ца несравнима с разницей в явке на избирательные участки.
Обязательное голосование принято не только в Австралии. Еще раньше его ввели Бельгия и Аргентина, практикуется оно и в других странах, особенно латиноамериканских, хотя взыскания за уклонение и методы принуждения везде свои.
Поскольку во время австралийских выборов я находился в США, обязанность голосовать на меня не распространялась. У меня были причины надеяться на поражение консервативного правительства Джона Ховарда, но я не потому взял на себя труд все-таки найти возможность и проголосовать, — вероятность, что мой голос на что-то повлияет, стремилась к нулю (вполне предсказуемо, он и не повлиял).
Когда голосование — дело добровольное и крайне маловероятно, что голос одного конкретного человека способен что-то решить, то самых незначительных затрат — например, времени, чтобы пройтись до участка, постоять в очереди и опустить избирательный бюллетень, — достаточно, чтобы голосование показалось лишенным всякого смысла. Но когда эта логика овладевает умами, удерживая от голосования слишком многих, будущее страны, к неудовольствию большинства, оказывается в руках меньшинства.
Пример тому можно найти в новейшей истории выборов в Польше. В 2005 году на общенациональных выборах проголосовало от силы 40 % зарегистрированных избирателей — рекордно низкая явка для всего посткоммунистического периода с его свободными выборами. В результате премьер-министром стал Ярослав Качиньский при поддержке партийной коалиции, получившей в парламенте большинство, хотя представляли они только 6 из 30 миллионов зарегистрированных избирателей.
Когда всего через два года Качиньский снова пошел на выборы, стало ясно, что большинство не проголосовавших в 2005 году недовольны последствиями его политики. Явка выросла почти до 54 %, и особенно заметно — среди молодых и образованных избирателей. Правительство Качиньского потерпело полное поражение.
Если мы не хотим отдавать формирование правительства на откуп меньшинству, то обязаны добиваться как можно более высокой явки. Но, поскольку от каждого голоса в отдельности мало что зависит, нас одолевает искушение укрыться за чужими спинами и не утруждать себя голосованием в надежде, что и без нас хватает людей, чтобы обеспечить устойчивый демократический процесс и привести к власти правительство, действующее в интересах большинства.
Конечно, у каждого человека есть свои мотивы для голосования. Некоторые голосуют для собственного удовольствия, потому что это способ скоротать время, если больше нечем заняться. Другими руководит чувство гражданского долга, неподвластное разумным доводам о влиянии единичного бюллетеня на результат выборов.
Кто-то идет голосовать не затем, чтобы повлиять на результат, а как болельщик на футбол, чтобы поддержать свою команду. Или потому, что если не пойдет, то потеряет право жаловаться, когда выберут правительство, которое он не одобряет. Или, даже понимая, что вероятность того, что он повлияет на результат, равна одному к нескольким миллионам, считает его настолько важным, что и самый ничтожный шанс стоит в его глазах тех незначительных неудобств, которые волеизъявление доставит ему лично.
Но если этих соображений все-таки не хватает, чтобы привести избирателей на участки, единственная управа на желающих отсидеться в стороне — обязательное голосование. Если отказ от голосования обходится не слишком дорого, оно становится осознанным выбором, одновременно формируется социальная норма отношения к голосованию. Австралиец хочет, чтобы его заставляли голосовать. Он идет на участок охотно, потому что знает: все остальные тоже голосуют. Странам с тревожно низкой явкой имеет смысл присмотреться к этой модели.
Свобода слова, Мухаммед и холокост
АВСТРИЯ ВЫБРАЛА самый неподходящий момент, чтобы приговорить Дэвида Ирвинга к тюремному заключению за отрицание холокоста. Не меньше тридцати человек только что погибли в Сирии, Ливане, Афганистане, Ливии, Нигерии и других исламских странах в ходе протестов против карикатур на Мухаммеда. В этой ситуации приговор Ирвингу выглядит насмешкой над претензиями демократических стран на свободу слова как на одно из базовых человеческих прав.
С точки зрения логики невозможно оставлять за карикатуристами право высмеивать религиозных персонажей и при этом карать за отрицание холокоста как за преступление. Я считаю, что мы должны встать на сторону свободы высказывания. А значит, Дэвида Ирвинга необходимо отпустить.
Прежде чем меня обвинят в нежелании понять, насколько чувствительны жертвы холокоста или что собой представляет австрийский антисемитизм, я должен оговориться, что мой собственный отец — австрийский еврей. Мои родители успели бежать из Австрии, а бабушки и дедушки опоздали.
Все четверо были депортированы в польские и чешские гетто. Двоих отправили в Польшу, в Лодзь, где они и погибли, судя по всему, в газовых камерах в Хелмно. Один заболел и умер в перенаселенном гетто в Терезиенштадте. Выжила только бабушка по матери.
