Как можем золоту не возносить хваленья?
Ценить его, любить и почитать должны, —
Его достоинства для смертного ясны.
Что до меня, Дора, то я к нему взываю,
В словах смиренных так его я умоляю:
«О счастия творец, владыка всех людей,
Теки всегда в мой дом и блага щедро лей,
За то пою тебя: творишь повсюду чудо,
Недаром, золото, зовут тебя „прочь-худо“, —
„Даритель жизни“ ты, „гонитель всех забот“.
Пускай судьба тебя навстречу мне ведет;
Где ты звенишь, туда уж не проникнуть горю,
Я смело за тебя с хулителем поспорю
И докажу: творить без помощи твоей
Нельзя полезных дел, добра для всех людей,
И доблестью блистать; моих врагов жестоких,
Как плена, избегай, как пропастей глубоких,
И благосклонно мой наполни кошелек».
Уж слышу глупых слов обильнейший поток,
Толкуют знатоки, что я не вижу ясно
Достоинств Бедности, — браню ее напрасно,
Ведь это Бога дар, — не может быть дурным
Для жизни смертного то, что дается Им,
И Бедность я сужу, ее совсем не зная,
Не испытав того, что шлет она, благая.
Любому дам ответ: я с Бедностью знаком,
Всю истину о ней скажу своим стихом.
Тот, кто ее поет как славный дар небесный,
Пусть хвалит заодно и мрак могилы тесной,
И тление в гробу — ведь смерть шлют боги нам, —
Пусть голоду хвалы приносит также в храм,
Восславит пусть чуму, — они даны богами,
Но мы считаем их страшнейшими врагами.
Ты скажешь: обрастать не следует добром,
Оно бежит, как сон, как дым, оно — фантом
И улетит быстрей, чем ветра дуновенье,
Все знают: для того достаточно мгновенья.
Однако, если мы играть осуждены
Фарс человечества, — одежды нам нужны;
Не лучше ли, мой друг, чтоб это было платье
Вельможи, короля, — не рубища проклятье,
Прикрывшего едва бродягу-бедняка,
Чья жизнь не ценится дороже медяка?
Богатства мощь ты зря считаешь преходящей:
Наследуя отцам, шагают к силе вящей
Владыки царств больших. Уж много сотен лет
Французов короли, не зная тяжких бед,
Все правят Францией, и власть их крепнет боле.
Вот Генрих, наш король, в своей державной доле —
Наследник верных благ, хранимых долгий срок,
Величием своим он всем дает урок,
Усилив мощь страны, и битвами стяжает
Все новые края, наследство умножает,
Короны с бою взял для сыновей своих,
Могущественней стал властителей иных.
Ты скажешь: не один премудрый философ
Известен бедностью в преданиях веков,
Сражались доблестно храбрейшие герои,
Не наделенные богатством и землею.
Ты был бы прав, когда на свете кроме них
Не знали б воинов достойнейших других,
Но ведь добились же в боях великой славы
И те, кто умерли владыками державы:
Был Александр средь них, Октавий, Цезарь, Пирр, —
Так следует признать, и это видел мир,
Что благородный дух, исток боев победных,
И доблесть гордая, — коль посещает бедных, —
Не только средь таких встречается людей,
Но прибегать должна к поддержке королей,
Нуждается она в величии державном,
Что вознесет ее в созвездье достославном.
«Да чем то золото важнее хоть песка?
Дорога же к нему трудна и далека, —
Иные люди мне с насмешкой скажут строго. —
К чему о золоте ты говоришь так много?
Не сыплется оно нам просто так с небес».
Увы, несчастные, полна пустых словес
Глава философа, что горд подобной речью,
Не может он в нужду проникнуть человечью.
Не знаешь разве ты той истины простой,
Что всех питает нас кружочек золотой?
Ты получил бы хлеб, плоды и мясо, вина, —
Все, чем мы жизнь свою поддерживать повинны,
Без золота? А ты твердишь: «Оно — ничто».
Но без него прожить не мог еще никто.
Ты скажешь также мне: «Довольствуясь салатом,
То наслаждение узнав, — кто стать богатым
Захочет и копить всю жизнь сокровищ тьму
И охранять свои владенья, как тюрьму,
Чтобы богатство дать наследнику пустому
И недостойному, что понесет из дому,
Твоей кончине рад, все деньги на пиры
Истратит быстро он или в пылу игры
Все то, что ты скопил, плоды садов и пашен».
Скажу, как Симонид: настолько в жизни страшен
Мне голод — мрачный враг, что буду очень рад
Обогатить врагов смертельных я стократ,
Наследством наделив посмертно, только мне бы
Живому не бродить дорогами без хлеба.
Бежать от Бедности — первейшего из зол —
Зовет нас Феогнид, — спуститься ль в темный дол,
Пройти моря, огонь, вскарабкаться на скалы, —
Годится все, когда ее грозит нам жало.
Что до меня, Дора, то предпочел бы я
Скорей со львом сойтись голодным у ручья,
Чем с тощей Бедностью, свирепой, бледногубой,
Что в клещи нас берет безжалостно и грубо:
Ведь лев проглотит враз и плоть мою, и кровь,
Она же примется сосать нас вновь и вновь,
Всю жизнь терзать меня, жену, детей, всех близких.
