропинке. Минька с корзиной, полной рыбы, спокойно пошел сзади. Савка на скорую руку выжал брюки и рубашку, поморщился, увидев, в каком они состоянии, и стал догонять ребят. Только сейчас он почувствовал холод и с завистью посмотрел на сухую Минькину одежду.
Кузька с Павлухой были такие же мокрые и грязные, как Савка, даже, пожалуй, еще хуже, потому что с «курицы» текла на их плечи рыжеватая илистая жижа.
Савка сердито столкнул Миньку с тропинки, обогнал его и подхватил холодную мокрую сеть, чтобы помочь ребятам. Так они и дошли до того места, где первый раз влезли в воду. «Курицу» расправили на берегу, на солнцепеке. Кузька с Павлухой пошли к реке мыться, а Савка уселся рядом с корзиной, из которой Минька вынимал и раскладывал рыбу на две кучки.
Савке очень не хотелось начинать с ним разговор, но таинственный жальник не давал ему покоя.
— Чего испугались? — спросил он.
Минька ухмыльнулся и, похлопывая щучьим хвостом по голенищу сапога, ответил:
— Здесь омут! А в нем черти в колокола звонят! Кто услышит, — тому беда будет! А вчера, почитай, вся деревня слышала: гудят вовсю!
— Ты мне зубы не заговаривай! «Черти, колокола». Так я и поверил!
— А ты приди сюда ночью — послушай, тогда поверишь! Гудят под водой, стонут! Быть беде! И известно — откуда она! От батьки твоего! Он ведь колхоз привез! Так? Ну, говори — так али нет?
— Дурак ты! — огрызнулся Савка. — Колхоз не привезешь — это тебе не чемодан! Его строить будут — тут у вас, в деревне, сами крестьяне!
— А если не захотят?
— Кто от добра откажется? Захотят!
— От добра? — ехидно переспросил Минька. — Колокола к добру не звонят! Не захотят люди вашего колхоза!
— Захотят! Не захотят одни кулаки! А мы их живо — к ногтю!
Минька замахнулся на Савку щукой, которую все еще держал в руке. Савка отскочил и приготовился к драке. Но тут подбежали ребята и встали между ними. Павлуха грубо схватил Савку за руку, а Кузька стал уговаривать Миньку:
— Ну, что ты связался с ним! Отстань! Больно он тебе нужен! И рыбу еще не поделили!.. Брось! Вот ты ее как сжал! — Кузька указал на щуку, которой замахнулся Минька. — Аж кишки полезли! Да ты его одной рукой придушишь, как эту щуку!
— Меня? — возмущенно завопил Савка, но Павлуха еще раз схватил его за руку и подмигнул.
Мир был восстановлен. Минька разделил до конца рыбу на две кучки и сказал Кузьке:
— Выбирай любую!
Кузька подвинул к себе одну кучку и стал раскладывать рыбу на три части, а Минька преспокойно уложил половину улова в свою корзину.
— Это как же так? — опять вскипел Савка. — Это не по-честному! Почему ему больше всех? Он и в воде не был!
Минька насмешливо посмотрел на него, сказал лениво и веско:
— А сеть чья? Мо-я-я!.. И за половину спасибо скажи!
Затем он подхватил корзину и пошагал прочь, но обернулся и добавил:
— Мы еще не в колхозе, слава богу! И не будем там!.. Сеть притащить не забудьте!..
Савку от ярости бросило в жар. Он перестал ощущать холодную, прилипшую к спине рубашку и с негодованием смотрел на своих приятелей, а те недобрым взглядом, исподлобья провожали удаляющуюся фигуру Миньки.
— З-загребало! — с ненавистью произнес Павлуха и в бессильной злобе погрозил кулаком. — Чтоб ты подавился рыбой!
Такой дележ происходил всегда. Минька брал себе половину улова, и ребята раньше мирились с этим. Но сегодня Кузька и Павлуха почему-то почувствовали себя обкраденными.