Поэтому никакого сочувствия к абсурдному заявлению Дэвида Ирвинга, отрицающего холокост (сейчас он признает, что был неправ), я не испытываю. Я поддерживаю Австрию в ее стремлении не допустить реставрации нацизма у себя в стране и где бы то ни было. Но чем послужит этому правому делу запрет на отрицание холокоста? Если есть безумцы, способные его не замечать, можно ли их переубедить, сажая в тюрьму тех, кто высказал такой взгляд? И напротив, не решат ли они, что людей сажают за убеждения, которые не в силах опровергнуть фактами и доводами?
В своем классическом сочинении «О свободе» в защиту свободы слова Джон Стюарт Милль писал, что, если те или иные воззрения «не подвергать исчерпывающему, постоянному и бесстрашному обсуждению», они превратятся из «живой истины» в «мертвую догму». Реальность холокоста должна оставаться живой истиной, и тем, кто сомневается в реальности немыслимых нацистских зверств, нужно предъявлять факты.
После Второй мировой войны, когда Австрийская республика с огромным трудом строила демократию, возможно, запрет на нацистскую пропаганду и идеологию имел смысл как временная мера. Но сегодня эта опасность осталась в далеком прошлом. Австрия — демократическая страна, член Евросоюза. Несмотря на периодическое обострение антииммигрантских и даже расистских настроений — что, к сожалению, случается не только в странах с фашистским прошлым, — реставрация нацизма Австрии сейчас не грозит.
Напротив, для демократического строя свобода слова — важнейшее условие: она должна распространяться и на те высказывания, которые остальные считают ложными, и даже на те, которые многие воспринимают как оскорбительные. Нам нужна возможность отрицать существование Бога и критиковать учения Иисуса, Моисея, Мухаммеда и Будды, изложенные в текстах, священных для миллионов людей. Без этой свободы человеческий прогресс упирается в принципиальный тупик.
Статья 10 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод гласит: «Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны государственных органов и независимо от государственных границ».
В соответствии с этим четко и ясно сформулированным принципом Австрия должна отменить закон об ответственности за отрицание холокоста. То же следует сделать и другим европейским странам с аналогичными законами — Германии, Франции, Италии и Польше, продолжая при этом как можно усерднее информировать своих граждан о реальности холокоста и разъяснять, почему расистская идеология, сделавшая его возможным, недопустима.
Законы против разжигания расовой, религиозной или этнической вражды в тех случаях, когда оно умышленно приводит или может с достаточной вероятностью привести к насилию или другим преступным действиям, — это совсем другое дело, такие нормы совместимы с защитой свободы высказывания любых, сколь угодно разных взглядов.
Но только после освобождения Дэвида Ирвинга европейцы получат право сказать исламским протестующим в лицо: «Мы применяем принцип свободы высказывания беспристрастно, независимо от того, кто оказался оскорбленной стороной: мусульмане, христиане, иудеи или кто-либо еще».
Хорошая и дурная свобода вероисповедания
ГДЕ ДОЛЖНЫ ПРОХОДИТЬ границы свободы вероисповедания? Марианне Тиме, лидер Партии защиты животных в Нидерландах, предлагает свой ответ: «Свобода вероисповедания заканчивается там, где начинается страдание человека или животного».
Ее партия, единственная в парламенте, кто занимается правами животных, внесла проект закона о том, чтобы предназначенное к забою животное во всех случаях умерщвлялось в бессознательном состоянии. Против проекта единым фронтом выступили лидеры ислама и иудаизма, расценивающие его как угрозу свободе исповедания своей религии. Обе религиозные доктрины запрещают употреблять в пищу мясо животных, убитых в бессознательном состоянии.
Голландский парламент дал религиозным руководителям год, чтобы доказать, что методы забоя, предписанные их верой, причиняют животным не больше боли, чем забой предварительно оглушенных. Если они с этим не справятся, требование оглушать животных перед забоем станет законом.
Тем временем в Соединенных Штатах католические епископы объявили, что президент Барак Обама ущемляет их религиозные свободы, требуя от всех крупных работодателей, в том числе и от католических больниц и университетов, обеспечивать работников медицинской страховкой, покрывающей в числе прочего контрацепцию. А израильские крайние ортодоксы, толкующие некоторые законы иудаизма как запрет мужчинам касаться всех женщин, кроме родственниц и жены, требуют от правительства ввести мужские и женские зоны в автобусах и отказаться от планов распространить обязательную службу в армии на тех, кто до сих пор не подлежал призыву: студентов дневных отделений, изучающих религию (в 2010 году их насчитывалось 63 000 человек).