Ты скажешь: золото — исток деяний низких,
Рождает жадность, рознь, и зависть, и вражду,
Тревоги, кляузы и свары, страсть к суду,
Мученья, горести, заботы, подозренья,
И глупость обретет наследник от рожденья
С богатством заодно: не будет знать труда,
Желания его исполнятся всегда.
Богатство, скажешь ты, несет с собой кичливость,
Высокомерие, мятеж, несправедливость,
Тиранов создает, тщеславных гордецов,
Плодит распутников, лентяев и льстецов.
Итак, от золота — всех бед угрюмых стая,
А мать искусств и благ — то Бедность лишь простая?
Дивлюсь таким речам, и дерзким, и шальным:
Так папа иль король — он должен быть дурным,
Поскольку он богат? Но всем, конечно, ясно,
Что капля разума — и та порой прекрасно
Способна богачей в соблазне остеречь,
Коль хочется им честь нетронутой сберечь.
А бедный может стать легко убийцей, вором,
Разбойником, гоним нуждою и позором.
Терзаясь голодом, на все в беде готов, —
Отнять чужой кусок, чужой разрушить кров, —
Готов простить себе насилие любое,
Чтобы добычу взять и унести с собою:
Его желудок пуст, завистлив наглый взгляд,
Нет пищи для зубов, и чувства в нем бурлят,
Он недоволен всем, клянет людей счастливых,
Изобретает тьму проделок прихотливых.
Напрасно говорят: «Спокойно спит бедняк,
Забот не знает он; хоть ляжет натощак,
Без всякого белья и под открытым небом,
Зато пред вором страх совсем ему не ведом.
Богач же от тревог своих теряет сон:
Он — вместе с кошельком — и страхом наделен.
Вот так же точно бобр, тая в своем мешочке
Чудесную струю, в той самой оболочке
Несет и смерть свою: чтобы экстракт добыть,
Стремятся жадно все бобра догнать, убить».
Но короли тогда ведь были бы трусливы,
Однако знаем мы, что, с детства горделивы,
Владеть оружием приучены, ловки,
Воспитаны в боях, они ведут полки.
К тому же стерегут сеньора зорко слуги,
Вооруженные, одетые в кольчуги,
Готовы рьяно все владыку защищать,
Коль руку на него посмеет кто поднять.
Когда настанет ночь, он — в роскоши и неге,
Приют ему готов; заботы о ночлеге
Не знает никогда, покоясь в сладких снах.
А что бродяге даст его ночлег в стогах?
«Блаженство» заболеть, схватить катар, ангину,
Подагру иль прострел, другую чертовщину,
Которая его в больницу приведет,
Доставит множество несчастному забот.
Отчаяния мать, рождает заблужденья
В нас Бедность и плодит дурные побужденья.
Тот проклят, кто б ей стал провозглашать хвалу,
Не пригласят его, как близкого, к столу
Вельможи гордые, и не займет он стула
Вблизи от короля средь праздничного гула.
Цепями тяжкими стесняет Бедность дух,
И Феогнид ее клянет угрюмо вслух:
«О Бедность подлая, ты придавила плечи
И не даешь вздохнуть, меня лишаешь речи,
Всем на посмешище влачишь ты, как шута,
Боль унижения смыкает мне уста.
Ко злу меня ведешь, моей помимо воли,
Но что страшней еще для человечьей доли, —
Я становлюсь рабом и доблести лишен,
Мне подвиг не свершить, труслив я и смешон.
Когда бы Миноса имел я ум, познанья,
Открыли боги мне все тайны мирозданья, —
Презренья б не избег я все же средь людей
И чести не снискал под властию твоей,
Пока гнетешь меня своим постыдным грузом.
Оставь меня, ведь честь твоим противна узам,
Лишь стыд приличен им, с несчастьем и сумой».
Я с Феогнидом в том согласен всей душой,
Не знаю гарпии противнее, чем эта,
Хоть сотнями льстецов она была воспета, —
И ныне ей они в смирении кадят,
О ней я все сказал. Теперь же бросим взгляд
С иной мы стороны, — на оборот медали.
Есть люди, что весь век свой деньги расточали,
Став бременем для всех, без пользы на земле:
Он нищим не подаст, живя подобно тле,
На дело доброе не тратит ни монеты
И в праздности ведет напрасной жизни лета.
В беде не станет он опорой никому,
Подачки щедрые бросает лишь тому,
Кто подло, низко льстит, да сводникам маститым,
Лжецам, распутникам и гнусным паразитам.
Подобен дереву в неведомых горах,
Чей плод, созревши, пал и превратился в прах,
Ужель не думаешь ты, мот, о часе страдном,
Когда, быть может, сам, в бумажнике нарядном
Не находя и тень монеты золотой,
Пойдешь просить в слезах, голодный, испитой,
Хоть грошик у того, кто, одарен тобою,
Гоняет бедолаг, обойденных судьбою?
Бог золото дарит не для того, чтоб мы
Снабжали им льстецов, продажных девок тьмы.
Студента, сироту и узника в темнице,
Беднягу, что, хоть нищ, на хлеб просить стыдится, —