Увы, как часто мы, влюбленные, зависим
От ласковых угроз, от этих колких писем,
Что столько говорят о вас и обо мне.
Притворство вовсе бы меня не обижало,
Когда бы каждый слог в невинной болтовне
Мне не вонзался в грудь, как острие кинжала.
Я эти песни пел, уйдя в пещеру Муз
От шума ярых сеч, от скрежета и стона,
В те дни, когда Мятеж взвивал свои знамена
И на француза шел с оружием француз.
Когда под лязг мечей, под грохот аркебуз
Измена и разбой украли жезл закона,
И бойней правила кровавая Беллона,
И в общей груде жертв лежал герой и трус.
Пресытясь этим злом, как Океан, безбрежным,
Я воспевал любовь — и жар мой не хладел,
На приступ Госпожи я шел бойцом прилежным.
Венерина война — вот славный мой удел:
Она кончается единоборством нежным, —
А Марса не унять и тысячами тел.
Хорош ли, дурен слог в сонетах сих, мадам,
Лишь вы причиною хорошему ль, дурному:
Я искренне воспел сердечную истому,
Желая выход дать бушующим страстям.
Когда у горла нож, увы, трудненько нам
Не хныкать, не молить, не сетовать другому!
Но горе — не беда весельчаку шальному,
А нытик в трудный час себя изводит сам.
Я ждал любви от вас, я жаждал наслажденья,
Не долгих чаяний, не тягот, не забот.
Коль вы отнимите причину для мученья,
Игриво и легко мой голос запоет.
Я — словно зеркало, где видно отраженье
Того, что перед ним с любым произойдет.
СОНЕТЫ К ЕЛЕНЕ
Быть может, что иной читатель удивится
Предмету этих строк, подумав свысока,
Что воспевать любовь — не дело старика.
Увы, и под золой живет огня крупица.
Зеленый сук в печи не сразу разгорится,
Зато надежен жар сухого чурбака.
Луне всегда к лицу седые облака,
И юная заря Тифона не стыдится.
Пусть к добродетели склоняет нас Платон —
Фальшивой мудростью меня не проведете.
О нет, я — не Икар, не дерзкий Фаэтон,
Я не стремлюсь в зенит, забыв о смертной плоти;
Но, и снегами лет ничуть не охлажден,
Пылаю и тону по собственной охоте.
Чтобы цвести в веках той дружбе совершенной —
Любви, что к юной вам питал Ронсар седой,
Чей разум потрясен был вашей красотой,
Чей был свободный дух покорен вам, надменной,
Чтобы из рода в род и до конца вселенной
Запомнил мир, что вы повелевали мной,
Что кровь и жизнь моя служили вам одной,
Я ныне приношу вам этот лавр нетленный,
Пребудет сотни лет листва его ярка, —
Все добродетели воспев в одной Елене,
Поэта верного всесильная рука
Вас сохранит живой для тысяч поколений,
Вам, как Лауре, жить и восхищать века,
Покуда чтут сердца живущий в слове гений.
Сажаю в честь твою я дерево Цибелы,
Сосну, чтоб о тебе все знали времена;
Любовно вырезал я наши имена,
И вырастет с корой их очерк огрубелый.
Вы, населившие родные мне пределы,
Луара резвый хор, вы, Фавнов племена!
Заботой вашею пусть вырастет сосна,
И летом и зимой пусть ветви будут целы.
Пастух, ты пригонять сюда свой будешь скот,
С тростинкой напевать эклогу в этой сени;
Дощечку на сосну ты вешай каждый год, —
Прохожий да прочтет мою любовь и пени,
И вместе с молоком ягненка кровь прольет,
Сказав, «Сосна свята. То память о Елене».
Кассандра и Мари, пора расстаться с вами!
Красавицы, мой срок я отслужил для вас.
Одна жива, другой был дан лишь краткий час —
Оплакана землей, любима небесами.
В апреле жизни, пьян любовными мечтами,
Я сердце отдал вам, но горд был ваш отказ,
Я горестной мольбой вам докучал не раз,
Но Парка ткет мой век небрежными перстами.
Под осень дней моих, еще не исцелен,
Рожденный влюбчивым, я, как весной, влюблен.
