вертому февраля. На тот же день пионеры назначили выборное собрание. А пока они упросили рабочих пустить их в подвал — осмотреть комбинат.
Вольт первый перешагнул порог. За ним весь класс втянулся в подвальное помещение. Залитый электрическим светом, перед ними раскинулся просторный цех с двумя рядами поблескивающих станков. Каждое рабочее место было заботливо огорожено металлической сеткой. Сомкнув стальные челюсти, ждали хозяев тиски. На верстаках лежали напильники, молотки, дрели, микрометры. В конце комнаты сквозь низкий проход с полукруглым сводом виднелся второй цех — деревообделочный. Там тоже поблескивали станки. В углу громоздился ручной пресс. А рядом, выставив проголодавшиеся по работе зубья, искрился диск электрической пилы.
Пожилой рабочий, руководивший монтажом, растрогался, подметив у ребят неподдельное восхищение.
— Вижу, — сказал он, снимая очки, — не зря мы старались!
Пионеры пошли между станков. Каждый в отдельности станок был знаком ребятам и не удивил бы их, но, собранные вместе, расставленные, как на настоящем заводе, они создавали впечатление могучей силы. И, главное, все это богатство принадлежало им — восьмиклассникам.
Вольт, переходя от одной линии станков к другой, по-хозяйски поглаживал станины, крутил ручки тисков и вдруг повернулся к шагавшим сзади пионерам.
— Тут не только игрушки чинить, — сказал он. — С таким оборудованием можно что хочешь сделать! И прибыль будет. Теперь любое предприятие должно быть рентабельным. А на игрушках и амортизацию станков не покроешь!
Вольт любил блеснуть знанием специальных терминов. Но старому рабочему в очках экономические соображения Вольта пришлись не по душе.
— У этих станков трудная задача! — произнес рабочий. — И рентабельность тут особая… Пустил станок, а фреза, она не только по заготовке пошла, а и по душе твоей проехалась! Ты думаешь, болванку на станке обтачиваешь, а на самом деле станок тебя шлифует, человека из тебя делает! Вот она, рентабельность-то! Ее не в рублях надо считать, а в людях, которые из школьной мастерской выйдут!
— Это само собой разумеется, — согласился Вольт, не уловив скрытого упрека в словах старого рабочего. — Но и деньги не помеха. Создадим общий фонд, накопим, а летом купим туристские путевки — и в поход! Разве плохо?
Пионеры одобрительно зашумели.
— На Кавказ! — крикнул кто-то.
— Можно и на Кавказ! — снисходительно отозвался Вольт.
— Ромоданов! Ромоданов! — позвал Олег Коротков. — Смотри! Это тебе кабинет соорудили!
Ребята гурьбой повалили в угол цеха, где на низеньком помосте высилась легкая деревянная пристройка — еще не застекленная конторка с фанерной дверью, на которой уже красовалась табличка с надписью: «Директор комбината».
— Почему же мне? — спросил Вольт, улыбаясь с легким смущением и радостью. — Это четвертого решится.
— Чего скромничаешь! — возразил Олег. — Проголосуем!.. Верно, ребята?
— Спрашиваешь!
— Решено!
— Хоть сейчас!
— Нет, сейчас не надо! — рассудительно сказал Вольт. — Потерпите. Придет четвертое — сразу выберем и директора и всех других.
— Неужели всех будем выбирать? — спросил Олег. — Даже уборщиц?
— Зачем же уборщиц? — удивился Вольт. — Это не та номенклатура!
— А кто же тогда пойдет в уборщицы?
Пионеры приумолкли. Потом чей-то голос бросил:
— Шестерова!.. Кому же, кроме Аньки?..
Все посмотрели на девочку.
— Я согласна! — ответила Аня. Сконфуженная общим вниманием, она спрятала руки под фартук и зарделась.
А пионеры пошли дальше, осматривая свое обширное хозяйство. И, где бы они ни останавливались, везде слышался спокойный рассудительный голос Вольта. Ромоданов невольно входил в роль директора…
Третьего февраля уроки начались с геометрии. Учительница Мария Федоровна неторопливо вошла в класс. Она не удивилась, увидев ребят в полной парадной форме.
Вместо обычного приветствия учительница подошла к столу, посмотрела на Ромоданова, затем на Шестерову и сказала:
— Сегодня у нас праздник… Двойной праздник… Мне очень приятно поздравить с днем рождения Аню Шестерову. — Мария Федоровна улыбнулась и поклонилась в сторону девочки. — И не менее приятно поздравить тебя, Вольт Ромоданов! Не знаю, что тебе и пожелать! Успехов в учебе…
— Успехов в руководстве комбинатом! — подсказал Олег Коротков.
— Ну что ж… — Учительница улыбнулась. — Прими мои самые искренние пожелания успехов на новом поприще!
В классе зааплодировали, протягивая руки к Вольту. О Шестеровой забыли. Да она и сама в эту минуту, подхваченная порывом, хлопала в ладоши, радуясь за Вольта. А тот медленно склонил гордую голову, поднял ее рывком, закинув темные волосы назад, и, неожиданно для всех, тоже зааплодировал, протянув руки к Шестеровой.
Это был красивый жест. Ромоданов щедро делился своим счастьем с Аней. Пришлось и другим вспомнить о девочке. Хлопки усилились. Шестерова расцвела. Она даже стала красивее от нахлынувших на нее чувств. Горячая благодарность наполнила ее сердце.