— Так вам и надо! — выпалил Савка. — Вы пониже ему кланяйтесь, так он совсем вас к рукам приберет! Трусы вы — больше ничего! Миньку боитесь, колоколов боитесь!.. А еще пионеры! В чертей верят!..
Выкрикнув это обвинение, Савка вспомнил, что Кузька с Павлухой не пионеры, и совсем разозлился.
— В том-то и беда, что не пионеры! А я пионер и никаких ваших кулаков и колоколов не боюсь! Хотите — пойду и нырну в этот ваш омут?
— Может, и нырнешь, потому что ничего не знаешь! — ответил Павлуха. — А я сам вчера ночью за околицу бегал и слышал — гудят колокола! Протяжно так, жалобно — к беде! И мамка то же говорит!..
— Да разве колхоз беда? — напустился на него Савка. — В нем только и заживете! Перво-наперво — никаких кулаков! И все общее: и земля, и урожай, и… и сети даже! Не к Миньке за «курицей» пойдете, а на колхозный склад!
Кузька наморщил лоб, что-то усиленно соображая.
— Тогда и рыбу придется делить на всех, — сказал он. — Меньше, чем с Минькой, достанется!
— А ты подсчитай лучше! — горячился Савка. — Сколько у вас в деревне ребят?
— Десятка четыре наберется…
— Ну так вот! — продолжал Савка. — Все сорок будут ловить по очереди и делить на всех. Ты, например, один раз в месяц на рыбалку сходишь, а рыбку каждый день получать будешь! Понял? Что выгоднее?
Нехитрая Савкина арифметика дошла до ребят. Кузька довольно заулыбался. А Павлуха, который никак не мог забыть про страшный звон, доносившийся вчера из речной омутины, спросил, доверчиво посмотрев на Савку:
— А колокола?
Этот взгляд подстегнул Савку. Он вскочил.
— Пошли!
— Куда? — удивился Павлуха.
— К омуту! — твердо ответил Савка и, опасаясь, что ребята не пойдут за ним, схватил их за руки и потащил за собой.
Омут, прозванный жальником, ничем не отличался от других глубоких речных ям. Черная гладь воды, разрисованная зелеными широкими листьями, среди которых белели лилии и желтели кувшинки, искрилась на солнце. Мирная тишина стояла над рекой. И все же чем ближе, ребята подходили к омуту, тем настороженнее делались их шаги. Даже Савка поддался тревожному чувству. Но отступать было поздно, и он решил про себя, что, как только подойдет к берегу, сразу, не раздумывая, нырнет в воду, чтобы разогнать страх.
Так бы Савка и сделал. Но в самый последний момент, когда он вобрал в себя воздух и напружинил ноги, в омуте у противоположного берега раздался громкий всплеск.
Все трое отпрянули назад. У Кузьки с Павлухой засверкали пятки. Как поступил бы Савка, осталось неизвестным, потому что ребят остановил веселый, чуть насмешливый голос:
— Чего испугались, мальчики? Это комок глины скатился из-под моих ног.
Савка увидел на холме среди зарослей вереска молодую женщину.
— Чего испугались? — повторила она и улыбнулась.
Сзади Савки послышалось смущенное сопение, и Кузькин голос прошептал:
— Это учителька наша!
А Павлуха сконфуженно ответил молодой женщине:
— Так ведь жальник тута, Анна Ивановна! Вот мы и того…
— Где жальник? — спросила учительница.
— Да тут — в омуте!
— Нет, Павлик! Жальник не в омуте, а здесь, где я стою. Жальниками раньше называли кладбища. Вслушайтесь в слово: у него корень тот же самый, как и в словах «жалеть, жалость». Умер человек — жалко его, потому кладбище и называли жальником. Старое кладбище было на холме. А со временем люди забыли о нем и стали называть жальником омут. Идите-ка сюда — посмотрите, что я нашла здесь! Любопытный памятник! Надо будет сообщить в музей.