И жизнь моя течет в печали неизменной,
И хоть давно пора мне сбросить панцирь мой,
Амур меня бичом, как прежде, гонит в бой —
Брать гордый Илион, чтоб овладеть Еленой.
Как ты силен, Амур, коварный чародей!
И как ты слаб и слеп, мой разум омраченный!
Нет, ты не сможешь стать надежной обороной
Для сердца глупого и седины моей, —
Вся Философия не пригодится ей.
Лишь ты поможешь мне, веселый сын Тионы:
Приди, Нисейский бог, приди, дважды рожденный,
И в чашу мне свое противоядье влей.
С бессмертным смертному тягаться — жребий трудный,
Но против колдовства есть, к счастью, колдовство;
И если за меня смиритель Ганга чудный,
Тогда беги, Амур, от взора моего!
Рассудком воевать с любовью — безрассудно.
Чтоб сладить с божеством, потребно божество.
Комар, свирепый гном, крылатый кровосос
С писклявым голоском и с мордою слоновьей,
Прошу, не уязвляй ту, что язвит любовью, —
Пусть дремлет Госпожа во власти сладких грез.
Но если алчешь ты добычи, словно пес,
Стремясь насытиться ее бесценной кровью,
Вот кровь моя взамен, кусайся на здоровье,
Я эту боль снесу — я горше муки снес.
А впрочем, нет, Комар, лети к моей тиранке
И каплю мне достань из незаметной ранки —
Попробовать на вкус, что у нее в крови.
Ах, если бы я мог сам под покровом ночи
Влететь к ней комаром и впиться прямо в очи,
Чтобы не смела впредь не замечать любви!
К индийскому купцу, что вынет из тюка
Душистую смолу, запястья, ожерелья,
Сходить и не купить заморского изделья, —
Как без охапки роз уйти из цветника,
Иль, уст не увлажнив, стоять у родника,
Что солнечной струей бежит из подземелья,
Иль в круг прелестных дам проникнуть без веселья,
Не ощущая стрел крылатого божка.
К чему самообман? Глупец — и тот рассудит:
Жжет пламя нашу плоть, а лед нам тело студит.
Жаровни, может быть, Амуру не раздуть,
Но берегись его: свой факел взяв опасный,
Тебе, Любовь моя, столь юной и прекрасной,
Хоть искру заронить он изловчится в грудь!
Оставь меня, Амур, дай малость передышки;
Поверь, желанья нет опять идти в твой класс,
Где разум я сгубил и силы порастряс,
Где муки адовы узнал не понаслышке.
Напрасно доверял я лживому мальчишке,
Который жизни цвет тайком крадет у нас,
То ласкою маня, то нежным блеском глаз, —
С истерзанной душой играя в кошки-мышки.
Его питает кровь горячих юных жил,
Безделье пестует и сумасшедший пыл
Нескромных снов любви. Все это мне знакомо;
Я пленником бывал Кассандры и Мари,
Теперь другая страсть мне говорит: «Гори!»
И вспыхиваю я, как старая солома.
Превозносить любовь — занятье для глупца,
Но трудно совладать с певцом полубезумным,
Хотя в безверья век ни тяжбам хитроумным,
Ни разрушительным сраженьям нет конца.
Амур — исчадье зла! Я сед и спал с лица.
С повязкой на глазах, мальчишкой полоумным
Он делает меня, что мужем был разумным,
Но жалким слепком стал с коварного юнца.
Неужто, увидав с чужим гербом знамена
В родном краю — под власть Амурова закона
Я, к своему стыду, беспечно подпаду?
Нет! Поспешу в Париж — искать в нем правосудья!
У Муз, — у старых ведьм, — не соглашусь отнюдь я
На побегушках быть, ходить на поводу!
Я вами побежден! Коленопреклоненный,
Дарю вам этот плющ. Он, узел за узлом,
Кольцом в кольцо, зажал, обвил деревья, дом,
Прильнул, обняв карниз, опутав ствол плененный.
Вам должен этот плющ по праву быть короной, —
О, если б каждый миг вот так же — ночью, днем,
Колонну дивную, стократно всю кругом
Я мог вас обвивать, любовник исступленный!
Придет ли сладкий час, когда в укромный грот
Сквозь зелень брызнет к нам Аврора золотая,
И птицы запоют, и вспыхнет небосвод.
И разбужу я вас под звонкий щебет мая,