Все шесть уроков в ее ушах звучало эхо дружного рукоплескания. Она прислушивалась к нему, как к мелодии, отзвучавшей в воздухе, но не исчезнувшей в душе. И никто не помешал ей целиком отдаться светлой легкой радости. Ни один учитель не вызвал ее к доске.
В конце уроков решили так: в шесть часов пионеры соберутся у Вольта, а в девять — заглянут на часок к Шестеровой.
Аня примчалась домой, как метеор.
— Мамочка! Ты знаешь, как мне хлопали! — закричала она, вбегая в комнату.
Мама Ани, тяжело болевшая после смерти мужа, еще не совсем поправилась. Слабыми руками она обняла дочь и спросила:
— Почему хлопали?
— Какая ты смешная, мамочка! Ты разве забыла? Поздравляли меня и Ромоданова! У него тоже сегодня день рождения! Понимаешь, какое совпадение: он у нас самый лучший, а родился в один день со мной!
— Да ведь и ты у меня хорошая! Почему ты так говоришь? — Мама поцеловала девочку. — Значит, поздравляли тебя и хлопали?
— О-о! На всю школу!
— Ну и мы про тебя не забыли!.. Боря, Вика! Где вы там? Алеша!..
Дверь из соседней комнаты распахнулась, и оттуда показалась удивительная процессия. Впереди шел самый младший брат — карапуз Алеша. В вытянутых руках он держал плакат, написанный кривыми красными буквами: «Поздравляем нашу сестренку!» За ним, с трудом сохраняя выражение официальной торжественности, шагал Вика с серебряной ложкой. Неделю назад Аня сломала ее и даже всплакнула от огорчения. Вика спаял ложку и теперь дарил ее, целехонькую, с чуть приметным оловянным пояском на шейке.
И Борис поздравлял сестренку не с пустыми руками. Он переложил свои книжки и тетрадки в старую отцовскую полевую сумку, а новый портфель, купленный совсем недавно, подарил Ане. Собственно, этот портфель и предназначался ей. Но, когда скопили деньги на покупку, Аня запротестовала, потому что Борис бегал в школу с учебниками под мышкой, а у нее все-таки был плохонький портфелишко, требовавший чуть ли не ежедневного ремонта. Борис три недели ходил с обновкой, а перед днем рождения сестры забрался в сарай, перерыл груду старья и откопал полевую сумку. «От подарка не откажется!» — решил он.
И Аня не отказалась — не могла обидеть брата. Тронутая до слез, она расцеловала всех троих. Но Алеша считал, что еще не все сделано, и требовательно сказал:
— Делгать надо! Делгать!
Аня присела, и Алеша начал таскать ее за уши, громко считая:
— Лас, два, тли…
На седьмом счете он сбился. Тогда все хором стали считать, пока не дошли до пятнадцати.
— А это от меня! — сказала мама и протянула дочери веселое, нарядное платьице.
Аня узнала материал. Он лежал в шкафу с того времени, когда в семье все было хорошо.
— Сама сшила! — добавила мать.
— Мамочка, дорогая, а что врач сказал?
Аня хотела, чтобы в ее голосе раздался упрек; врач действительно запретил матери утомляться. Но платье было таким миленьким, что упрека не получилось.
— Ничего! Я теперь скоро совсем поправлюсь! — ответила мама. — Вместе будем вести хозяйство. Ох, наверно, тебе и надоели все эти завтраки, обеды и ужины! Я-то знаю, что значит накормить пять человек!
— Это, мамочка, не трудно! А вот сегодня!..
Аня помотала головой и зажмурилась.
— Сегодня одних гостей будет шестнадцать да нас пятеро — всего двадцать один! Но ты не волнуйся и не хлопочи!
— Неужели весь класс придет? — спросила мама.
— А как же! У нас так заведено! К шести пойдем к Вольту, а в девять — ко мне! Я все обдумала: сварим картошечки, а к ней сардельки! Потом чай с конфетами!
— А что ты Вольту подаришь? — спросила мама.
Она не знала, что Аня давно ломает голову над этим вопросом. Выдумки на интересный для пятнадцатилетнего мальчишки подарок у нее хватило бы, но всякая покупка требовала денег, а в семье каждый рубль был на счету. Аня перебирала в памяти все свои вещички, готовая подарить любую драгоценность, которая принадлежала лично ей, но ничего подходящего в ее распоряжении не было.
Вспомнился Ане день рождения Олега Короткова. Тогда тоже были мучительные поиски подарка. Ничего не придумав, она купила коробку конфет. Олег поморщился, принимая подарок, не очень тактично сказал, что конфеты попали не по адресу, и передал коробку девочкам. Те иронически улыбнулись, но конфеты съели, а Аня долго упрекала себя в глупости и краснела, встречаясь с Олегом в школе. Ей все казалось, что она обидела его.
— У нас есть рублей двенадцать до пенсии, — сказала мама, видя замешательство дочери. — Возьми рубля три-четыре… Как-нибудь доживем!
— Нет, мамочка! — возразила Аня. — Не купишь… Надо что-то такое… А три рубля — сама понимаешь… Он же настоящий человек! Подожди-ка, подожди!.. Знаю! Я подарю ему самую любимую книгу — «Повесть о настоящем человеке»! А? Это будет приятный намек!
Борису не понравилась идея сестры. Он знал, с какой любовью подбирает Аня книги для своей маленькой библиотеки. Повесть Полевого имела еще и особую ценность: отец когда-то читал ее вслух детям. Эти вечера запомнились и Ане, и Борису, и Вике. Один Алеша был еще слишком мал, чтобы понять суровую правду воинского подвига.